В русской сказке Волк не может быть плюшевым. И даже коробка спичек должна быть таинственной… О том, как нужно рисовать сказку, художник Юрий ВАСНЕЦОВ понял в тот нелегкий период своей жизни, когда даже друзья считали его неудачником.
Когда я гляжу на эту картинку -- время замирает, затушевывается поволокой раннего-раннего детства, о котором и вспомнить-то что-то сюжетное и осязаемое трудно. Только вот вижу, как мы сидим с бабушкой и бесконечно долго рассматриваем уютный и простецкий мир, изображенный художником в приливе того тихого озарения, которое звалось на Руси умилением.
А на картинке зайчик улегся спать, но еще не спит, а задумчиво и чуть тревожно глядит. На стульчике у него одежка, а у деревянной кровати, на половичке, расшитые валенки. Настольная лампа дремотно светит. В синем окне месяц лодочкой плывет. На полке большущий будильник, который показывает детское время: без десяти минут девять.
Эта картинка работы художника Юрия Васнецова выпускалась в 1960-е годы на открытках и была, наверное, почти в каждом доме. Отчего-то она всем нравилась. Сейчас это кажется удивительным: время космонавтов и битлов, физиков и лириков, хоккеистов и авангардистов, а тут -- допотопный лубок. Архаика. Такая же дремучая, как лес в сказке «Три медведя».
При том, что книги с иллюстрациями Васнецова («Теремок», «Сорока-белобока», «Волк и козлята», «Радуга дуга», «Кошкин дом», «Чики-чики-чикалочки», «Небылицы в лицах» и знаменитые «Ладушки») издавались миллионными тиражами, о самом Юрии Алексеевиче мы ничего не знали. Да и вопроса такого тогда, честно говоря, и не возникало. Васнецов был для нас, детей, просто Художником.
Ю. Васнецов. "Сорока-ворона"
Но когда мы выросли, и васнецовские книги перешли к другим поколениям, то вдруг очень захотелось что-то узнать об этом человеке. Хотя бы фотографию его увидеть. Но почему-то нигде и ничего о Юрии Васнецове мне не встречалось.
И вот питерский «ДЕТГИЗ» сделал нам всем подарок – выпустил книгу «Медведь летит, хвостом вертит», посвященную Юрию Алексеевичу Васнецову. Написал книгу искусствовед Эраст Давыдович Кузнецов (возможно, кому-то помнятся его прекрасные книги о Пиросмани и об Анри Руссо). Книга написана с удивительно тонким пониманием художника, по-васнецовски «вкусным» языком, с мягкой улыбкой. А проиллюстрирована книга, конечно же, работами самого Юрия Васнецова -- и редкими ранними, и поздними хрестоматийными.
Ю. Васнецов. "Краденое солнце". Иллюстрация к сказке К. Чуковского
И дед Юрия Васнецова, и отец, и все братья отца принадлежали к духовному сословию. Большая семья священника о. Алексия Васнецова (матушка Мария Николаевна и шестеро детей) жила в Вятке в двухэтажном доме при кафедральном соборе.
Глава семьи окончил четыре класса духовного училища, начинал псаломщиком в глухой деревне Ошеть, потом был переведен дьяконом в Вятку. «…И в губернском городе он остался таким же простым деревенским попом, -- повествует автор книги, -- По смиренности своей понимал, что ему не тягаться с другими, образованными, жившими рядом с ним в том же доме при кафедральном соборе. Он не то что книг почти не читал, но и журналов и газет, а только все Божественное. По правде сказать, и не до чтения было… Жили, конечно, не в нужде, но в неуклонно соблюдаемой умеренности. Скромно ели, скромно одевались. Младшим перешивали со старших, старшим – со взрослых. Дети привыкали к труду и к мысли, что рассчитывать придется только на самих себя. Держали их довольно строго. Опоздание к обеду считалось серьезным проступком. За столом могло достаться и ложкой по лбу. Однако строгость отца была какая-то домашняя. Человек он был добрый, застенчивый и деликатный, но порядок считал нужным поддерживать, потому что дом есть дом…»
Вместе с отцом сыновья священника не раз участвовали в Великорецком крестном ходе, сопровождая явленную икону Николая Чудотворца. Все храмы Вятки были для Юры Васнецова, его братьев и сестер, родными. «…Их было ровно тридцать три, как в сказке. Да еще два собора. И два монастыря. Церкви были чудо как хороши. И такие все разные. Крестовская, которая соединялась особым коридором с домом, где жил Филарет, епископ Вятский и Слободской, была церковью семейной, здесь Васнецовы исповедовались и причащались Святых тайн…Кафедральный собор… был исхожен и излазан, вплоть до самых потаенных уголков… Все там было бесподобно: и пол, выложенный чугунными плитками, причем не гладкими, а специально неровными, так что нога никогда не скользит.., и гигантский колокол, и старая дубовая лестница, ведущая на верхотуру колокольни…»
После революции все семьи священников были выселены из соборного дома буквально на улицу. «…Отец больше не служил в кафедральном соборе, который был закрыт.., да и вообще нигде не служил. Ему бы схитрить, сложить с себя сан, но тут-то и обнаружилась кроткая твердость духа: продолжал ходить в рясе, с крестом наперсным и при длинных волосах».
Васнецовы скитались по чужим углам, вскоре купили маленький домик. Потом пришлось его продать, жили в бывшей баньке. Юрий отправился искать счастья в Ленинград. Чудом поступил в Академию художеств. Учился у Казимира Малевича (вот уж что невозможно представить, глядя на васнецовских «мещанских» лошадок, кошечек и барашков!).
Страх за семью и, прежде всего за сына Юрия, взял свое: отец Алексий дрогнул и подался к обновленцам. Очень быстро отшатнулся от них, покаялся, до конца жизни не мог простить себе, что дал слабину. Тяжело переживал, что в среде уцелевшего вятского духовенства к нему стали относиться с презрением. (Только во время войны, за год до смерти, старика Васнецова допустили помогать на службе в открывшийся вновь храм).
В 1934 году Юрий привез в Вятку молодую жену, и отец Алексий успел обвенчать сына и невестку в храме Иоанна Предтечи -- последнем вятском храме, где еще шли службы. На месте кафедрального собора власти уже строили стадион; от собора Александра Невского оставались одни руины… Вскоре был закрыт и Предтеченский храм.
Пережитое в 20-30-е годы не прошло бесследно. В семье Васнецова всегда отмечали Рождество и Пасху, ночью обычно шли к ближайшей действующей церкви, но зайти внутрь Юрий Алексеевич не решался.
Доверчивый и мягкий по характеру, он стал нелюдимым. Даже в годы «оттепели» не ходил ни на какие собрания, нигде не выступал, почти никуда за пределы Ленинграда не выезжал. «…Всякое расставание с семьей было ему непереносимо, а каждая поездка, хотя бы самая недальняя и недолгая, его расстраивала… День отъезда у него всегда был испорченный день, он ходил хмурый, а перед выходом из дому даже слезу пускал от огорчения и тоски. Словно ехать ему предстояло в Антарктиду или Африку. Перед отъездом он успевал сунуть всем под подушки по какому-нибудь сюрпризу, в зависимости от обстоятельств: иногда ананас или апельсин, иногда шоколадку, иногда хотя бы конфетку или какую-нибудь милую штучку...»
Страх калечил его и как художника, он совершенно бросил живопись, которую очень любил, нигде не выставлялся. Погрузился в воспитание дочерей. Построил голубятню на крыше, летом вывозил голубей на дачу. Пропадал на рыбалке. Он будто затворился в своей каморке, вывесил табличку «детский художник» и просил его не беспокоить. Даже друзья махнули на него рукой, как на чудаковатого неудачника, пропавшего для большого искусства.
И вдруг из васнецовской каморки стали выходить такие «картинки», которых никто не мог ожидать -- мощные, невероятно самобытные, праздничные вещи, ничем непохожие на тот сюсюкающий и робкий стиль, утвердившийся после войны в иллюстрациях советских книг для детей.
Васнецов заимствовал образы из своих детских впечатлений. В уютном крепком теремке, куда художник так любил поселять своих медведей и зайцев, козлят и котиков, нельзя не узнать его вятский родительский дом.
Ю. Васнецов. Иллюстрация к сказке П.П. Ершова "Конек-Горбунок"
Не изучая специально возрастную психологию, не будучи педагогом, Васнецов безошибочно почувствовал самого маленького читателя -- того, что и читать еще не умеет. Он понял, что в книжке малышам важны образы абсолютной цельности. Поэтому васнецовскому зайцу и медведю не нужны имена. Это просто Заяц и Медведь.
До предела обобщенные, сгущенные образы мгновенно узнавались и принимались как родные – и детьми, и взрослыми. Было ясно, что это наши герои, русские от пяток до ушей. Но не былинные, а где-то рядом живущие. Глядящие на нас из-под куста так, как глядит печальный волчок из «Сказки сказок» -- чутко и пристально.
И в этом Васнецов предвосхитил Юрия Норштейна. Его звери не приторны и не забавны, они -- таинственны. Иногда даже страшноваты. За это критики неоднократно выговаривали художнику: «Вы пугаете детей!» Но не может в русской сказке Волк быть плюшевым, а Медведь -- пушистым.
Ю. Васнецов. Иллюстрация к детской книге
Вот что говорил сам Васнецов о своем подходе к иллюстрированию: «Коробка спичек в сказке тоже должна быть сказочной. Я не могу говорить, как это у меня получается, но я твердо знаю: нельзя все страшно досказывать, прорисовывать. Когда много чего-то наделано, прорисовано, тогда возникает натуралистичность. Вот, скажем, цветок. Возьми его, но переработай -- пусть он будет цветок, но другой. Ромашка – и не ромашка. Незабудки мне нравятся своей голубизной, желтеньким пятнышком в середине. Ландыши… Когда я их нюхаю, мне кажется, что я король…»
Юрий Васнецов умер на Светлой седмице, 3 мая 1973 года.
В русской сказке Волк не может быть плюшевым. И даже коробка спичек должна быть таинственной… О том, как нужно рисовать сказку, художник Юрий ВАСНЕЦОВ понял в тот нелегкий период своей жизни, когда даже друзья считали его неудачником.
