Когда Марина поворачивала вправо, то левая её рука возносилась поверх руля, и Марина видела безобразный шрам ожога между большим пальцем и остальными, на том треугольнике кожи, на каком у её мужа синела армейская татуировка «Олег ВДВ».
Расчищенная трасса вела их вдоль заснеженного озера и мягко уклонялась влево. А потом дорога, оставив им поворот со знаком «Озёрное», тянулась куда-то дальше, растворяясь в колкой ветреной круговерти, а им предлагая съехать на рыхлую сизую полоску, ведущую к деревне.
– Здесь вправо, – подсказал Олег с пассажирского сиденья.
Марина вывернула, переключилась на нижнюю, и машина зарокотала уверенным басом, пробивая снежный затор и оправдывая увесистый кредит.
Наледи хрупко трещали, разлетались, и с их стеклянным хрустом дорога послушно ложилась под зимнюю резину.
– Видишь? – ободрил Олег, когда она, не сбрасывая, протаранила улегшийся поперек дороги снежный перехлест. Машину юзнуло в сторону, но Марина выровняла, удержала и даже поддала газу, схватив резиной выметенный ветром асфальт.
– Вижу, – ответила она и вздохнула. Но видела Марина только ожог на руке, вскипевшей кожей чуя и тот, что по всему боку пониже левой груди, и тот, что по бедру до самого колена. – Это ж не мотоцикл, тут четыре колеса.
Олег промолчал. Он теперь тоже не любил мотоциклы, но молча. Берёг Марину. Да и сама она вслух не вспоминала о той аварии, о пламени? крови и изувеченном мотоцикле. Но водить теперь боялась и машину.
Чистый асфальтовый взгорок закончился, и дорога пала в низину, резко выворачивая и обходя изломы береговой линии. Марина сбросила скорость, и машина покатила тише, осторожнее, натужно пробиваясь через снежные перемёты.
Олег пару раз прочистил горло, заёрзал в сиденьи и… промолчал. Марина знала, чего он хочет. Она для виду глянула в боковое зеркало, просто, чтобы он не видел её перепуга, вдохнула тихо, потом переключилась на повышенную и сосредоточилась на неровной трассе, пунктирно прикрытой белыми пятнами снега.
Но проклятые ожоги замаячили в памяти, поднимая со дна души предательское волнение.
Очередной поворот вправо вышел грубовато - под снежным напылением схватился ледок, да ещё и отполировался ветрами. Машину чуть бросило по ходу движения, и Марина стукнулась о дверь проклятым "пригоревшим" боком. Взяла влево, потом снова вывернула вправо, но жестко и поздно.
Последнее, что она запомнила, это ожог в треугольнике между большим и остальными пальцами на руке, взлетевшей поверх руля.
***
Машина лежала на левом боку в самом низу плавной, по-снежному округлой впадины.
Олег уперся левой рукой в Маринино сиденье, правой повернул к себе её лицо:
– Ты как? Порядок? – его глаза суетливо бегали, схватывая детали, но губы резиново улыбались.
– Вроде… – выдохнула Марина.
Выбрались.
Олег даже не осматривал машину, не вглядывался в замутненный ветром горизонт, в котором исчезала дорога: помощи не искал. Он ничего не ждал и никогда не надеялся попусту.
– Тут никого нет. Но, если по прямой, вон там, на том берегу озера, – он указал на тёмно-синюю полоску между белым небом и белой землей. – Хуторок есть. Там один дед живёт, я его знаю по рыбалке. Идём туда.
И пошёл.
Марина, сопротивляясь крепкому ветру, за ним.
Шли молча - берегли воздух, хотя тот норовил влезть в рот, нос, уши, сквозился в рукава и выхолащивал спины. И дышать мешал.
Наконец, когда стало понятно, что синяя полоска не приближается, Олег остановился и повернулся к Марине:
– Не замёрзла?
Марина прикрыла рот рукой в перчатке. Она только молча взглянула на Олега, качнула головой «Нет» и не остановилась, пошла дальше, прогребая в снегу две рыхлые канавки.
Через час он уже не спрашивал. По себе чувствовал - на середине озера ветер гулял вольготно и от скуки сдувал на одиноких путников все морозы Земли.
Запыхавшийся Олег остановился, обернулся и долго ждал, пока окоченевшая и обессилевшая Марина его нагонит.
Она дошла, молча встала рядом, согнулась и плотно скрестила руки на груди. Муж обнял её, развернувшись спиной к ветру, потом расстегнул свою куртку, раскрыл полы и вовлёк в своё тепло жену.
– Скоро придём, – выговорил он немыми губами, и оба они глянули на синюю полоску того берега, заметно раздавшуюся, но все ещё далекую.
– Я в норме… – продрожала Марина. Она отступила, вышла из его куртки и тут же согнулась опять.
Олег застегнулся, снова её притянул, обнял в охапку.
– В серёдке всегда так. Кажется, что дойдешь, а к середине выбиваешься, и уже кажется, что сдохнешь. Но силы ещё много, поверь. Дух только слабеет. Но, это брехня, дух не мёрзнет, телу только верит зря. Бодри его.
Он хорошенько растёр Маринину стылую спину, отстранился, подмигнул и пошёл, пробивая для неё стезю в снежной целине.
Так брели они долго, не разговаривая и не оборачиваясь, а только чаще нужного поглядывая на тот берег озера, где были люди, дома и тепло. И только жгучий ветер бормотал, постанывал, посвистывал и наполнял замороженный воздух мелкими колючими снежинками.
Иногда Олег оборачивался и ждал Марину, если та отставала.
Наконец, он увидел её лежащей на снегу, скорчившуюся для согрева и укутавшую лицо в капюшон.
– Ты што? – он говорил трудно, его синие губы выпятились, и слова не пролазили из них целиком. – Фставай, Марин! Бодрись! Милая, уже крыфы видно на домах!
Но Марина не отвечала. Тогда Олег поднял её большими руками, усадил, сам разместился рядом, собою укрыл её от ветра и снова расстегнул свою куртку.
Марина замотала головой.
– Мы дойдем, переживём с Богом, – не обращал он внимания на её сопротивление, стащил с Марины перчатки и сунул её руки себе под свитер, под футболку. Хотел ещё что-то сказать, но уже не мог - лед её ладоней на голом животе заставил его дышать глубоко и прятать искаженное лицо.
Немного отеплев, она отстранилась и напялила промороженные перчатки на сжатые кулаки.
– Я в норме… Немного только отдохну, – простонала она из-под капюшона насколько могла твердо.
– Ты моя героиня! – улыбнулся Олег синими губами. – Даже птицы в полете не отдыхают долго. Не верь этому… Это тебя обманывают… разные. Тело обманыфает мосх… мозг. А мозг обманывает душу. Но ты не тело и не мозг. Ты даже не душа. Ты главнее их всех, ты человек. Вставай и заставляй их идти.
– Я птица… – пошутила она без улыбки.
– Тогда летим на берег!
И натянул поверх её перчаток свои.
Она вскарабкалась по его плечам, встала на ноги, согнулась, сжалась и… пошла.
***
К хутору добрели уже в синих сумерках. Не разбирая пути, они двигались на жёлтое пятно света, льющегося из ближайшего окошка.
Хозяин, низенький старичок с растопыренной бородой, впустил их, особо не расспрашивая, засуетился, помог раздеться и бросился за кипятком.
– Сейчас самое неприятное будет! – пообещал он, соображая над тазиками с холодной водой для ног. – Суйте ноги, а то, когда зашпоры заходят, хоть криком кричи!
Они окунули ноги и руки, а старик укрыл их спины пуховыми платками, прогретыми над печкой.
Вскоре приготовил и чаю из малиновых листьев. Потом вспомнил о гусином жире, но обморожений не нашёл.
– Спасибо вам, – взглянул на старика Олег, когда соображение вернулось в его прогревшуюся голову.
Старик махнул рукой и беззубо улыбнулся.
Олег восстановился быстро, что-то объяснил хозяину, что-то произнёс общее, вроде привычных вздохов по лету. А вот Марина духу не собрала и, хоть согрелось её тело, а душа все ещё брела в морозных сумерках пустынного озера.
– Марин? – позвал её Олег к чаю. – Все хорошо?
Марина не ответила. Пережить такое путешествие - считай, внутри самой Зимы побывать, в её отстраненной и равнодушной к человеческой смерти сердцевине. Как в другом каком измерении. А уж про разбитую машину, про аварию Олег вообще не заикался.
– Ну? – он придвинулся к жене, обнял, ткнулся широким лбом в её висок. – Мы уже прилетели, уже на том берегу, всё позади.
Она несогласно покачала головой, жадно обернулась тёплым платком и подобралась в кресле так, будто всё ещё лежала посреди морозной гибели.
– Опять авария… – вздохнула она и снова покачала головой.
– Мы это переживём. Подожди, послушай секунду, – попробовал он перенаправить на себя её внимание, утопающее в созерцании пережитого. – После беды, что скажешь себе, то и войдет в голову навсегда.
– Что? – переспросила она, ещё не имея к мыслям никаких нервов.
– Надо потерпеть пережитое без… м-м… терпеливо. Ты всю дорогу была крепкой, а теперь… Беды уже нету, а помыслы тревожные нагнали и терзают теперь. Вот тут-то надо не поддаваться часок, понимаешь? Всего час надо отвечать им отказом.
Марина глянула на него сквозь мокрые ресницы.
– Помыслы? – она нехотя вовлекалась в его рассуждение. – Тревожные помыслы… Да.
– Да, – повторил Олег. – Не верь им сейчас, они врут тебе. Ты телом уже пришла, а душой всё ещё на морозе. Вот, пока душа не догонит, не расслабляйся, продолжай терпеть!
Марина склонила голову и устало опустила глаза долу.
– Я не вывернула, там скользко было…
– Стой! – перебил её Олег. – Что скажешь себе, то и запомнишь! Терпи! Говори помыслам, слава Богу, мол, что живы остались. Не унывай теперь, когда уже све позади. Отвечай, что переживём мы это. Поняла? Ты поняла? Переживём с Божьей помощью!
– Переживём, – повторила Марина со вздохом и только теперь осмыслила, что муж ей толковал. – А ведь и правда, слава Богу, что живые остались. Только за руль теперь не сяду…
– Нет-нет! – опять оборвал её Олег. – Ты слышала?
Она взглянула на него яснее.
– Может быть… Ты прав. Я ведь и тогда, когда с мотоциклом, могла не испугаться.
– Могла! И сейчас не пугай себя. Видишь, какая хитрость здесь - беды уже нет, а слёзы текут. Если сейчас их сдержать, то станешь сильнее. Понимаешь? А тогда поверила и потому, как вспомнишь, так вздрогнешь. А нужно часик потерпеть, пока нервы не улягутся… Переживём с Богом, и все тут!
Марина всмотрелась в его лицо пристально, будто увидела в нем ответы на все свои мучительные вопросы. Она поднялась, сбросила с плеч теплое покрывало и с показным аппетитом, как плохенький актер сельского театра, потерла руки, будто все у нее хорошо и настроение её боевое.
– Где тут чаёк? – подошла она к столу, и рвущаяся от ужаса душа её, расточая остаток сил на притворную залихвать, перелилась двумя крупными слезинками через глаза.
Марина подала Олегу знак - ничего, справлюсь.
Старик, хозяин дома, игру их уловил и подхватил с пониманием:
– Эт верно-то оно! – засуетился он над столиком, подвигая Маринину чашку. – Когда душа болит-то, самое оно - не дать ей верх над тобою взять, а наоборот, прогреть её хорошенько добрым словом. Так мы что угодно переживём, с Божьей помощью-то! Что угодно!
***
Утром гостеприимный хозяин вручил Олегу свой снегоход, с тем, чтобы бросил в любом дворе Озерного, когда доберётся - по берегу все друг с другом знались, как родня.
Олег завёл, прогрел, глянул на Марину.
– Ну что? Смогла вчера отбиться от страхований, знаешь теперь, что такое слёзы на том берегу?
Та улыбнулась, выдохнула и, не пряча волнения, села за руль.
– Страшновато, конечно, – она выжала сцепление, поискала ногой первую. – Но ведь… Ты знаешь. Теперь вспоминаю, а в голове только одно болтается: «Переживём с Божьей помощью!»
Она засмеялась и отпустила сцепление, снегоход благородно рыкнул и понёсся по сугробистой от ночных метелей дороге.
Много у Марины ещё было аварий - она вернулась в свой экзотический женский мотоспорт, много было и жизненных тревог. Но всякий раз, натыкаясь на тревоги и страхи, крадущиеся в ум вдогонку, как это случается после перенесенного, она отвечала им только одно: «Переживём с Божьей помощью!». И так оно и сбывалось.
