В 1953 году члена сборной СССР по классической борьбе Алексея Ванина пригласили на пробы на главную роль в фильме «Чемпион мира». С той поры он совмещал спорт и тренерскую работу со съемками в кино. В 1959 году на съемках «Золотого эшелона» познакомился и подружился со своим земляком Василием Шукшиным. В великом фильме «Калина красная» Ванин сыграл Петра Байкалова – брата героини Федосеевой-Шукшиной. А еще раньше в его жизни было раскулачивание близких, папа чудом избежал ареста, а вся семья – ссылки. Затем фронт, 3 ранения, возвращение домой. Накануне Дня Победы участник Великой Отечественной войны, заслуженный мастер спорта, заслуженный артист России Алексей ВАНИН дал интервью нашему корреспонденту.
-- Алексей Захарович, вас призвали в начале войны?
-- Меня не призывали, я сам пошел в Сталинскую Сибирскую добровольческую дивизию. Родом я из Сибири, на Алтае мы жили. Зажиточно жили, крепкие были мужчины Ванины. Никого не эксплуатировали, но все же нас раскулачили. Отобрали скот, грозило выселение, но мы сами уехали. Отец в то время кстати переучивался в Рубцовске (он на колесном тракторе работал). Ну и мама каким-то образом (цыганской почтой это называли) передала ему: Захар Михайлович, не приезжай, посадят. И почти сразу же мы уехали в Кемеровскую область, в город Киселевск. А брата отца, который постарше, Ивана Михайловича, посадили. Замечательный кузнец был, столько сделал для людей! А забрали его, больше о нем ни духу, ни слуху. Старший сын его, Андрей, в армии до майора дослужился, а далее ходу нет – сын репрессированного. Младший, Иван Иванович, после все же стал директором школы.
А самый старший брат отца, Яков Михайлович… Помнишь фильм «Не послать ли нам гонца?» с Мишей Евдокимовым в главной роли? Там Лева Дуров играет ненормального, который бегает с самодельной берданкой. Вот и дядя Яша приблизительно такую же берданку себе сделал, его также ненормальным считали. Но когда я в 49-ом году уезжал в Москву, он приехал из Барнаула попрощаться, сказал: «Ну, Алеша, вероятно, в последний раз с тобой видимся». Спросил я: «Дядя Яша, как же, тебя вроде ненормальным считали?». Он говорит: «Иван Михайлович нормальный был, столько сделал для народа, а его забрали, пропал. А я в плену был в Германии – со мной бы совсем разговора не было». Они с отцом в гражданскую воевали, за Махно гонялись, Перекоп брали. А Яков Михайлович еще в начале гражданской побывал в плену у немцев. Конечно, в случае, если бы не считали его ненормальным, 1-ого бы взяли.
-- А в Москву вы уезжали учиться?
-- Нет, меня как спортсмена пригласили, я к тому времени уже мастера спорта по греко-римской борьбе получил. То есть теперь она греко-римская именуется, а тогда была французская, после классическая. После войны многих, кто в плену побывал, ссылали, арестовывали. Так к нам в Киселевск попал мастер спорта Василий Иванович Анисимов. Он организовал секции борьбы и тяжелой атлетики. Один из нас после известным штангистом стал, а я борьбой серьезно занялся. В Москву когда приехал, жил то на вокзале, то в спортзале. Потом Пименов… Наверное, его уже в живых нет, если же жив, то дай Бог ему здоровья. Он предложил мне устроиться в … женском общежитии Института физкультуры, в котором я потом учился. Говорит, там, коридор широкий, ты его заузь. Легко сказать! Коридор был, по-настоящему, широкий, но весь завален спортинвентарем. «Ну, что-то выгороди», - сказал он мне. Выгородил я на втором этаже комнатушку в 13 метров. Потом разрешил он мне вызвать из Сибири жену с дочкой а кроме того чуть-чуть выгородить места – уже метров 16 получилось. Жили и так.
-- Неужели вы, заслуженный мастер спорта, до 20 лет совсем не занимались борьбой?
-- Нет. Я с детства плавал, ездил верхом. А борьбой уже после войны занялся. У меня по жизни было немало увлечений. Мне кажется, любой человек, в случае, если он в чем-то талантлив, должен работать и искать в себе еще какие-то способности. Он наверняка талантлив не в чем-то одном. И я рисую с детства, вообще меня никто не учил. Окна разрисовывал дома, а бабушка (она 100 лет прожила) рассматривала мои рисунки. Потом карандашом начал, а в Москве уже ходил в студию Грекова, смотрел, как красками надо, кто-нибудь мне подсказывал. Стихи писал. Спортом серьезно занимался, во многих соревнованиях принимал участие. А в 53-ем меня на пробы в кино пригласили – должен был фильм «Чемпион мира» сниматься. 33 кандидата на роль было (и актеры, спортсмены), после троих нас отобрали, в тройке я выиграл и сыграл этого чемпиона - Илью Громова. А Василий Васильевич Меркурьев играл моего тренера. Много там отличных актеров играло – Муза Крепкогорская (супруга Юматова), Надя Чередниченко, Клава Хабарова… Целый год шли съемки. С тех пор в кино – с эпизодами, вероятно, фильмов 75 у меня. И все это без отрыва от главный работы, тренерской. Когда бороться закончил, не пошел ни в сборную Москвы, ни Союза. Там склоки, обычно, подсидки, ну и постоянно уезжать надо, а я уже снимался. Поэтому всю жизнь тренировал детей. Сейчас уже давно на пенсии. И не снимаюсь в последние годы – и здоровья нет, да и, честно сказать, желания. Снимают-то сегодня все больше страшилки. Не хочу.
--Одна из известнейших ваших ролей – Петр, брат героини Федосеевой-Шукшиной, в «Калине красной». Вы же были близко знакомы с Шукшиным?
-- Да, мы земляки. Познакомились в 59-ом на съемках «Золотого эшелона». Он там офицера играл. И объявили обед… Сейчас можно что угодно в магазине взять на обед, а тогда кто молока с собой принесет, кто еще чего-то, и друг друга угощаем. Шукшин сидел в уголке павильона и кое-что записывал в тетрадь. А я заводила был, собрал ребят вокруг и хохмы рассказываю. Вдруг Шукшин на меня взглянул и спрашивает: «Парень, откуда ты родом?». «Алтайский край, Ребрихинский район, Яснополянский сельсовет, поселок Благовещенск», - отвечаю. Он засовывает тетрадь в сапог и на меня коршуном. Ну, мыслю, парень теперь улетит – не в моем весе. Я в полутяжелом боролся, а он совершенно простой был. Но он сказал: «Так я же также с Алтая». И мы обнялись. Потом уже, когда он давал мне читать свои «Беседы при ясной луне»… Там немало рассказов, в одном из них написано: «Когда я покидаю малую родину и неожиданно встречаю земляка, то у меня мурашки от копчика и до 9-ого швейного позвонка». Так вот, когда мы обнялись, я почувствовал, как они, мурашки, ползут – от копчика до шейного позвонка. Такая вот встреча была с Василием Макаровичем! Потом я снимался в фильме «Ваш сын и брат», в «Калине красной», вместе мы в «Они сражались за Родину» снимались, жили прямо на корабле на Дону. Там он и умер в последний день съемок. Я к тому времени уже уехал, мне к первому сентября надо было в спортивную школу. Похоронен Василий Макарович на Новодевичьем. И стихотворение мое его памяти называется «Новодевичье»:
Безмолвны каменные плиты,
Лишь под ногами снег скрипит,
И спят в земле московской тихо
Те, кто в народе знаменит.
У стен старинного собора
В тумане, еле различим
С прищуром и не без укора
В глаза людей глядит Шукшин.
И осторожно я платочек
С землей алтайской развязал,
Посыпал холм и что-то очень
Хотел сказать – и не сказал.
(Спустились сумерки густые
Бы вечер тих и осиян)
- Прими, Шукшин, слова простые,
Поклон от братьев-россиян!
-- Алексей Захарович, поскольку День Победы приближается, не могли бы вы немножко о войне рассказать? -- Ну почему нет? В 42-ом году… Я в 41-ом начал в военкомат бегать, чтобы на фронт взяли, но не брали. И тогда я поехал в Барнаул – там дядя Яша работал в паспортном столе. Обманул я его, сказал, что метрики потерял, а мне в ближайшее время паспорт получать. «Ну что ты, Леш, не помнишь, когда родился?» - спросил он. И я прибавил год. На самом деле я родился 9 января 1925 года, а по паспорту – 13 февраля 1924. И взяли меня в армию. Причем в красноармейской книжке написали не Алексей Захарович, а Леонид Захарович. Говорю: «Какой же я Леонид, меня в поселке Лешкой звали». «Ну, Лешка - по-деревенски, мы же воевать по большей части в городах будем, а по-городскому – Леонид». Так и был всю войну Леонидом, после армии мне трудовую книжку выписали на имя Леонид. Но все же после я исправил, стал снова Алексеем. Все же так меня папа и мама назвали, крестили меня в детстве как Алексия.
Так вот, попал я на Калининский фронт, в Сталинскую дивизию снайпером. Целую роту снайперов нас набрали, ни в одной армии мира такого никогда не было. Обычно 1 человек на «охоту» идет, максимум двое – второй с тыла прикрывает. А здесь целая рота снайперов. Никто не ожидал, что немцев так молниеносно долбанут под Москвой, они покатятся. И мы на Калининском немало немцев тотчас побили, я двоих положил, тут же, помню, медаль «За отвагу» дали. Снайперы выходят на «охоту» на нейтральную полосу. Надо найти подходящее место, где можно надежно спрятаться (кусты, заросли), ждать. Когда первый немец из хаты вышел (вероятно, за водой), нагнулся, я должен был на курок нажать. До войны я на уток охотился, а в роте считался одним из трех лучших снайперов. Но одно дело по дичи либо по мишеням стрелять, а здесь живой человек, вообще и враг. Всего меня заколотило, но все же выстрелил и попал. А в хате его, вероятно, ждали с водой, вскоре следующий вышел за ним. Увидел, что лежит, подошел, здесь я и его уложил – на данный раз уже рука не дрогнула. Война. Сам трижды ранен был. Освобождал Польшу – Висловский плацдарм (тогда я уже в артиллерии был разведчиком). Потом Австрия, Чехословакия, закончил войну в Праге. Но я же художник, меня не отпускали, пока президиум не нарисовал: Сталина, Калинина, Молотова. И после не отпустили, а отправили в Одесское артиллерийское училище. Там, к счастью, писарем оказался паренек, с которым мы в Киселевске в одном классе учились. Разговорились, он узнал, что я 3 раза ранен, сказал: «Слушай, есть же приказ Сталина демобилизовать профессионалов и имеющих 3 ранения». Так в конце 45-го я демобилизовался. Вернулся в Киселевск, хотел в местный театр художником устроиться, а меня директором назначили. По вечерам, после работы, на борьбу ходил, стал мастером спорта. И в 49-ом, как уже говорил, в Москву приехал.
-- Говорят, во время войны многие обрели веру в Бога.
-- Милый мой, когда прижмет, разумеется, уверуешь. Когда под Лисичанском меня ранили, на нейтральной полосе, даже ближе к немцам, я лежал с простреленным бедром, рубашку разорвал, перевязывал себя как мог, а совершенно рядом немцы ходили и наших, кто мог сам ходить, забирали в плен, а кто не мог – пристреливали. Хорошо, я в капонир попал. Лежал там и шептал (громко говорить нельзя было – тотчас бы обнаружили): «Господи, помоги!». И теперь тебе рассказываю, а душа разрывается. Фильмы о войне не могу смотреть. Лучше я стихотворение прочитаю. Когда в Киев ездил на встречу фронтовиков (я же по большей части на Украине воевал), выступить надо было на встрече. Ну и чтобы не болтать, я написал стихотворение: