Мы снова собрались, чтобы вместе, как одна семья, поддерживая друг друга, окрыляя друг друга и примером, и лаской, и добрым укрепляющим словом, войти в пост, который перед нами лежит как открытая возможность встретить Христа, встретить Его по-новому, с новой глубиной чувства, с новой преданностью жизни. И у этого преддверия, предваря нас в полноту вечности, которую мы на земле можем только предвкушать верой, надеждой и переживать краем души и глубиной тоски по Богу, в эту вечность вошли две наши прихожанки.
Каждый раз, когда кто-либо уходит так в вечность, перед нами становится вновь и вновь вопрос о нас самих и о любви. О нас самих - потому что каждая смерть нам говорит о том, что пройдет недолгое время и мы в свою очередь ляжем костьми, и мы в свою очередь войдем в вечный покой, и в свою очередь мы тоже родимся в вечность, как говорили ранние христиане о смерти. Родимся: оставим обветшалое, оставим оскверненное, озаримся новым светом, который ничем уже не омрачен, и войдем в вечную жизнь.
Но смерть близких, дорогих нам людей говорит нам тоже о любви и ставит перед нами вопрос о том, как мы любим: надолго ли? Навсегда ли? Глубоко или поверхностно? Помня только себя или забывая себя, чтобы любить, то есть помнить всем существом только другого? Придет время встречи - какова будет эта встреча? Для тех людей, которые через всю жизнь сердцем останутся верными когда-то родившейся дружбе, любви, эта встреча будет радостью; а что если мы встретимся - и вдруг с ужасом заметим, что человека, которого мы, как будто, и любили, любили всю жизнь, мы, когда он умер, забыли через скорое время? Вспоминая о себе самих, думая только о себе самих, мы не сумели любимого человека удержать в сердечной памяти - в единственной памяти, которая может устоять против времени, против старости, против всего.
Мы молим Бога о том, чтобы умирающим давалась вечная память, чтобы они никогда не были забыты. Богом они забыты не бывают; Бог до самозабвения любит, до крестной смерти любит, до потери собственного сознания любит. Но мы - Христовы; нам поручено Богом любить Его любовью, помнить Его памятью, на земле быть как бы живым доказательством того, что можно не бояться себя забыть, потому что тебя не забудут, быть живым доказательством того, что, если человек себя потеряет до конца по любви к ближнему, он все равно жив, потому что его помнит Бог и помнят другие люди.
В этом удивительная тайна любви: что мы призваны так любить, как нас возлюбил Бог, то есть до самозабвения, до креста, до смерти; мы призваны так друг друга любить, чтобы свою жизнь истощать до конца, отдать до конца друг для друга. И это бывает страшно. Думается: а что если я о себе забуду, и никто не вспомнит, - неужели я тогда выйду из жизни, из бытия? Если не вспомнит меня никто, если забудут меня все - тогда что? Не забудет Бог; не забудет Божия Матерь; не забудут святые Божии; не забудет ангел наш хранитель и силы небесные; не забудут и грешники - хрупкие, слабые грешники, которые жизнью не умеют любить, не умеют любить до конца, но которые сердцем умеют болеть и любить, и никогда не забыть. Наша надежда на вечную жизнь именно в том, что мы любимы; нам не нужно о себе заявлять, нам незачем утверждать себя, напоминать о себе, твердить всем вокруг: Не забудь! Не забудь! - напоминать друг другу о себе не только добром, но порой и всем, что раздражает людей вокруг нас, только бы не быть забытыми, только бы заметили нас, только бы не было страшного чувства, что меня нет, что мимо меня проходит все, что я даже не тень, даже не призрак - что я невидим, неслышим, нечуем... Мы можем этого не бояться; всегда найдется та любовь, из которой нас не может вырвать ни высота, ни глубина, ни долгота, ни ширина, и никакая тварь, как говорит апостол Павел (Рим. 8, 39). Из любви Божией не выпадает никто.
Но неужели нам только получать эту любовь? Неужели, зажегшись этой любовью, нося в себе хоть искорку этой любви, мы не можем ее распространять вокруг себя? В этом - вся жизнь наша христианская: знать, что мы любимы, любимы Богом, утверждаемы Богом в вечность, и без страха - потому что мы вечны, потому что в нас жизнь непобедима, потому что мы войско неодолимое - спокойно любить, даже если это может стоить нам жизни. И когда мы говорим о потере жизни, не надо думать только о том, что некоторые смертью своей прославили Бога или проявили свою любовь. Иногда прожить долгую, но самозабвенную жизнь (как апостол Павел говорит - умирать изо дня в день, носить в плоти своей мертвенность Христову - 1 Кор. 15, 31; 2 Кор. 4, 10) более важно, чем в одно мгновение преставиться от временного века в будущий, вечный. Нам надо научиться жить долго, жить сознательно, жить упорно, жить с верным, неколеблющимся сердцем. Этого никто не может у нас отнять. Силы тела - пропадут; умственные силы поколеблются; все земное, все душевное может рано начать свое увядание и долго, долго вянуть; но одно не может в нас умереть - это живое сердце.
И вот это сердце нам надо воспитывать всю жизнь; никогда не дать сердцу охладеть, никогда не дать ему сузиться, никогда не дать испугу погубить великодушие. Не бойся, малое стадо, - говорил Христос, - Я победил мир. Мы принадлежим к роду победителей, вернее, к роду тех, ради которых Христос жил, умер, был видимо поражен - и на самом деле победил на веки. Мы уже люди, принадлежащие вечности. Если бы только мы серьезно, сознательно это приняли, если мы не только головой, краем души, но всем существом осознали бы то, что мы уже знаем о вечности через слово Божие, через слово святых, через писания отцов, через тайный голос Божий, звучащий в нашей душе совестью или тихим гласом вечернего ветерка, о котором говорит Исаия! Может быть, больше всего через таинства мы приобщены вечности и знаем ее. Миллионы людей дали бы жизнь, чтобы знать то, что мы знаем - но к чему привыкли, и поэтому самые драгоценные вещи, самое святое нам кажется обыденным, и мы проходим мимо.
Если бы только мы могли понять, как мы богаты не только временным, но вечным, понять, что мы укоренены там, где нет смерти, нет поражения, нет тьмы, нет разлуки, нет разлада, где все уже осуществлено, уже дошло до своей полноты, сияя славой вечности, славой Божией, - тогда мы могли бы жить мужественно, смело, безбоязненно; мы могли бы не бояться любить, даже если эта любовь раздирает душу, если даже она как будто сокрушает жизнь - ту земную, малую жизнь, которая приходит к концу, когда расцветает вечность. Потому что именно об этом нам надо помнить - о расцвете. Апостол Павел об этом говорил, когда писал, что он тоскует по вечной жизни, что хотел бы умереть, потому что для него жизнь - это Христос, а смерть была бы приобретением, ибо пока мы живем на земле, мы отделены от Христа. И в другом месте он говорит, что он думает о смерти не как о лишении временной жизни, совлечении этой временной жизни, будто один покров после другого срывается с него и остается смерть. Нет, для него смерть - это облечение в вечность.
Христос дал нам много образов Царствия Небесного, но один образ, мне кажется, здесь особенно кстати: притча о семени, которое должно умереть для того, чтобы принести плод. Каждый из нас, думая о себе, себя переживает как такое семя: сухое, четко ограниченное, имеющее свою индивидуальность, легко отличимое от другого; такое зернышко мы можем держать на руке, мы его видим. Если бы зернышко могло чувствовать, думать, оно бы испугалось при мысли о том, что его бросили в землю и в этой земле нечто очень страшное произойдет: его преграды разорвутся, оно смешается с живоносной, но чужой, страшной для него почвой. Так и мы: мы боимся себя потерять и поэтому остаемся замкнутыми, сухими, ограниченными; мы боимся себя потерять и поэтому не приносим плода. Но этот плод, конечно, более значителен для нас самих, чем плод, который приносит зерно, брошенное в землю, значителен для него. Когда пахарь бросает зерно в землю, он в свое время собирает плоды, он будет жать. Когда мы опускаемся в землю, когда мы погружаемся в страшную, пугающую нас почву человеческой жизни, в которой действует жизнь Божия, когда мы умираем, когда нам кажется, что мы начинаем себя терять и не можем больше себя найти, то плод, который мы приносим, - это расцвет богатой жизни, предельно богатой красотой, плодами. Мы думаем о колосе, что его пожнет хозяин; но когда мы вырастаем в полный, налившийся колос, Хозяин нас не срывает: мы выросли в меру своей красоты, в меру полноты жизни. Вот если бы мы помнили об этом; если мы помнили бы, что смерть нам откроет не будущую жизнь, а будет для нас полнотой той жизни, которая уже сейчас в нас зачалась!
Сколько раз бывает: мы молимся, и душа горит, и слезы текут, и мысль собрана, и все тело как-то обновляется этой молитвой, - и вдруг все срывается. Сорвалось, потому что устало тело и не может больше вынести этого напряжения; сорвалось, потому что человек с нами заговорил; сорвалось, потому что ворвалась в ослабевающее внимание земная, мертвящая мысль, потому что заколебалось сердце.. Как это часто бывает; как это горестно; но эти мгновения, которые мы так переживаем, - это уже мгновения Жизни, ликующей вечной Жизни. Как же нам бояться того момента, когда тело перестанет уставать, когда мысль перестанет колебаться, когда сердце перестанет двоиться, когда внешние силы потеряют над нами власть и мы сможем просто жить? Это и есть смерть: дверь, через которую мы вступаем в жизнь, и самая эта жизнь, раскрывшаяся сначала как смерть зерна, а потом - как его расцвет; сначала - как погружение в тьму, в смерть, а потом - как явление в красоте и славе.
Как глубоко и смело мы могли бы жить, с какой надеждой, с какой уверенностью, если бы это помнили! Если бы мы помнили не будущую жизнь, о которой мы не знаем ничего, а вечную жизнь, которую мы теперь знаем блестками, зорями огненными - мгновенными хотя бы, но такими, которые дают смысл всему, такими мгновениями, ради которых - узнав, что это возможно и что однажды случившееся может, милостью Божией, повториться, - стоит жить годами. Жить из изумления о том, что когда-то, хоть один раз, было пережито, жить ради этого, жить благодарностью за это, жить не памятью, а трепетным хранением в сердце раз пережитого и трепетным ожиданием того, что оно снова непременно будет, что это был только отблеск, но скоро займется заря, вскоре придет жизнь, скоро придет Бог - встреча. Это одно из самых глубоких побуждений к молитвенной жизни и к жизни по Евангелию, к жизни, где мы стараемся охранить, уберечь все святое в себе через хранение заповедей, которые являются именно такой охраной.
Вы, может быть, вспомните несколько образов, которые нам дает Священное Писание. Первое: Моисей на горе Синайской и внизу в трепете и ужасе собравшийся народ, взирающий на высоту горы, покрытой темной тучей, словно дымом из печи. И в эту темноту, движимый послушанием и верой, поднимается и вступает Моисей, и в то мгновение, когда он входит в этот мрак, мрак этот озаряется для него светом: слава Божия, виденная извне, - ужас и тьма; пережитая изнутри, она - свет и жизнь. Моисей беседует с Богом, и опыт его беседы с Богом, этой таинственной, глубинной встречи избранника Божия со своим Господом, его побуждает сказать: Господи, дай мне видеть Твое лицо! Моисей чувствовал присутствие Его Духа, слышал Его голос, переживал Его славу; взглянуть бы в Его лик - раз взглянуть! - и умереть, то есть выйти из жизни. И Господь ему говорит: нет, это тебе сейчас еще невозможно; лика Моего ты видеть не можешь. Но Я тебя поставлю в расселину камня; Я покрою тебя рукой; и когда Моя слава пройдет перед тобой, когда Я мимо пройду и сияние ослепительной Моей славы, которое ты теперь не можешь еще пережить, станет удаляться, Я приму Свою руку, и ты увидишь Меня сзади. Так и происходит; и Моисей видит как бы уходящего Бога (Исх. 33, 18-23). Один из отцов Церкви говорит нам, что так бывает со всяким человеком, к которому сколько-то приблизился Бог. Человек переживает Его присутствие, он уже не может жить без тоски о том, что пережил, он хотел бы видеть Лик Божий - но рано ему. Он видит, как удаляется от него Бог, - и что остается? Не бесплодная тоска, не горечь о том, что однажды данное теперь уходит, - нет! Остается голод и жажда, и томление по тому, чтобы снова встретить Того, Кто есть любовь, Кто есть жизнь, Кто есть истина и предельная красота, в Ком - слияние вечности. И остается только одно: следовать за Ним, идти за Ним, куда бы Он ни пошел. Так и говорит Моисей, когда Господь ему повелевает вывести из Египта детей израильских: но пойдешь ли Ты с нами, Господи? Потому что, если Ты с нами не пойдешь, незачем нам уходить из плена.
Второй образ того же рода: после того, как Христос был крещен Иоанном, Креститель громко заявил своим ученикам: вот Агнец Божий, поднимающий на Своих плечах грех мира (Ин. 1, 29). И двое из учеников оставили Иоанна, который был только Предтечей Того, Кто теперь уже пришел, и последовали, поспешили за Ним. Христос обернулся: Чего вы от Меня хотите? - Мы хотим видеть, где Ты живешь... Они хотели с Ним побыть, они хотели быть в Его присутствии, слышать Его слово. Но за их ответом, незнаемо для них, кроется, может быть, смысл, который нам яснее, чем им. Они встретили Его там, где Он остановился, в одной из бедных хижин недалеко от Иордана; но Он был Тот, Который живет во свете неприступном - Живой Бог и Самый Свет; Он был Тот, Который стал человеком и теперь живет среди нас, как один из нас, как брат наш по человечеству; Он - Тот, Который сошел во ад крестом и смертью. Вот Кого они встретили. И постепенно, шаг за шагом, они обнаружили, где Он: на престоле на небеси, на жребяти осли, как поется в день входа Господня в Иерусалим. Да, и на земле, и на небе; и во времени, и в вечности; и в аду, и в раю - неизменный, Тот же Господь с нами. С нами везде - наш Бог.
И вот, мы призваны идти за Ним; не только следовать за Ним исполнением Его заповедей, но идти, потому что нас влечет тоска по Нему, потому что мы не можем жить без Него, раз с Ним встретившись, раз коснувшись Его присутствия. Вспомните рассказ о слепорожденном: его исцелил Господь - и на что открылись его глаза, когда впервые они что-то увидели? Они открылись на лик Бога, ставшего человеком, они открылись на взор, на бездонный взор Божественной любви, которая его увидела среди толпы. И мы тоже иногда переживаем это: в какое-то мгновение на лице человека в момент молитвы, причащения Святых Тайн, через икону, через слово святых. Вдруг наши глаза открылись на Живого Бога, и мы ранены навсегда этой тоской, этой любовью - и не дай Бог, чтобы когда-нибудь мы исцелились, когда-нибудь "выздоровели" по земному и умерли по небесному!
У нас, однако, не всегда хватает упорства, верности сердца, уверенности в нами же однажды пережитом, чтобы всю нашу жизнь устремляться, идти, идти, пока мы, наконец, не достигнем Бога, пока Он не обернется и не скажет: чего вы от Меня хотите, дети? И вот тут мы должны научиться не только верности, не только решимости, без которых мы никуда не дойдем, но также воспитанию в себе этого голода, этой жажды, этой надежды. Мы должны научиться себя не обманывать, не питать ложной пищей, не пьянить ложным пивом, не утешать ложным утешением, а нести в своем сердце, в своей душе, в своей плоти, во всем своем существе этот крик всего нашего естества: зачем, Господи, Ты меня оставил сиротой? Когда же, Господи, Ты придешь? Приди, Господи, утешь, спаси! И Спаситель знал, что будут такие люди, которым будет невыносимо потерять Его, раз нашедши; и Он обещал, что не оставит нас сиротами, что пошлет нам Утешителя, Духа Своего Святого.
Что значит слово утешитель по-славянски? Это, с одной стороны, тот, который утешает - в нашем русском смысле этого слова, который снимает с нашего сердца горе или облегчает его, не оскорбляя нас, не унижая, не стараясь отвлечь наше внимание от истинного горя нереальным утешением, а приходя к нам, усугубляя наше сознание любви ко Христу, но также давая нам сознание Его близости - невидимой, однако животворной. Утешитель по-славянски значит: тот, который дает крепость и силу на жизнь, на сиротство, на то, чтобы идти и идти всю жизнь пока не дойдем. Утешитель - это тот тоже, который дает нам радость. Откуда нам взять эту радость, когда Господь от нас вознесся на небо? Радость наша в том, что наше спасение завершается Его Вознесением. Как Христос нам говорит Сам в Евангелии: лучше для вас, чтобы Я сейчас пошел к Отцу Моему и Отцу вашему (Ин. 16, 7). Радость наша о победе Христовой, о Его вечной славе, Его дивной любви; радоваться мы можем о том, что Он не только - цель нашей тоски, нашего шествия, но Он - дверь, раскрывающая перед нами вечную жизнь. Радоваться мы можем о том, что Он с нами, как Он был со странниками, идущими из Иерусалима в Эммаус. Невидимо или видимо, неузнаваемый или порой, минутами, узнаваемый, Он идет рядом с нами, раскрывая наши сердца, наши умы, наши души, стучась в нашу жизнь, требуя, прося, моля, чтобы она раскрылась, разверзлась и стала достаточно широкой и глубокой, чтобы вместить вечность. Но Он тоже и путь, и на каждом шагу этого пути, каждое мгновение мы - во Христе и со Христом.
И вот, в нас, с одной стороны - тоска, порой отчаяние о том, что мы не можем достичь Бога, что Он уходит, что Он неуловим, что мы только чуем Его присутствие - и не можем стать перед Ним и лицезреть Его, как лицезрели Его и слепорожденный, и Вартимей, и столько, столько людей, слепых телом и слепых душой. И наряду с этой тоской, борением, мукой в нас - надежда сверх всякой надежды, уверенность веры, уверенность надежды, потому что мы уже знаем нечто о Божественной любви. Если бы только мы это помнили! Больше всего нам мешает в духовной жизни, с одной стороны, нечувствие: мы так огрубели, так привыкли к резким, грубым прикосновениям земли, что мы еле-еле чувствуем нежное, ласковое, едва ощутимое прикосновение Бога. А когда мы его ощутили, мешает нам не только слабость нашей воли, не только колебание наше - мешает нам забывчивость: нежное заслоняется грубым; требующее внимания заслоняет Того, Кто стучится в нашу дверь, Кто просит внимания - и отходит, если только мы от Него отвернемся. И вот, мы должны научиться чуткости, которой мы боимся, потому что быть чутким - это неминуемо будет значить пережить не только большую, глубокую радость, но и большую, острую боль. Мы должны научиться не забывать то, что пережито; хранить то, что самое нежное и хрупкое; беречь и этим жить, пока оно не окрепнет, не расцветет, пока то, что мы уберегли, не станет нашей собственной защитой.
Статьи / Смерть близких и наша любовь к ним. Любовь Божия. Верность.
