Так бывает — вы, я думаю, подтвердите. Какая-то случайная строка зацепится за взлохмаченную память и никуда не деться от навязчивой мысли: где слышал, откуда знаю? И будешь мучиться, пока не озарит ум яркий лучик спасительного— вспомнил! «Чем глубже скорбь...» Что это, незаконченная строка стихов или часть пословицы, основной смысл которой в той, завершающей половине? Не могу вспомнить, мучаюсь, но не могу...
Мне сказали про них подруги. Две молодые женщины — Елена Романовна Бутова и Людмила Владимировна Куканова. Обе мамы очаровательных детей. У Елены два мальчика и девочка, у Людмилы три мальчика. Ничего удивительного, дружат, потому что много общих забот, общих радостей и общих разговоров. Сытый голодного не разумеет так, как не разумеет нерожавшая женщина ту, которая дала жизнь ребёнку. Лена высокая, стройная, кроткая улыбка, стрижка, в которой угадываются природные, непослушные кудри, спокойный взгляд. У Людмилы широко распахнутые глаза, высокий лоб, смоляные волосы, вся она — порыв и стремительность. Лена же — сдержанность и тишина.
Людмила пришла выручать подругу. Леночка одна воспитывает троих деток, практически без всякой поддержки, моральной и материальной, бьётся как рыба об лёд, о хлебе насущном печётся ежечасно А никакого ропота на жизнь, напротив — благодарность за самую малость. Как умудряется? Решили встретиться и поговорить. Да услышала о нашем разговоре Людмила: — Можно, и я приду? Лена будет смущаться, многого может не рассказать. А я дополнять стану. Ez жизнь удивительная...
Помощница пришлась кстати. Вряд ли рассказала бы про себя Лена, что была она благополучной краса
вицей, известной ткачихой, активисткой комсомольской. Жизнь — пёстрым рушником под ноги — иди, дерзай, твори. Да замуж вышла. Для кого эта фраза— начало счастливой жизни, для кого — её конец. Брак оказался неудачным. Муж с первых дней её от себя оттолкнул, а она плакала, хотелось внимания и любви. Кому не хочется?
— Думала, ребёнок растопит его сердце. Но родила одного — умер. Другого — умер. Родился Женя...
Она узнала, доброжелатели оповестили: муж имеет судимость, серьёзную, страшную. Поплакала, да и запретила себе плакать: муж он ей, а значит, будет она с ним жить, сколько суждено. Но суждено было мало. Большими глотками, взахлёб испила она горькую чашу нелюбимой жены. Некоторым по маленькому глоточку на всю жизнь хватает.
Какой страшной была та ночь! Лена берётся рассказывать, но голос её дрожит, и Люда бросается на вы
ручку: За одну ночь муж её совершил пять убийств. Пришли его забирать, а она поверить не могла, что всё это правда.
Ведь даже читать про такое страшно, а когда твой собственный муж...
Увезли. Орск небольшой город, жуткая весть разнеслась быстро. В камере предварительного заключения запоры надёжные, они укрыли убийцу от людского гнева. А Лену?!
— Она не могла выйти на улицу, её проклинали, плевали ей в лицо, чёрными пожеланиями награждали её маленького Женю.
Затравленная людской злобой, она впервые входит в храм и покупает шёлковый поясок «Живый в помощи». Первый опыт молитвы, первые спасительные слёзы перед иконой. Она заснула глубоко за полночь, только проснулась вдруг оттого, что кто-то склонился над её кроватью. Муж!
— Не бойся, я женщин не убиваю. Завтра суд, меня увезут, и мы никогда уже не увидимся.
Он сбежал, чтобы попрощаться с ней, попросить прощения. Утром его забрали. Высшая мера. Спустя время она получила серый конверт, весь утыканный штампами: «Приговор приведён в исполнение». Капризная птица семейного счастья не выбрала её. Елена Бутова примеривает платье вдовства. Оно пришлось ей впору, старомодного фасона платье тусклой расцветки. Её не спросили, нравится ли оно ей. Надела и стала жить. Женечка рос, её дорогой, уже успевший настрадаться Женечка. Теперь она всё чаще ходила в церковь и водила за ручку сына. А ночами её мучили кошмары, ей снились убитые мужем люди, особенно один. С ним было связано так много.
Лена не сполна вкусила материнскую любовь. Мама жила своей жизнью, воспитывала Лену бабушка, которую она до сих пор мамой и зовёт. Одно время мама сошлась с человеком, у которого был маленький сын. Лена — с детства в няньках.
Нянчила младшего брата, возила его в ясли, сама— дюймовочка, впрягалась в санки. И школу пропускала, когда братик болел, выхаживала. И вот появился ещё один «братик». Маленький мальчик сожителя её мамы. Она бросилась и этого мальчика обстирывать, кормить, водить гулять и читать ему книжки. Мальчик вырос. Ему исполнилось четырнадцать лет, когда рука озверевшего убийцы замахнулась на него топором. Он не смог увернуться от удара... Ленин муж убил её «братика». В каком детективном сериале посмеют так безжалостно закрутить сюжет? Она не смогла даже пойти на похороны: злобная толпа её бы растерзала.
Прошло время, и вновь очень захотелось семейного счастья. Нерастраченная женская нежность, громадьё планов — теперь-то всё уже будет хорошо... Она выходит замуж по любви, и переполненное высокими чувствами сердце сладко ноет от предстоящего материнства. Муж не хотел ребёнка. Понемногу вставали на ноги: «Давай подождём, надо то купить, надо другое». Убивать ребёнка, чтобы жить лучше?! Лена не могла понять, принять эту логику. Убивать ребёнка... Злодей, бывший муж, убил «братика» топором, зверски. А она? Она убьёт братика Жениного? Чем лучше его она, чем хуже её он? Павлик пробивался к Божьему свету упорно. Сквозь нелюбовь отца и страшный токсикоз мамы. Пробился. Сейчас ему девять.
А муж стал отлучаться из дома, привозить какие-то вещи, потом вещи исчезали, потом вдруг появлялись страшно большие деньги. Откуда? Зачем? Без ответа оставались вопросы. Потом деньги исчезали, и муж отбирал у неё последнее. Страшная жизнь, замешанная на криминале. Срывался на детей. Один раз выпрашивал у неё последнюю десятку. Она стыдила его, а он вдруг нашёл верный ход добычи дармовых денег:
— Если не дашь, скажу Жене, что я ему не отец. — Только не это! Только не это...
Мучительной жизнью обернулось её новое замужество. Птица счастья и на этот раз выбрала не её. Даже рождение Лизоньки, долгожданной девочки, не принесло покоя в их совместную жизнь. Побои, оскорбления. Только бы детей не трогал... На суде он плакал, разводиться не хотел. Боялся, что совсем пропадёт один? Жалел детей? Оценил вдруг Лену? Раскаялся? Но их развели и он вскоре исчез из её жизни, «не обременял вниманием» детей. Где он теперь, она не знает. Вернее, все эти годы не знала, а теперь знает. Вернее, чувствует...
— Его нет в живых. Я не могу молиться о нём, как о живом. Что-то мешает.
Нищета, безденежье. Она вкусила этих благ с лихвой, одна, с тремя маленькими детьми. Рано утром, когда дети ещё спят, она идёт к заводской проходной... продавать семечки. Спешащие на смену рабочие не отказывают себе в грошовом удовольствии купить один-два стаканчика. А ей — привар.
— Неужели можно заработать на продаже семечек? — спрашиваю у Лены.
Она опускает глаза, и Людмила, как всегда, её выручает:
— На батон хлеба заработать можно. А ещё Лена сшивает кусочки меха, одна шкурка - три рубля. Женя и Павлик ей уже помощники, а Лиза ещё нет, маленькая.
«Чем глубже скорбь... » Опять вспомнила я, и опять свербит мысль: а дальше как, как дальше? Вечером, когда смена заканчивается, Лена опять бежит с семечками к проходной. Вот и ещё одна буханка хлеба. Надо ли говорить, что жить так — мука. Буханка к буханке складывая свой капитал, можно разве что насушить мешок сухарей, да и то вряд ли. Сгрызутся эти сухарики в один присест молодыми зубками Жени, Павлика и Лизы. Но Лена не согласна со мной. Лена говорит:
— Нам много не надо... И Люда вторит ей:
— Нам много не надо. А что знаю я про Люду? Кроме того, что верная подруга, готовая вместо Лены рассказывать про её страшную жизнь, дабы лишний раз не травмировать её сердце.
— Люда, прошу, расскажите и про себя немного. У вас тоже трое детей. Я видела самого младшего, Славика.
— Вам понравился мой Славик?
— Очень. Красивый мальчик.
Люда смотрит на меня благодарно. И вдруг! Вдруг в тишине вечернего покоя слышу:
— Знаете, как родился Славик? Меня, меня... изнасиловали.
И теперь уже Лена бросается в омут спасать подругу:
— Говорят, что таких детей не любят, от них хотят избавиться. А Люда, она оставила ребёнка. Родные ругали её, проклинали, а она... сильная.
Сильная Люда незаметно смахнула слезу. Но слезу нельзя смахнуть незаметно. Алёша, Андрей, Славик. Её богатство, её капитал, сколоченный в боях за материнское счастье. Три сына.
— А девочку хотелось?
— Были и девочки...
Её муж вернулся с афганской войны. Рядом с ней он оттаял, а потом замкнулся, стал подозрительным, жестоким. Иногда говорил:
— Хочу крови, хочу бить, бить, убивать!
Она боялась его и — жалела его. А он, он жалости не ведал. Ей сказали: «Ждите двойню». А он не пустил её в больницу, родила дома. Двух махоньких, недоношенных девочек. Положила рядышком, отлежавшись, пошла в больницу.
— Он сжёг девочек в печке.
Эти слова произнесла Лена. И я помню, как зашлось у меня от боли сердце, и рука судорожно стала искать в сумке валидол. А ещё помню, как сама Люда посмотрела на меня виновато и с жалостью:
— Простите. Вам так тяжело об этом слушать. Тяжело слушать! А пережить это?! Какими такими неведомыми заслонами можно было оградить со всех сторон сердце, чтобы оно не разорвалось на кусочки от кошмара содеянного? У неё уже было к тому времени два сына — Алёша и Андрей. Она делает свой выбор. Выбирает детей, одиночество и нищету.
Они и познакомились на рынке. Две многодетные мамы, в одиночку поднимающие своих детей. Пока в одиночку, до знакомства. Людины дети, бывало, теряли сознание от голода. Утром, просыпаясь, она больше всего боялась войти на кухню. Там было пусто. А ночью, отвернувшись к стене, она молила Бога, чтобы помог ей накормить трёх маленьких мужичков с хорошим аппетитом. И, бывало, кто-то из знакомых приносил сумку картошки, банку квашеной капусты. Славик уже ходил в православный центр, и мне рассказала учительница из центра:
— Я решила посвятить урок сиротам. У наших-то у всех мамы. Скажите мне, говорю, кто из вас когда-нибудь ел манную кашу на воде и без сахара? Думаю, сейчас они скажут — никто, головами замотают, а я им и начну: «А вот сироты... » Вдруг поднимает руку Славик: «Я ел. Невкусно...»
Невкусная каша всё равно пошла на пользу. Славик растёт здоровым и сообразительным. Сейчас весна, и он с радостью ждёт, радуется, что теперь у всех будет много денег.
— Почему? — удивилась мама.
— А потому, — объясняет он непонятливой маме,— что зарплату-то заморозили, а весной снег растает и она разморозится.
Все ждут весну. Ленины дети, Людмилины. И сами они ждут, не дождутся деньков погожих.
Сад. Мы говорим о саде. — Я и не мечтала о саде. Был небольшой участочек, шесть соток, — рассказала Лена. — Вышла по весне копать — страшно. Но глаза боятся, а руки делают. Только шепчу: «Помоги, Господи». Всё вскопала. Идёт соседка. «Не знаешь, — спрашивает, — где насчёт плуга можно договориться». — «А зачем вам. У вас же два взрослых сына». — «Да тяжело им... »
Вскоре Лене предлагают купить участок побольше, рядом. Где взять денег? Всё устраивается чудесным образом. Уезжает знакомая в Германию, оставляет мебель: «Вещи продавай, отдашь когда-нибудь». Продала и купила участок побольше. А тот, кому достался тот ? Да, конечно же, Людмиле. И тоже чудом. Людмила числилась на предприятии, где полгода не платили зарплату. И она решает взять расчёт. Её рассчитывают и выплачивают ей сумму стоимости садового участка.
— У нас теперь нет времени никого осуждать. Разговоры только о рассаде, семенах, ящичках. А ещё о детях...
Да, дети — их главное сокровище. Да, они растут трудно, голодно, но зато радуются малому, зато не эгоисты, зато знают цену копейке, зато приучены к труду, зато живут с Господом в сердце и имеют навык к молитве. Жизнь ради детей. Именно ради детей терпят нужду, голод, ходят в поношенных линялых свитерочках, приказывают себе ничего не хотеть, ни на что не заглядываться. — Нам много не надо...
Ради детей вытерпели насмешки и проклятия, но совестью не поступились. Ради детей пашут на своих «наделах», радуются несказанно каждой ягодке, каждой закрытой впрок баночке. Жертвенная материнская любовь — талант. Я встретила сразу двух талантливых мам. Сидят и светятся счастьем:
— По мешку муки купили. Теперь продержимся.
Людмилиному Алёше 14 лет. Он в семье за старшего, и Ленину семью вниманием не оставляет.
— Ты скажи тёте Лене, — просит маму, — мы ей в этом году огород вскопаем. Ты скажи.
Они вместе носят воду на поливку, собирают жука с картошки, жгут сушняк. Их дружба замешена не на общих посиделках и пустых разговорах, а на общей заботе. Я намеренно не говорю — на общей беде. Потому что иметь троих детей для матери не беда, и женщины эти красивы именно особым светом материнской состоятельности, который к лицу каждой из нас, да только не каждая из нас торопилась к такому свету. Были дела поважнее, да посолиднее, чем рожать детей и воспитывать их по-христиански. Главный смысл жизни был подменен на второстепенный, пустячный, придуманный. Смотрю на Елену и Людмилу и любуюсь ими. Мудрые, красивые, стойкие. Когда я слышу фразу о том, что Руси нашей пора подниматься с колен, всегда хочу спросить: «А кто её на них поставил?» Она сильна такими вот Людмилами и Еленами, которые, приклонив смиренно колени перед Господом, не преклонили их перед жизненными испытаниями. Загадка русского характера: закалённое бедой сердце не черствеет, а утончается, не грубеет, не ожесточается, а полнится любовью. «Чем глубже скорбь... » Тем ближе Бог! Мучившая меня недосказанная фраза досказалась вдруг и освободила наконец меня от изнурительной работы мысли. «Чем глубже скорбь, тем ближе Бог». Именно скорбями пришли мои героини к апогею материнской любви, именно скорбями постигли любовь Божию. Всю ночь Женя простоял в храме на праздничной службе. — Мам, можно я сяду? — Можно. — А как лучше — стоять или сидеть? — Лучше не садиться. И он стоял.
Людмилин Андрей пришёл домой расстроенный:
— Сегодня один мальчик в школе спросил меня: «Твоя мама добрая?» — «Добрая».
А он взял и вытер об мою чистую рубашку масляные от пирожков руки.
— Прости ему, — сказала Людмила, — прости, а рубашку я отстираю.
В несытых домах моих героинь радостно и светло. Без телевизоров, без видиков, без компьютеров и про чих других обязательных «прибамбасов», живут люди так, как во все времена почиталось великим благом. Материнская любовь покроет с лихвой любые бытовые изъяны. Потому что насколько материнская любовь земна, настолько она и небесна. Сочетание двух этих ипостасей делает её несокрушимой.
Теперь в каждодневных молитвах я поминаю Людмилу и Елену со чадами и прошу у Господа милостей для них. И ещё прошу я у Господа: когда вырастут их дети и пойдут каждый своей дорогой, пусть никогда не ожесточатся их сердца и материнский подвиг не измельчает и не поблекнет в их сознании. Избранники ведь не только те, кто состоялся в этой жизни, но ещё и те, кого очень любила мать.
