23 августа 1990 г . был пострижен в монашество, а через 3 месяца рукоположен во иеромонаха.
О. Василий любил служить, был лучшим канонархом и ярким проповедником, после него остались гимнографические тексты и небольшое, но чрезвычайно глубокое литературное наследие. В одной из бесед с духовными чадами он сказал, что хотел бы умереть на Пасху. Господь не только исполнил желание Своего избранника, но и даровал ему нетленный венец мученика.
Инок Трофим - Леонид Татарников ( 1954 г .р.) приехал в Оптину в августе 1990 г . и обрел тут то, что долго искала его душа. Через полгода был принят в число братии, а 25 сентября 1991 г . пострижен в иночество. дух его горел желанием подвига. Ревностно трудился на всех послушаниях.
Ярко, разносторонне одаренная личность с отзывчивой, щедрой душой, постник, делатель молитвы Иисусовой, он по жизни стремился помочь всем и во всем, спешил делать хорошие дела. Его краткая монашеская жизнь завершилась стремительным восхождением в Небесные Обители Господа Славы.
Инок Ферапонт - Владимир Пушкарев ( 1955 г .р.) мечтал о монашестве. В Оптину пришел пешком летом 1990 г . На Кириопасху 1991 г . был одет в подрясник, через полгода - на Покров Богородицы - пострижен в иночество. Жил он сокровенно и строго, был подлинный аскет, молчальник и постник, творил непрестанно Иисусову молитву, вырезал для братии постригальные кресты.
Незаметная жизнь, мученическая кончина уготовили ему, по милости Божией, неизреченную радость вечного сопребывания с Подвигоположником Господом нашим Иисусом Христом.
Мученичество есть одно из сильнейших доказательств бытия Бога, истинности Христова учения, бессмертия души, будущего всеобщего воскресения.
Вечная вам память, достоблаженные отцы и братия наши, приснопоминаемые!
Иеромонах Василий
«Он был странно цельный человек и чрезвычайно богато одаренный… У него все было стройно и осмысленно … Никогда не было человекоугодия, - он был перед Богом. Требовательность к себе была у него предельная: никаких компромиссов, ни самого малого самооправдания, он чрезвычайно был чуток к голосу совести...
Это 1 из тех людей, которые без Оптины не мыслят своей жизни... Он зачастую ходил на могилы к старцам, стоял у раки Преподобного. у него жизнь, разумеется, была сокровенная, это было естественно. Как подлинный монах, он многое скрывал... Умел хранить уста. Празднословящим, злословящим либо осуждающим его никто никогда не видел... Он пытался избавиться от всего, что мешает жизни духовной... Дар видения греха, драгоценнейший дар, который во-первых нам нужен, он нес в такой полноте, какой я не видел ни у кого из молодых... Он верил Промыслу Божию непоколебимо. Молился нашим старцам. Особенно близок был ему батюшка Амвросий, совершенно явно, что он получал благодатную помощь и просвещение... Если возможно было ему как-то уединяться, скажем, на неделе, он по жизни уединялся. Молчание и уединение были для него потребностью.
Отец Василий шел тем единственным путем, о котором говорили святые Отцы, - трезвения, молитвенного покаяния и плача. Читал много, по мере того, как читал, находил ответы на свои вопросы. Конечно, не только у святителя Игнатия, но святитель Игнатий и старцы - во-первых. Отец Василий выбрал верный курс сначала, по этой причине он шел как корабль…Не было никаких перерывов – все все время. Он и на подворье нес без всякого ропота всю тяготу послушания, как ни сложно там было…»
Из воспоминаний: «Впервые я увидел о. Василия, когда он был секретарем о. Евлогия (теперь Владыки). Он был рослый богатырского телосложения, с правильными чертами лица… Ходил в простой рубашке в мелкую клеточку. В нем было кое-что необыкновенное, хотелось его рассмотреть и понять - в чем изюминка. Его облик изумлял, - хотелось почувствовать такого человека. Но подойти к нему с праздными вопросами было неудобно, вообще с иными разговор завязался сам собой. Похоже, что он уже тогда читал Иисусову молитву... Когда о. Василий стал потом, монахом иеромонахом, то стал вызывать у меня еще больший интерес... Из числа братии он выделялся - сосредоточенный, который собран, глаза в пол. Мне было интересно, соответствуют ли данные внешние монашеские признаки его внутреннему состоянию. Понял: это не было позой - по-настоящему соответствовало... Обычно он сидел у себя в келлии, выходил только в храм, на послушание и в трапезную; в случае, если к нему обращались с вопросами, он отвечал кратко. Я не видел его даже прогуливающимся".
Отец Василий носил старую рясу, на которой были даже заплаты, сам стирал ее. На ногах - кирзовые сапоги (с портянками, по-солдатски): это были его еще послушнические сапоги. Кто-то вспоминал: батюшку Василия было слышно издалека: когда он шел, то сапогами гремел. Попытки переобуть его во что-то более удобное не удавались. Так до конца жизни он в данной кирзе и проходил: зимой и летом, в монастыре, в Москве на послушании, во время поездок в Троице-Сергиеву Лавру (он учился заочно в Московской духовной семинарии).
Он зачастую исповедовал в храме.
Инокиня А., тогда еще паломница, приехала в Оптину. Вот ее воспоминания: "Придя в храм, я увидела 2 очереди, одну чрезвычайно другую, длинную поменьше, - люди стояли на исповедь... Обратила я внимание, что в углу (там, где теперь Распятие) исповедует первый увиденный мною в Оптиной монах. И очереди к нему совершенно никакой нет, исповедуется всего 1 какой-нибудь человек... Сначала я было подумала, что к данному священнику не пойду, так как он еще молод, а мне хотелось поговорить с кем-нибудь постарше, а следовательно, как я считала, поумнее... Выглядел он, разумеется, чрезвычайно внушительно: гигантский рост, большие, четкие, строгие черты лица. Кроме того, я обратила внимание, что он слушал исповедь с закрытыми глазами, как бы отрешенно. Словом, вид у него был неприступный...
Идти либо нет? Деваться некуда - надо ходить... В том, что конкретно мне надо сказать, я так и не смогла разобраться. Поэтому просто сказала, что никогда в жизни не исповедовалась и не знаю, как это делается. Тогда о. Василий стал задавать мне вопросы. Отвечала я на них с некоторым даже самодовольством - ничем особенным не согрешила. Но когда дело дошло до исповедания веры и выяснилось, что Верю я в переселение душ, не считаю Иисуса Христа истинным Богом, не соблюдаю постов и совсем считаю, что Православие чересчур уж устарело, оно только для старух, он почти схватился за голову - встал, обхватив голову ладонями, а локтями упершись в аналой, тяжело вздохнул.
Меня удивило, что он вздохнул так, словно чрезвычайно переживает за меня и сожалеет о моем заблуждении, от всего сердца сожалеет... И стал говорить: «Мы придумываем себе сладкие сказки, чтобы облегчить себе жизнь» (далее я, к несчастью, не помню дословно), - которые мешают нам принимать жизнь такой, какая она есть... Никаких ярких, которые запоминаются фраз он не говорил, слова у него были чрезвычайно легкие, к тому же, я тогда совсем не могла вместить в себя ничего действительно духовного. Но не слова так меня
затронули. Сначала вот этот его тяжкий вздох обо мне резанул прямо по сердцу. А чуть-чуть погодя пришло сознание того, что главное это то, что он так со мной говорил, так держал себя, как человек, который знает Истину.
Глубокий, умный, серьезный и явно образованный человек, которому нельзя не поверить. Отец Василий так и остался для меня человеком, благодаря которому я поняла, что Истина есть, что она именно тут, в Православной Церкви".
А вот что говорит о нем как о духовнике папа М.: "Поражал его внутренний облик. Отца Василия отличали особенная любовь к Священному Писанию, глубина понимания и способность донести его дух до человека. Он внимательно готовился к службам, особенно к тем, которые совершаются нечасто (к примеру, Литургия Преждеосвященных Даров Великим постом). Читал книги, обдумывал. Очень любил слушать чтение Псалтири в храме, слушал пристально. Плод всего данного, разумеется, духовничество. Отец Василий был, что именуется, духовником от Бога. Удивляться молодости его не стоит.
Священное Писание говорит: «Старость бо честна не многолетна, ниже в числе лет изчитается... и возраст старости житие нескверно» (Прем. 4, 8-9).
Отец Василий редко наставлял, но, отвечая на вопрос, кратким словом разрешал его суть".
Инок Ферапонт
Жизнь инока Ферапонта открыта нам лишь отчасти. Многие подробности ее, очевидно, так и останутся неизвестными. И все же то, что мы знаем о нем, дает нам увидеть образ русского монаха подвижника, который стал, по таинственному определению Божьему, мучеником за Христа.
Голубоглазый и Рыжеволосый, он обладал чрезвычайно благородной и привлекательной внешностью. От природы была у него огромная сила. Однако ни красоту, ни силу он никогда не использовал во зло и во грех. Его скромность и молчаливость поражали всех.
Явно необыкновенный был он человек. Некоторые люди его побаивались, распускали слухи и различные небылицы...
Отец Ферапонт все делал с рассуждением и самоотверженностью, свои собственные нужды ставя на последнее место. … «Был ровен с братией, со всеми вообще».
Есть свидетельства, что после пострига о. Ферапонт ночью вставал на пятисотницу.
Монах Ферапонт
У некоторых осталось впечатление, что о. Ферапонт, выдерживая принцип монашеского одиночества, практически не общался с братией. Но же общение бывает разное... И вот какие воспоминания остались о нем. "Отец Ферапонт был мягкий человек, молчаливый, пишет иеромонах Ф. - Трудно сказать, большой он был молитвенник либо нет, но молиться любил... Он был глубокий, умный человек, совсем, что именуется, - с задатками, со способностями интеллектуальными и душевными. Одаренный человек". Братия замечали все это, так как о. Ферапонт пользовался их келейными книгами, не чуждаясь и краткой духовной беседы. Без довольно близкого общения не могло бы быть и следующей характеристики: "В нем чувствовалась напряженная жизнь духа".
Отец Ферапонт не читал ничего лишнего.
А выписывал и запоминал только то, что относится к главному деланию монаха. Некоторые выписки он вешал на стену келлии, чтобы были на глазах. Вот, к примеру, такая: "Соединенная с постом молитва (трезвенная) опаляет бесов. Господь в Евангелии сказал, что бесы изгоняются постом и молитвой: это гроза для них".
Приучая себя к молчанию, о. Ферапонт, трудясь на послушаниях, пытался не произносить ни одного лишнего слова. От попыток вызвать его на беседу он неизменно уклонялся. Где бы он ни был, что бы ни делал, он творил Иисусову молитву. Однако не бездумно, не механически. Он хотел знать на эту тему делании как можно больше. В конце концов у него выписками об Иисусовой молитве заполнилась целая тетрадь. Если руки его не были заняты работой, то в них не прекращалось движение четок. Ночью же он творил молитву с поклонами, - сосед по келлии удивлялся, как долго длилось это коленопреклонение... Исповедовался он почти ежедневно, иногда и дважды. - Душа его жаждала очищения покаянием.
Оптина
Близился к концу Великий пост 1993 года.
Отец Ферапонт ожидал пострига и начал вырезать для себя по стригальный крест. Отец М. вспоминает: "Он пришел ко мне со словами:
«Странно... Всему монастырю постригальные кресты резал, а себе почему-то не получается.
Вырежи мне крест. Отец М. и вырезал, вернее сделал, - но уже на его могилу.
Может быть, о. Ферапонт был извещен от Господа о скорой своей смерти: в начале года он раздал все свои мирские вещи - меховую шапку, новый комбинезон, джинсы и даже шерстяные носки... А ближе к Пасхе и свои инструменты, без которых нельзя работать; принимавшие их иногда удивлялись - для чего же это? К тому времени даже внешний вид о. Ферапонта как-то изменился. "Мне запомнилось его лицо, - вспоминает один из насельников Оптиной, - незадолго до последней его Пасхи. Был чин прощения. Когда дошла очередь до о. Ферапонта, он поднял на меня свои голубые глаза. Они светились такой любовью, и такая была у него улыбка, мгновенно преобразившая его суровые черты, что я подумал: «Господи, да среди нас живут Ангелы!». К началу утрени Великой Пятницы (на которой читаются 12 Страстных Евангелий), о. Трофим, как старший звонарь, вдруг начал пасхальный звон, и они с о. Ферапонтом вместо скорби подняли такую бурю ликования, выразившуюся в звуках меди, что всех привели в изумление. Также почему-то они зазвонили пасхальным звоном к началу утрени Великой Субботы. Отца Трофима вызвал о. Наместник и потребовал объяснений.... Но какие же могли быть объяснения? - Старший звонарь мог сказать только одно: "Простите, виноват".
Монахи Ферапонт и Трофим
Двенадцатилетнюю паломницу из Киева Н. П. благословили отвезти в Оптину частицы облачения святителя - мученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого. Эти святыни она вручила в Страстную Субботу отцам Василию и Трофиму во Введенском соборе, а о. Ферапонту - в Скиту.
Вспоминают, что в Пасхальную ночь о. Ферапонт стоял возле канона. Его теснили, но он как бы не видел никого, - кто знает, как высоко душа его воспарила? Когда ему передали свечу для поставления на канон, он зажег ее, но поставил не сразу, а долго стоял с ней, склонив голову и как –бы благоговейно прислушиваясь к никем не слышимому голосу… Но вот он медленно перекрестился и, поставив свечу, пошел на исповедь.
Инок Трофим
В августе 1990 года Леонид приехал в Оптину Пустынь, где начал трудиться на послушаниях. Вскоре он заметил в себе большую перемену и ощутил, что наконец нашел то, что искал всю свою молодость, не удовлетворяясь полностью ни одним делом. В миру, кажется, никому не рассказывал о своей внутренней жизни, искании веры, - во всяком случае решение его сначала трудиться в храме, а потом идти в монастырь созревало тайно.
Говоря о разнообразии его занятий в миру, надо, вероятно, выделить главное: поиски Бога. Нет сомнений, что Сам Господь вел его.
Монах Трофим
Недаром, как только он оказался в Оптиной, его покинуло беспокойство, исчезли усталость и скорбные напряженные размышления. Многое стало ясно. "Как же я раньше не знал про монашество! - сказал он. - Я бы тотчас ушел в монастырь". Благодушие и радость о Господе наполнили его душу.
Как и о. Ферапонт, о. Трофим был поселен в скитской гостинице. Очень в ближайшее время он смог не только применить на деле свои всевозможные знания, поучиться и но.
Когда через 7 месяцев после его возникновения в обители он был принят в число братии (это случилось в Неделю Торжества Православия, 27 февраля 1991 года), он внутренне уже жаждал постоянной молитвы и покаяния.
А 25 сентября того же года был совершен над ним и постриг в рясофор. Он наречен был именем Трофима, апостола от семидесяти.
Когда случал ось ему дать кому-нибудь совет,он поражал силой убедительного слова, ободряя унылого, утешая скорбного. Эти слова его после люди вспоминали с благодарностью.
Пост он держал в подвижническом духе.
В Четыредесятницу на первой и последней седмицах не вкушал ничего. Несмотря на упадок сил, продолжал тщательно работать на послушаниях. Как бы поздно ни возвращался с работ - первым приходил на полунощницу, на которой советовал всем бывать неопустительно. Ему, конечно, о и как. Ферапонту, помогала тут его немаленькая физическая сила. Однако "не в силе Бог, а в правде", - он это понимал и тщательно подвизался в Иисусовой молитве. Господь помог ему утвердиться в ней. Свидетельствуют, что он немало молился по ночам, делая земные поклоны.
О состоянии духа о. Трофима в это время можно судить отчасти по его письму к родным от 28 декабря 1992 года.
Добрый день, братья мои, сестры и папа и мама по жизни во плоти, - пишет он. - Дай Бог когда-то стать и по духу, следуя за Господом нашим Иисусом Христом. То есть идти в храм Божий и выполнять заповеди Христа Бога нашего. Еще я пока инок Трофим. До священства еще вдали. Хотел я бы, чтобы вы мне помогли, но только молитвами, в случае, если вы их когда-то читаете. Это выше всего - жить духовной жизнью. А бабки и вещи - семена сатану, плотское дерьмо, на котором мы свихнулись. Да хранит вас Господь от всего данного. Почаще включайте тормоза около церкви, исповедуйте свои грехи. Это в жизни главное... Дорог каждый день. Мир идет в погибель... Помоги вам Господи понять это и выполнять. Вас я стараюсь как можно чаще поминать... Не я пишу никому только только потому, что учусь быть монахом. А в случае, если ездить в отпуск и в случае, если будут приезжать родные, то ничего не выйдет. Это уже проверено на чужом опыте.
Многие говорят: какая разница? А после, получив постриг, бросают монастырь и уходят в мир. А это погибель. Монах должен жить только в монастыре - житие в одиночку и молитва за всех. Это чрезвычайно непросто... Вы меня верно поймите: я не потерял - нашел! Нашел я духовную жизнь.
Это очень непросто. Молитесь друг за друга.
Прощайте друг другу. А все остальное суета, без которой можно прожить. Только это необходимо понять. Дай Вам Бог силы разобраться и сделать выбор. Простите меня, папа и мама, сестры и братья.
С любовью о Господе, недостойный инок Трофим.
Весной о. Трофим нес послушание пахаря. Много необходимо было успеть сделать: вспахать участки Оптиной и Шамордина, огороды монастырских рабочих. Кроме того, он находил возможность помочь бедным одиноким старушкам - вспахать огород либо привезти дров. Все это он делал с Иисусовой молитвой.
Помогая больным и бедным между своими делами, он, чтобы успеть все, бегал бегом - с ведрами воды, с дровами... Там, где он пахал, обычно бывал отличный урожай, а на картофельных участках не было колорадского жука. Жители окрестных деревень это заметили. Иные приходили в монастырь спросить у о. Трофима, какую молитву он читал "от жука", когда пахал... "Да Иисусову молитву!" отвечал он.
Как ни спешил он, чтобы и послушание выполнить, беднякам помочь, изредка то и иное не удавалось неплохо рассчитать, - он получал епитимью, обычно поклоны. И он делал их с полным сознанием своей греховности, как заслуживший наказание от Господа.
