Между глобальным потеплением и глобальным похолоданием
Род Голицыных, известных российских общественных деятелей и благотворителей, празднует в этом году 600-летие служения России. На наши вопросы согласился ответить Георгий Сергеевич ГОЛИЦЫН, академик РАН, директор Института физики атмосферы РАН
Георгий Голицын в Голицынском кабинете храма св.блгв.царевича Димитрия при 1-ой Градской (Голицынской) больнице
-- Георгий Сергеевич, вы знаете историю рода Голицыных? -- Конечно. Ровно 600 лет назад, в 1408 году, Литовский князь Патрикей, внук или правнук (тут историки расходятся) объединителя Литвы Гедимина, приехал в Москву и стал служить Великому Московскому князю Василию Дмитриевичу, сыну Дмитрия Донского. Василий Дмитриевич был так потрясен приездом литовского князя, что упросил своих бояр дать ему первое место в боярской думе, а потом выдал за его сына свою дочь.
А фамилия Голицын утвердилась лет через 150, во второй половине XVI века. Правнук Патрикея был московским воеводой, в бою потерял руку и носил железную перчатку. Он и стал первым Голицыным. В старорусском языке перчатка называется голица. Мы во время войны в деревне жили, и, помню, нас с братом мальчишки дразнили: голица-рукавица. Последний раз я слышал это слово году в 70-ом на базаре в Горьком. Так что в народе оно известно.
В этом году Голицыны, живущие в России, собираются провести несколько юбилейных мероприятий: выставку, посвященную Голицыным, выставку художников и скульпторов Голицыных. Мой прадед Владимир Михайлович Голицын, бывший в 1888 по 1892 год московским губернатором, а с 1897 по 1905 год московским городским головой, всю жизнь вел дневник. В январе издан его дневник с июля 1917-ого по июль 1918-ого года. Каждый день примерно по странице – мысли по поводу Временного Правительства, Корнилова, большевиков. Не знаю, поступила ли она в продажу, изданием занимался мой двоюродный племянник Иван Илларионович. Он, как и его погибший год назад отец Илларион Владимирович, народный художник России, член Президиума Академии художеств, служебными обязанностями не обременен, у него есть время договариваться с издательствами.
-- Наверное, многие Голицыны в революцию покинули Россию? -- Из 4 сыновей и 4 дочерей моего прадеда уехали один сын и две дочери. Сын, Александр Владимирович, врач, жил в Харбине, потом Сиэтле, Лос-Анджелесе, был личным врачом Рахманинова и Стравинского. Есть его заключение о смерти Рахманинова. Отец и два дяди моего отца, а также две его тети остались в России. Одна в гражданскую войну умерла от тифа, другая в 30-е годы погибла в тюрьме. Она, Елизавета, была замужем за Владимиром Сергеевичем Трубецким, сыном известного философа Сергея Трубецкого и младшим братом одного из основателей евразийства Николая Трубецкого. Николай Сергеевич эмигрировал в Австрию, преподавал в Венском университете, сейчас там во дворе находится и его бюст рядом с бюстами других выдающихся профессоров этого университета. Он, как и его отец, умер рано (Сергей Николаевич в 43 года, он в 48). Когда Австрию оккупировали немцы, его несколько раз вызывали в гестапо, а он сердечник был, и однажды сердце не выдержало… Ну а из его племянников, двоюродных братьев и сестер отца, которые остались здесь, многие погибли: Григорий Владимирович репрессирован в 37-ом, сестра Варвара – тоже расстреляна в 37-ом (в 20 лет!), Александра погибла в лагерях, Андрей Владимирович в войну попал в плен, чудом не умер в госпитале, потом ушел в партизаны, а после войны отсидел 10 лет. Мы не знали почему, но 10 лет назад вышли его воспоминания «Пути неисповедимы», там он пишет, что его агитировали работать на КГБ (знание языков плюс фамилия!), а он отказался и получил 10 лет. Такие судьбы. Старший брат отца Владимир Михайлович, замечательный художник, погиб в лагерях в 1943 году. Моего отца тоже несколько раз арестовывали, но быстро выпускали. Сейчас изданы его «Записки уцелевшего».
-- У вас в детстве были неприятности из-за дворянского происхождения? -- Нет. Вообще-то дворянин я только по отцу, мама у меня из простых, рабоче-крестьянского происхождения. Отец в своей книге как раз очень хорошо описывает свадьбу. Его родители сначала не пришли в восторг от выбора сына – им хотелось, чтобы он женился на девушке хорошей фамилии. И мамина родня тоже… У мамы было три сестры и два брата, у некоторых сестер мужья занимали высокие партийные посты, родство с Голицыными, как вы понимаете, не могло в то время способствовать успешной карьере. Но один из зятьев («самый партийный») сказал: ну раз любят, пусть живут. И в 34-ом году они обвенчались в «Большом Вознесении», а в 35-ом родился я. Еще один эпизод из воспоминаний отца меня впечатлил. Жить им было негде, и им предоставила комнату в общежитии театра Красной армии мамина старшая сестра – в этом театре ее муж играл. В первую же ночь около полуночи в дверь постучали – милиция. Но тут все артисты-соседи всполошились и отстояли их. Если бы не они, неизвестно, беседовали бы мы сейчас с вами. Я родился в 35-ом, соответственно в школу пошел во время войны. Фамилия мне не мешала, разве что мальчишки, как я вам уже сказал, дразнили «голица-рукавица», но это не связано с дворянским происхождением. Я о нем, честно говоря, тогда и не задумывался, и даже гораздо позже понял, почему на старших курсах физфака МГУ, когда специализация началась, меня не взяли на ядерное отделение – туда всех отличников брали. Считалось, что это -- самая нужная область для государства, им и стипендию платили в полтора-два раза больше. Сейчас-то благодарю Бога, что не попал в ядерщики, но тогда переживал и недоумевал – учился я всегда на пятерки, и школу с золотой медалью кончил... -- А почему вы, сын писателя, пошли на физфак? -- Когда я поступал, отец был инженером-геодезистом. Писателем он стал позже, но гуманитарные науки любил всегда, и нам с братом передал эту любовь. Так что я в старших классах колебался, куда пойти. Филология и история интересовали меня, но и физику любил. Когда все же решил пойти в физики, опять вопрос встал, куда: в МГУ, МИФИ или Физтех. Моя тетя, Мария Михайловна, договорилась с Григорием Самуиловичем Лансбергом, академиком, автором школьных и университетских учебников по физике, о нашей встрече. Что меня поразило в нем – он разговаривал со мной, школьником, как с равным, на полном серьезе! Вот люди старого воспитания! В ответ на мой вопрос, куда поступать, он сказал: «Во всех трех местах вы получите примерно одинаковое образование, но… МИФИ – чисто ядерный вуз, после него вас пошлют неизвестно куда, и не сможете вы оттуда выезжать. На физтехе слишком усиленная дрессировка (так и сказал!), особенно на первых трех курсах. Идите вы лучше в университет». Притом, что за год до этого (я в 52-ом году школу заканчивал) его самого из университета выгнали – тогда шла борьба с космополитизмом. Так я поступил на физфак, и не жалею об этом. Когда начались полеты в космос и на луну, занимался исследованием планет, потом, когда была реальная угроза ядерной войны, возможными ее последствиями. Ну а последние годы занимаюсь физикой атмосферы. Очень актуальны сейчас проблемы климата. Про глобальное потепление слышали?
-- Еще бы! И слышал, и ощущаю. В детстве всю зиму на лыжах бегал, а сейчас чуть ли не ползимы снега не видим, а что такое мороз, вообще скоро забудем. И это глобальное потепление научно объяснимо? Обратимый ли это процесс? -- Обратимый, но в пределах тысячелетия. Я тоже уже забыл, когда на лыжах ходил. А с научной точки зрения все понятно. Сжигая ископаемое топливо, люди уже на треть изменили состав атмосферы, увеличили количество в ней углекислого газа, а это главный парниковый газ после водяного пара. Парниковые газы – газы, которые пропускают солнечные излучения, нагревающие поверхность земли, а тепловые излучения, идущие от поверхности обратно, перехватывают и половину возвращают обратно. В итоге больше энергии скапливается у поверхности земли, отсюда и глобальное потепление. Особенно зимой, и чем выше широты, тем оно сильнее. В последние годы особенно драматично потепление в Арктике – площадь льдов по сравнению с 30-40-летней давностью уменьшилась более чем вдвое. И человечество сжигает все больше и больше топлива. Сейчас ученые предлагают разные технические способы для решения этой проблемы. Например, углекислый газ, который получается при сгорании, закачивать в океан. Переходить на водородное топливо, на солнечную энергию. Но на это потребуются десятки лет. Потому что, например, водород с кислородом – самая гремучая смесь, и как использовать водородную энергию, чтобы не было взрывов? Сложный вопрос. И, конечно, надо уменьшить аппетит, потребности, чтобы жить в мире с природой. -- В связи с развитием медицинских технологий в вузах появился новый обязательный предмет – биоэтика. Как вы считаете, нужно ли преподавать этику будущим физикам, химикам и другим специалистам, от которых во многом зависит экология? -- Интересная идея. Конечно, ученые должны иметь понятия о возможных последствиях своих исследований. Например, я в советское время был связан с западными организациями, которые в советское время занимались проблемами оружия массового уничтожения: ядерного, химического, биологического, ракетной техники. И сам готовил доклад в ООН о том, какие громадные потери принесет ядерная война человеческому обществу. Я уж не говорю о том, что в случае ядерной войны наступило бы глобальное похолодание. Но сейчас все это контролируется. Политическая ситуация такова, что, по крайней мере, большие державы не будут применять друг против друга такое оружие. Последний раз массовое химическое оружие применялось во время ирано-иракской войны 20 лет назад.
-- Но это не этические табу, а чувство самосохранения. А если речь идет не об оружии массового уничтожения, а о вроде бы вполне мирных исследованиях? Остановит ли молодого амбициозного ученого вероятность неблагоприятных экологических последствий его эксперимента, если он знает, что в случае успеха это открытие принесет ему мировую славу? -- Ну, во-первых, от момента научного открытия до момента получения такого опасного продукта проходит время. Во-вторых, такие открытия сейчас не делаются индивидуально, всегда работают группы специалистов в разных странах. Ну а чтобы их открытия и исследования не вредили природе, нужна внутренняя культура. Боюсь, что если в человека в раннем детстве не вложить ее, в университете уже поздно.
-- Наверное, и поэтому очень важны семейные традиции. Вы всегда чувствовали ответственность за свою фамилию, принадлежность к славному роду? -- В то время дворянское происхождение не афишировали. Я был обычным советским школьником, в церковь не ходил, хотя меня родители в детстве крестили. Но, конечно, семейные традиции сохранялись, на Рождество, на Пасху собиралась вся наша большая семья. Моя тетя Мария Михайловна была замужем за Всеволодом Веселовским, сыном выдающегося историка Степана Борисовича Веселовского. И я со Степаном Борисовичем тоже несколько раз общался, и до сих пор поражаюсь, как серьезно он со мной, мальчишкой, разговаривал! Когда ты с детства себя чувствуешь частью семейных традиций, это очень важно. Ну а о роли князей Голицыных в истории России я узнал позже. Когда меня в 92-ом году пригласили в Попечительский совет Свято-Димитриевского сестричества, я сначала растерялся, хотел отказаться – у меня тогда не было ни минуты свободной. Но мне сказали, что Голицынская (Первая градская) больница содержится попечительством рода князей Голицыных, и я умолк. Именно семейные традиции воспитывают человека.
-- Георгий Сергеевич, я читал только одну из детских книг вашего отца (зато несколько раз!) – «Страшный Крокозавр и его дети». Это повесть о молодом воспитателе интерната. Почему его заинтересовала эта тема? -- «Крокозавр» - хорошая вещь, хотя не лучшая. Лучшими считаются две его ранние книги – «За березовыми книгами» и «Сорок изыскателей». Они вышли в 59-ом году. Мы с братом к тому времени уже окончили университет и обзавелись семьями, жили отдельно. Но писать отец начал, еще когда мы были школьниками. Появились какие-то литературные заработки, и он решил уйти из инженеров и всерьез заняться писательским трудом. Жили мы тогда вчетвером в коммуналке, в двух комнатушках – 7 и 10 метров. Мы с братом спали под столом на полу. Разве можно писать в таких условиях? И отец нашел выход – познакомился с руководством одного дома-интерната, ему там выделили пустое помещение, там он и писал. По вечерам общался с детьми, а летом ходил с ними в походы. А прототипом главного героя «Крокозавра» был Михаил Васильевич Кабатченко, ставший впоследствии директором этого интерната, а затем – заместителем министра просвещения РСФСР.
-- Сейчас многие люди вашего поколения жалуются, что не понимают молодежь, в том числе и собственных детей и внуков. Вы находите общий язык со своими внуками? -- У нас хорошие отношения, но, конечно, они другие. Старшему моему внуку 24 года. Он окончил 1-й медицинский институт, но, поскольку рано женился, еще на третьем курсе начал подрабатывать в какой-то фирме. Ну и завяз там – диплом получил, но врачом так и не стал. Мне обидно, но я понимаю, что это не его вина, а судьба. Я имею в виду раннюю женитьбу. Что поделать, в нашей действительности у молодого врача нет возможности содержать семью.
-- А что вы думаете о перспективах нашей науки? -- Пророчествовать не берусь. В каком положении была наша наука, все знают. И у меня молодые ученые в 90-е разъезжались, я сам давал им рекомендации в европейские и американские университеты. А что делать, если здесь людям гроши платили? Сейчас с финансированием стало лучше, но… Есть пример Германии. В первой трети XX столетия немецкая наука была на голову выше, чем где-либо. Даже несмотря на поражение в Первой мировой войне. А, может быть, и благодаря ему – надо было нации как-то самоутвердиться. При Гитлере началось гонение на евреев, но все же во время войны немецкая экономика как-то функционировала – они выработали синтетическое топливо, танки ходили. А после войны – полное разорение и массовая эмиграция. В основном в Америку, но и Советский Союз отобрал пару тысяч ученых, в основном специалистов по ракетной технике. В итоге на какие-то научные позиции в мире Германия вышла только к 80-м годам, то есть через 35-40 лет. Наука – не только деньги, но и традиции. У нас преемственность прервана, наука до сих пор держится на старом поколении. Будущее нашей науки зависит от того, сможем ли мы восстановить эту преемственность.
Статьи / Между глобальным потеплением и глобальным похолоданием
