О воинском служении. Воин идет умирать, чтобы другие жили
Все, конечно, знают заповедь «Не убивай», которая казалось бы воспрещает брать в руки оружие. Но Господь дал нам и другую заповедь: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». (Ин. 15. 12,13). Воин-христианин берет оружие не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы защищать тех, кто не может себя защитить. Воин идет умирать, чтобы другие жили. Это подвиг. Об этом говорили и св. отцы и учителя Церкви, например Афанасий Великий: «Ибо и в других случаях жизни обретаем различие, бывающее по некоторым обстоятельствам, например: не позволительно убивать; но убивать врагов на поле брани, и законно и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные в брани, и воздвигаются им памятники, возвещающие превосходные их деяния». (Послание Афанасия Великого к Аммуну монаху. Книга Правил). Церковь высоко чтит воинский подвиг, поэтому так много святых среди воинов: Георгий Победоносец, Феодор Стратилат, князь Александр Невский, князь Дмитрий Донской, адмирал Феодор Ушаков…
Современные СМИ, орудие вкрадчивой пропаганды, целенаправленно наносят урон моральному авторитету армии. Но защищать свою Родину —святой долг каждого воина. Нельзя забывать, что «Война явление страшное, но еще более страшное явление - это поражение, и пока человечеством не найдены решения для предотвращения войн, надо напрягать все усилия, чтобы это поражение не случилось. Поэтому государству необходима здоровая армия, надежно обеспеченная, национально воспитанная и прекрасно обученная, вот почему важно использование всякого опыта, дабы его не покупать, когда случится, ценой крови…» [1] .
Библия — всеобъемлющая книга, в ней много говорится о воинском служении. В Книге Чисел мы видим описание формирования Армии израильского народа:
И сказал Господь Моисею в пустыне Синайской, говоря: исчислите все общество сынов Израилевых по родам их, по семействам их, по числу имен, всех мужеского пола поголовно: от двадцати лет и выше [2] , всех годных для войны у Израиля, по ополчениям их исчислите их - ты и Аарон; с вами должны быть из каждого колена по одному человеку, который в роде своем есть главный [3] . И взял Моисей и Аарон мужей сих, которые названы поименно, и собрали они все общество. И объявили они родословия свои, по родам их [4] , по семействам их, по числу имен, от двадцати лет и выше, поголовно [5] , как повелел Господь Моисею. И сделал он счисление им в пустыне Синайской. (Числа. 1. 1-4,17-19).
И сказал Господь Моисею, говоря: только колена Левиина не вноси в перепись, и не исчисляй их вместе с сынами Израиля; но поручи левитам скинию откровения и служат при ней, и около скинии пусть ставят стан свой; и когда надобно переносить скинию, пусть поднимают ее левиты, и когда надобно остановиться скинии, пусть ставят ее левиты, [6] а если приступит кто посторонний, предан будет смерти. Сыны Израилевы должны становиться каждый в стане своем и каждый при своем знамени [7] , по ополчениям своим; а левиты должны ставить стан около скинии откровения, чтобы не было гнева на общество сынов Израилевых, и будут левиты стоять на страже у скинии откровения. И сделали сыны Израилевы; как повелел Господь Моисею. (Числа 1. 48-54)
Когда пойдет скиния собрания, стан левитов будет в середине станов [8] . Как стоят, так и должны идти, каждый на своем месте при знаменах своих. (Числа 2. 7)
И сказал Господь Моисею, говоря: сделай себе две серебряные трубы, чеканные сделай их, чтобы они служили тебе для созывания общества и для снятия станов; и когда пойдете на войну в земле вашей против врага, наступающего на вас, трубите тревогу [9] трубами, - и будете воспомянуты пред Господом, Богом вашим, и спасены будете от врагов ваших. (Числа 10. 1,2,9)
После того как умерли все, которые прогневали Господа и не должны были войти в землю обетованную, Господь повелевает: «Исчислите все общество сынов Израилевых от двадцати лет и выше, по семействам их, всех годных для войны у Израиля» (Числ. 26, 2). Когда это было сделано, «сказал Господь Моисею, говоря: сим в удел должно разделить землю по числу имен» (Числа 26, 52-53).
Господь повелевает, чтобы в первую очередь, земельные наделы давались тем, кто несет воинское служение.
Большой интерес представляет описание военных действий в 31-й главе книги Чисел:
И сказал Господь Моисею, говоря: отмсти Мадианитянам за сынов Израилевых. И сказал Моисей народу, говоря: вооружите из себя людей на войну, чтобы они пошли против Мадианитян, совершить мщение Господне над Мадианитянами; по тысяче из колена, от всех колен [сынов] Израилевых пошлите на войну. И выделено из тысяч Израилевых, по тысяче из колена, двенадцать тысяч вооруженных на войну [10] . И послал их Моисей на войну, по тысяче из колена, их и Финееса, священника, на войну, и в руке его священные сосуды и трубы для тревоги [11] . И пошли войною на Мадиама, как повелел Господь Моисею, и убили всех мужеского пола; и все города их во владениях их и все селения их сожгли огнем; и взяли все захваченное и всю добычу, от человека до скота; и доставили пленных и добычу и захваченное к Моисею и к Елеазару священнику и к обществу сынов Израилевых (Числа. 31. 1-7, 9-12). И пришли к Моисею начальники над тысячами войска, тысяченачальники и стоначальники [12] , и сказали Моисею: рабы твои сосчитали воинов, которые нам поручены, и не убыло ни одного из них (Числа 31, 48-50).
Эта операция прошла без потерь со стороны Израиля. Исторический опыт богоизбранного народа израильского и русского боголюбивого народа свидетельствует, что покорность воле Божией приводит к блестящим победам, а противление — к тяжелым катастрофам.
Интересно отметить, что самые древние фрагменты Евангелия обнаружены на местах воинских лагерей. Этот факт говорит о том, что воинская среда оказалась наиболее восприимчивой к учению, принесенному на землю Господом нашим Иисусом Христом, может быть, именно потому, что христианство предъявляет к воинскому служению очень высокие требования.
Одним из явных признаков, по которому можно судить о праведности или несправедливости воюющих, являются методы ведения войны, а также отношение к пленным и мирному населению противника, особенно детям, женщинам, старикам. Даже защищаясь от нападения, можно одновременно творить всяческое зло и в силу этого по своему духовному и моральному состоянию оказаться не выше захватчика. Война должна вестись с гневом праведным, а не с жаждой мести, злобой, алчностью, насилием. На вопрос воинов, которые спросили: «А нам что делать?» великий пророк Иоанн Креститель ответил: «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованием» (Лк. 3. 14).
Наиболее правильную оценку войны как подвига или, напротив, разбоя можно сделать, лишь исходя из анализа нравственного состояния воюющих. "Не радуйся смерти человека, хотя бы он был самый враждебный тебе: помни, что все мы умрем", — говорит Священное Писание (Сир. 8. 8). Гуманное отношение к раненым и пленным у христиан основывается на словах апостола Павла: "Если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром" (Рим. 12. 20-21).
Обратимся к опыту наших недавних предков, которые ставили себе задачей воплотить эти высокие требования в жизнь, учили им своих солдат и создавали российское христолюбивое воинство. Первый к чьему опыту можно обратиться — это А.В. Суворов. Во времена Суворова бой был рукопашным, казалось бы более жестоким, чем когда противники не видят друг друга, но тогда люди не ожесточались. Почему? Об этом, то есть о сохранении души солдата от ожесточения, конечно, много думал прославленный полководец. Вот что мы можем почерпнуть из его богатейшего наследия: «Обывателя не обижай, он нас кормит и поит; солдат не разбойник». Александр Васильевич был глубоко верующим православным христианином и, конечно прекрасно знал священное писание, поэтому он и употребил то же слово «не обижай», что и Иоанн Креститель.
Вот еще пример: «В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать».
Российское христолюбивое воинство всегда отличалось не только милосердием, но и исключительным благородством. Нравственное влияние Суворова сказывалось на всех, и на солдатах, и на генералах, которые имели счастье служить под его командованием. Так, ученик Суворова, знаменитый полководец князь Багратион, говорил: «Офицерский корпус, чувствующий высоту своего назначения, никогда не потерпит в обществе своем товарища, унижающего честь подчиненного».
Все выше сказанное в первую очередь относится к вооруженным силам, однако в Священном Писании имеются указания, непосредственно обращенные и к органам правопорядка. Прежде чем сослаться на Св. Писание, хочется подчеркнуть одну характерную черту, которую тонко подметил в свое время французский писатель В. Гюго: «Общество защищает тех, кто на него нападает, и нападает на тех, кто его защищает». Те, кто защищает общество от насилия, нуждаются в том, чтобы их самих защищали от насилия СМИ и т.п.
Апостол Павел жил в языческом государстве, в котором христианство жестоко преследовалось, а милосердие считалось слабостью. Тем не менее, он в послании к христианам, жившим в Риме, писал:
«Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие власти от Бога установлены, Поэтому противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро и получишь похвалу от нее; Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь». (Рим. 13. 1-5,7).
Начальник есть Божий слуга, но служение Богу является для каждого высокой честью и предъявляет высокие требования. Какие? В качестве примера обратимся к образу Петра Аркадьевича Столыпина, который все еще не оценен историей в должной мере ни как героическая личность, ни как выдающийся государственный деятель.
Напомним, что в период его служения на высших государственных постах, в России бушевала революция 1905 года, сопровождавшаяся террором, погромами и убийствами. Революционеров, несмотря на их жестокость, поддерживали широкие круги интеллигенции, а также люди, принадлежавшие к обеспеченным слоям населения.
В бытность саратовским губернатором, Столыпин неоднократно выступал перед распрогандированной и возбужденной толпой. Вот как об этом вспоминает его дочь.
«Мой отец, со своей стороны, стал всё чаще и чаще предпринимать поездки по губернии, являясь само лично и почти всегда неожиданно в местах, где силь нее всего бурлило недовольство, и где энергичнее все го работали вожаки левых партий. Он безоружным входил в бушующую толпу, и почти всегда одно по явление его, спокойный и строгий его вид, так дей ствовали на народ, что страсти сами собой утихали, и за минуту до того галдевшая и скандалившая толпа расходилась успокоенная по домам. Речи его были кратки, сильны и понятны самому простому рабочему и крестьянину, и действовали они на разгоряченные умы отрезвляюще. Но что ему самому стоило всё это — того не знал, должно быть, никто. Я помню, как o н писал мам á после одной из опасных поездок в центр смуты, Балашов.
— Теперь я узнал, что значит истерический клубок в горле, сжимающий его и мешающий говорить, и поня л, какая воля требуется, чтобы при этом не дать дрогнуть ни одному мускулу лица, не поднять голоса в ыше желательного диапазона.
Был и такой случай, когда слушавшие папá бунт ари потребовали священника и хоругви и тут же отс лужили молебен».
В одну из поездок П.А. Столыпин « прямо из вагона пошел пешком в село, где его ожид ал народ. Из толпы выделился какой-то парень с крайне возбужденным и далеко не доброжелательным лиц ом и направился прямо на моего отца. Сначала он шел нерешительно, но когда увидал что отец идет совс ем один, без полиции, он нагло поднял голову и, глядя прямо в лицо отца, собирался говорить, как вдруг услыхал спокойный и повелительный голос отца.
— Подержи мою шинель!
И этот человек, мечтавший о том, как бы по больше зла нанести моему отцу, послушно взял шинель и так и простоял, держа ее на руках все время, пока мой отец говорил речь» [13] .
Известно утверждение, что каждый народ имеет правительство, которого заслуживает. Обычно эту истину толкуют в негативном смысле: если правительство плохо, то и народ плохой. Но это утверждение справедливо и с другой точки зрения: каким же необыкновенным должен быть народ, если из его среды выдвигаются выдающиеся правители?
У каждого человека имеются недостатки, то же можно сказать и о любой социальной, национальной, государственной и т.п. общности людей. Но ценить человека, общество, государство следует не за отсутствие недостатков, а за величие достижений. Исходя из этого критерия, обратимся к нашей истории. В качестве примеров рассмотрим несколько событий, произошедших сравнительно недавно.
Император Александр III вступил на престол после того, как 1 марта 1881 года его отец, император Александр II , был убит террористами. Ближайшее окружение молодого монарха растерялось, но сам император Александр III относился к тому редкому типу людей, которые не поддаются влиянию страха и решительно идут навстречу опасности. Приведем отрывок из воспоминаний его двоюродного брата, великого князя Александра Михайловича:
«Мы обязаны Британскому правительству тем, что Александр III очень скоро выказал всю твердость своей внешней политики. Не прошло и года по восшествии на престол молодого Императора, как произошел серьезный инцидент на русско-афганской границе. Под влиянием Англии, которая со страхом взирала на рост русского влияния в Туркестане, афганцы заняли русскую территорию по соседству с крепостью Кушкою. Командир военного Округа телеграфировал Государю, испрашивая инструкций. «Выгнать и проучить как следует» — был лаконический ответ из Гатчины. Афганцы постыдно бежали, и их преследовали несколько десятков верст наши казаки, которые хотели взять в плен английских инструкторов, бывших при афганском отряде. Но они успели скрыться.
Британский Ее Королевского Величества посол получил предписание выразить в С.-Петербурге резкий протест и потребовать извинений.
— Мы этого не сделаем, — сказал Император Александр III и наградил генерала Комарова, начальника пограничного отряда, орденом Св. Георгия 3-й степени. – Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию, — заявил Государь.
Гирс (министр иностранных дел Российской империи — авт.) задрожал.
— Ваше Величество, это может вызвать вооруженное столкновение с Англией.
— Хотя бы и так, — ответил Император.
Новая угрожающая нота пришла из Англии. В ответ на нее Царь отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Это распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский флот превышал наши морские вооруженные силы по крайней мере в пять раз.
Прошло две недели. Лондон примолк, а затем предложил образовать комиссию для рассмотрения русско-афганского инцидента [14] .
Европа начала смотреть другими глазами в сторону Гатчины. Молодой русский Монарх оказался лицом, с которым приходилось серьезно считаться Европе.
Виновницей второго инцидента оказалась Австрия. Венское правительство противилось нашему «непрерывному вмешательству в сферу влияния Австро-Венгрии» на Балканах, и австро-венгерский посол в С.-Петербурге угрожал нам войною.
На большом обеде в Зимнем дворце, сидя за столом напротив Царя, посол начал обсуждать докучливый балканский вопрос. Царь делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол разгорячился и даже намекнул на возможность, что Австрия мобилизует два или три корпуса. Не изменяя своего полунасмешливого выражения, Император Александр III взял вилку, согнул ее петлей и бросил по направлению к прибору австрийского дипломата:
— Вот, что я сделаю с вашими двумя или тремя мобилизованными корпусами, - спокойно сказал Царь.
— Во всем свете у нас только два верных союзника, — любил он говорить своим министрам: — наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас». [15]
В наше время это изречение Императора Александра III следует изменить: “Во всем свете у нас только два верных союзника — Русская Православная Церковь и Российские Вооруженные Силы». Это два крыла, на которых Россия сможет взлететь на ту высоту, на которой она должна находиться по праву.
Возрождение в нашем обществе высокого представления о том, что служба в Вооруженных Силах и в органах правопорядка есть именно служение угодное Богу, потому что «начальник есть Божий слуга», возможно только при условии, что возродится вера в самых широких слоях нашего народа. Только на этом пути можно добиться и повышения престижа воинской службы, и возрождения славных воинских традиций, и процветания нашей Родины.
РАССКАЗ РУССКОГО ОФИЦЕРА
Происшествие в русско-турецкую войну 1877-1878 гг.
(Из книги В. С. Соловьева "Три разговора". Печатается в сокращении)
...Во всей моей жизни был только один случай, который и мелким назвать нельзя, а главное, я наверное знаю, что тут уже никаких сомнительных побуждений не было, а владела мною только одна добрая сила. Единственный раз в жизни я испытал полное моральное удовлетворение и даже в некотором роде экстаз, так что действовал я тут без всяких размышлений и колебаний, и осталось это дело до сих пор, да, конечно, и навеки останется, самым лучшим, самым чистым моим воспоминанием. Ну-с, и было это мое единственное доброе дело — убийством, и убийством немалым, ибо убил я тогда в какие-нибудь четверть часа гораздо более тысячи человек...
Не руками моими я убивал, не моими грешными руками, а из шести чистых непорочных стальных орудий, самою добродетельною картечью... Не стану же я называть добрым делом простое истребление тысячи людей, будь они немцы или венгерцы, или турки. А тут было дело совсем особенное. Я и теперь не могу равнодушно рассказывать, так оно мне душу выворотило.
Я был на левом фланге и командовал передовым разведочным отрядом. Были у меня нижегородские драгуны, три сотни кубанцев и батарея конной артиллерии. — Страна невеселая — еще в горах ничего, красиво, а внизу только и видишь, что пустые, выжженные села да потоптанные поля. Вот раз спускаемся мы в долину, и на карте значится, что большое армянское село. Ну, конечно, села никакого, а было действительно порядочное, и еще недавно: дым виден за много верст. А я свой отряд стянул, потому что, по слухам, можно было наткнуться на сильную кавалерийскую часть. Я ехал с драгунами, казаки впереди. Только вблизи села дорога поворот делает. Смотрю, казаки подъехали и остановились как вкопанные — не двигаются. Я поскакал вперед; прежде чем увидел, по смраду жаренного мяса догадался: башибузуки свою кухню оставили. Огромный обоз с беглыми армянами не успел спастись, тут они его захватили и хозяйничали. Под телегами огонь развели, а армян, того головой, того ногами, того спиной или животом привязали к телеге, на огонь свесили и потихоньку поджаривали. Женщины с отрезанными грудями, животы вспороты. Уже всех подробностей рассказывать не стану. Только одно вот и теперь у меня в глазах стоит. Женщина навзничь на земле за шею и плечи к тележной оси привязана, чтобы не могла головы повернуть, — лежит не обожженная и не ободранная, а только с искривленным лицом — явно от ужаса померла, — а перед нею высокий шест в землю вбит, а на нем младенец голый привязан — ее сын, наверное, — весь почерневший и с выкатившимися глазами, а подле и решетка с потухшими углями валяется. Тут на меня сначала какая-то смертельная тоска нашла, на мир Божий смотреть противно, и действую как будто машинально. Скомандовал рысью вперед, въехали мы в сожженное село — чисто, ни кола, ни двора. Вдруг, видим, из сухого колодца чучело какое-то карабкается... Вылез замазанный, ободранный, упал на землю ничком, причитает что-то по-армянски. Подняли его, расспросили: оказался армянин из другого села; малый толковый. Был по торговым делам в этом селе, когда жители собрались бежать. Только что они потянулись, как нагрянули башибузуки, — множество, говорит, сорок тысяч. Ну, ему, конечно, не до счету было. Притаился в колодце. Слышал вопли, да и так знал, чем кончилось. Потом, слышит, башибузуки вернулись и на другую дорогу переехали. Это они, говорит, наверное, в наше село идут и с нашими то же делать будут. Ревет, руки ломает.
Тут со мною какое-то просветление сделалось. Сердце будто растаяло, и мир Божий точно мне опять улыбнулся. Спрашиваю армянина, давно ли черти отсюда ушли? По его соображению — часа три.
— А много ли до вашего села конного пути?
— Пять часов с лишком.
— Ну, в два часика никак не догонишь. Ах, ты, Господи! А другая-то дорога есть к вам, короче?
— Есть, есть. — А сам весь встрепенулся. — Есть дорога через ущелья. Совсем короткая. Немногие и знают ее.
— Конному пройти можно?
— Можно.
— А орудиям?
— Трудно будет. А можно.
Велел я дать армянину лошадь, и со всем отрядом — за ним в ущелье. Как уж мы там в горах карабкались — я и не заметил хорошенько. Опять машинальность нашла; но только в душе легкость какая-то точно на крыльях лечу, и уверенность полная: знаю, что нужно делать, и чувствую, что будет сделано.
Стали мы выходить из последнего ущелья, после которого наша дорога на большую переходила, — вижу, армянин скачет назад, машет руками: тут, мол, они! Подъехал я к передовому разъезду, навел трубку: точно — конницы видимо-невидимо; ну не сорок тысяч, конечно, а тысячи три-четыре, если не все пять. Увидали чертовы дети казаков — поворотили нам навстречу — мы-то им в левый фланг из ущелья выходили. Стали из ружей палить в казаков. Ведь так и жарят, азиатские чудища, из европейских ружей, точно люди! То там, то тут казак с лошади свалится. Старший из сотенных командиров подъезжает ко мне:
— Прикажите атаковать, ваше превосходительство! Что ж они анафемы, нас, как перепелок, подстреливать будут, пока орудия-то устанавливают. Мы их и сами разнесем.
— Потерпите, голубчики, чуточку, говорю. Разогнать-то, говорю, вы их разгоните, а какая ж в том сладость? Мне Бог велит прикончить их, а не разогнать.
Ну, двум сотенным командирам приказал, наступая врассыпную, начать с чертями перестрелку, а потом, ввязавшись в дело, отходить на орудия. Одну сотню оставил маскировать орудия, а нижегородцев поставил уступами влево от батареи. Сам весь дрожу от нетерпения. И младенец-то жареный с выкаченными глазами передо мной, и казаки-то падают. Ах ты, Господи!
Ввязались казаки в перестрелку и сейчас же стали отходить назад с гиком. Чертово племя за ними — раззадорились, уж и стрелять перестали, скачут всей оравой на нас. Подскакали казаки к своим саженей на двести и рассыпались горохом кто куда. Ну, вижу, пришел час воли Божией. Сотня, раздайся! Раздвинулось мое прикрытие пополам — направо-налево, — все готово. Господи благослови! Приказал пальбу батарее.
И благословил же Господь все мои шесть зарядов. Такого дьявольского визга я отродясь не слыхивал. Не успели они опомниться — второй залп картечи. Смотрю, вся орда назад шарахнулась. Третий — вдогонку. Такая тут кутерьма поднялась, точно в муравейник несколько зажженных спичек бросить. Заметались во все стороны, давят друг друга. Тут мы с казаками и драгунами с левого фланга ударили и пошли крошить как капусту. Немного их ускакало — которые от картечи увернулись, на шашки попали. Смотрю, иные уж и ружья бросают, с лошадей соскакивают, амана запросили. Ну, тут я и не распоряжался — люди сами понимали, что не до амана теперь, — всех их казаки и нижегородцы порубили.
А ведь если бы эти безмозглые дьяволы после двух первых-то залпов, что были им, можно сказать в упор пущены — саженях в двадцати-тридцати, если бы они вместо того, чтобы назад кинуться, на пушки поскакали, так уж нам была бы верная крышка — третьего-то залпа уж не дали бы!
Ну, с нами Бог! Кончилось дело. А у меня на душе — светлое Христово Воскресение. Собрали мы своих убитых — тридцать семь человек Богу душу отдали. Положили их на ровном месте в несколько рядов, глаза закрыли. Певчие свои тоже нашлись. Отпели чин чином. Только священнического разрешения нельзя было дать, да тут его и не нужно было: разрешило их заранее слово Христово про тех, что душу свою за други своя полагают. Вот как сейчас мне это отпевание представляется. День-то весь был облачный, осенний, а тут разошлись тучи перед закатом, внизу ущелье чернеет, а на небе облака разноцветные, точно Божии полки собрались. У меня в душе все тот же светлый праздник. Тишина какая-то и легкость непостижимая, точно с меня вся нечистота житейская смыта и все тяжести земные сняты, ну, райское состояние — чувствую Бога, да и только. А как стали по именам поминать новопреставленных воинов, за Веру, Царя и Отечество на поле брани живот свой положивших, тут-то я почувствовал, что взаправду есть христолюбивое воинство и что война, как была, так и будет до конца мира великим, честным и святым делом.
[1] А.Л. Мариюшкин. Помни войну. Из книги Философия войны. Изд. центр «АНКИЛ - ВОИН» М. 1995 г . с. 139.
[2] Установление всеобщей воинской повинности и указание на призывной возраст.
[6] Повеление священству не участвовать непосредственно в боевых действиях, а заботиться о походном храме.
[7] Знамя как принадлежность воинского подразделения (ополчения) также Божественное установление.
[8] Во время похода и на остановках святыня находится под особым попечением - в середине колонны или лагеря.
[9] Подавать сигналы, трубить тревогу — это тоже Божественное установление.
[10] Формируется действующая армия для проведения наступательной операции.
[11] Войско в походе сопровождает священник с атрибутами своего служения.
[12] Здесь же свидетельство о том, что был сформирован и офицерский корпус.
[13] М.П. Бок Воспоминания о моем отце. новости. Москва. стр. 153-155.
[14] Эти события послужили для известного писателя Горбунова основой для юмористического рассказа, написанного в стиле официальных донесений XVII века. См. Приложение 1.
[15] Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. М. «Современник» 1991 г с.55, 57.
Статьи / О воинском служении. Воин идет умирать, чтобы другие жили
