Высота богослужебных текстов не вызывает сомнений. Но также очевидно, что современные прихожане, большинство из которых никогда не учили церковнославянский, не понимают многое из того, что читается и поется в храме. Возможно ли преодоление этой пропасти? Не лучше ли перевести богослужение на современный язык? На вопросы корреспондента «НС» Андрея КУЛЬБЫ отвечает переводчик с древнегреческого на церковнославянский и русский, преподаватель ПСТГУ диакон Михаил АСМУС.
СПРАВКА Диакон Михаил Асмус родился в 1973 году в Москве (дед -- В.Ф. Асмус, профессор философии МГУ, отец -- прот. Валентин Асмус, профессор ПСТГУ, магистр богословия, настоятель храма Покрова Богородицы в Красном селе). Окончил отделение классической филологии МГУ, преподает в ПСТГУ патрологию и древние языки, занимается переводами византийских гимнографических памятников. Клирик Николо-Кузнецкого храма (Москва).
Русский -- кощунство? -- Не возникает ли разрыва между образованными людьми, у которых больше возможностей понять богослужение, и простыми людьми, которым трудно разобраться в том, что поется и читается в храме? -- Далеко не каждому человеку дано уразуметь все с первого раза, даже в переводе на современный язык: нужно жить полноценной церковной жизнью, чтобы Священное Писание и тексты богослужений стали частью твоего сознания. Однако нельзя успокаивать себя мыслью, что все придет само: от человека здесь, как и во всех остальных сферах жизни, требуются определенные усилия. Впрочем, основу православного богослужения составляют вполне доступные неизменяемые песнопения, ектеньи, антифоны. Сложности могут возникнуть в понимании некоторых поэтических текстов: псалмов и византийской гимнографии. Здесь на помощь приходят специальные издания с разъяснениями. Например, П. Юнгеровым, профессором Казанской императорской духовной академии, был издан комментированный перевод греческой Псалтыри (именно эта версия текста употребляется в богослужении). А М. Скабаллановичем, профессором Киевской императорской духовной академии, была подготовлена серия книг о двунадесятых праздниках -- с подробным комментарием и подстрочным переводом на русский язык. То, что он успел опубликовать до революции, сейчас переиздано, но остальные праздники лежат в архиве и ждут своей публикации. В 1970-е годы Издательским отделом (ныне Издательский совет) РПЦ была издана брошюра «Всенощное бдение и Литургия» с подстрочными примечаниями, где все неудобопонятные слова и выражения были переведены на русский язык. Недавно Издательский совет переиздал эту книгу с учетом необходимых поправок. Переиздаются дореволюционные толковые молитвословы и разного рода словари, составляются и новые, объясняющие отличие по смыслу славянских слов от современных русских. Например, славянское "озлобленный" нужно понимать не в современном смысле "злой на кого-то", а как "находящийся в беде".
В Свящ. Писании переведено точно: «Боже, милостив буди мне грешнику» В молитвенном обиходе распространен древний неверный вариант того же текста: «Боже, очисти мя грешного»
-- А нельзя ли перевести все тексты на русский язык? Или это слишком трудно? -- В первую очередь надо отредактировать существующие славянские тексты, чтобы исправить вкравшиеся в них за многие века ошибки. Кроме того, можно вынести на общецерковное обсуждение замены некоторых неудобопонятных слов и выражений, приблизив последние к современному русскому сознанию. Для полного перевода на современный язык (как, например, в Православной Сербии), во-первых, пока нет достаточных оснований, во-вторых, нет достаточно компетентных специалистов, которые бы равным образом и разбирались в поэтике византийских гимнографических текстов, и обладали талантами в русской словесности, чтобы создать цельный стиль для богослужебного употребления. Дело в том, что церковнославянские тексты в течение веков выкристаллизовались в нечто стилистически однородное. Рядом с ними почти все переводы на русский звучат как пародия, не имея ни стилистического, ни языкового единства.
К примеру, автор одного современного перевода вместо "благорастворения воздухов" предлагает молиться о "благодатной погоде". Однако, если немного подумать, становится ясно, что "благорастворение" подразумевает гармоничное соотношение дождей и тепла, между зноем и бурей, в то время как "благодатная" (в очевидно сниженном, небогословском значении) погода -- только одна: юг, солнышко и море. Между прочим, Александрийская Церковь в одни месяцы молится о своевременном приходе вод Нила, а в другие -- об их уходе.
Особняком стоят переводы покойного академика С. С. Аверинцева, среди которых были и поэтические памятники Ветхого Завета и христианского богослужения. Но эти переводы не преследовали литургического назначения, а знакомили с текстами прп. Ефрема Сирина или прп. Романа Сладкопевца и др. как с литературным явлением. При сопоставлении трудов С. С. Аверинцева с другими современными переводческими опусами стилистическая беспомощность и аляповатость последних заметна не вооруженным никаким образованием глазом.
-- Еще говорят, что церковнославянский язык слишком патетичный, книжный и неадекватный для передачи речи апостолов -- простых галилейских рыбаков.
В греческом оригинале: «... крепко возьми меня за находящуюся во зле и негодную мою руку и направь меня на путь спасения... - т.к. такую руку нужно не укреплять в ее начинаниях, а отводить от них». Вариант, предложенный в конце XIX века, но не принятый в печатных изданиях: «ими мя за бедствующую и худую мою руку»
-- Во всем многообразии богослужебных текстов прямые цитаты из галилейских рыбаков попадаются совсем не часто. Если в Евангелиях больше слышно Спасителя, «простого галилейского плотника», то в Деяниях уже говорят апостолы, и апостол Петр, «простой галилейский рыбак», переходит на совершенно особый стиль, который никак нельзя назвать простецким или приниженным. Что уж говорить об их посланиях! Этот стиль ориентирован на риторику и поэтику Священного Писания Ветхого Завета: для него характерно обилие точных цитат или аллюзий на отдельные места Псалтири и Пророков. Древняя гимнография, которая восходит к первым векам христианства, так же максимально приближена к стилистике Священного Писания. Исследователи называют такой способ сочинения текста центоном -- составлением нового текста из кусочков старых. А что касается авторской гимнографии, то, например, прп. Иоанн Дамаскин сочинял каноны в античных размерах, которые в его время употреблялись только в аристократической элите. Другие гимнографы, в том числе прп. Роман Сладкопевец, писали проще. Но форма, в которую они облекали свои творения, никак не может быть признана разговорной и «непатетичной». Тогда бы просто не требовался интеллектуальный и культурный уровень С. С. Аверинцева для освоения их литературного наследия.
-- Литургия, совершенная на русском языке, считается действительной? Нет в этом кощунства? -- Конечно, нет! Никакого канона, запрещающего или предписывающего служение на каком-либо языке, не существует. Более того: когда в истории Церкви возник вопрос об употреблении древнеславянского языка в богослужении, мнения разошлись. Со стороны некоторых западных клириков не разделившейся тогда еще до конца христианской Церкви, звучала идея, что совершать богослужение и читать Священное Писание возможно только на трех языках, которые засвидетельствованы в надписи над главой Спасителя на Кресте, а именно -- еврейском, греческом и латинском (как будто не существовало ни православных сирийцев, ни армян, ни грузин). Но на востоке это мнение было осуждено как "трехъязычная ересь". Если бы тогда эта ересь возобладала в Церкви, то никаких переводов на славянский язык не появилось бы и мы остались бы без просвещения и без Крещения. У православных в других странах делаются переводы на современные языки -- французский, английский или немецкий, и богослужение проводится на этих языках с благословения церковных властей. Ничего здесь предосудительного нет. Но служить по современным самопальным переводам -- настоящее кощунство над всей русской культурой, выросшей из великой христианской цивилизации.
Не «свет», а «хаос» -- Вы говорите, что славянские тексты нужно редактировать, исправляя ошибки и проясняя темные места. Возможно ли в ближайшем будущем внесение таких поправок? Работа по улучшению славянских богослужебных текстов имеет длинную историю. Ее крупная веха -- «никоновская справа», которая ставила своей задачей унификацию существующих церковно-славянских текстов в соответствии с греческими оригиналами. Старообрядческий раскол отверг эту справу, сохранив в своих книгах все накопившиеся огрехи. Например, в дониконовском Символе веры стоит: «Егоже царствию несть конца» -- в настоящем времени, хотя должно быть: «не будет конца» -- о жизни грядущей. Однако и справа была выполнена небезупречно: «никонианские» тексты все равно требовали доработки.
В начале XX в. при Святейшем Синоде возникла специальная комиссия во главе с еп. Сергием (Страгородским, будущим патриархом), которая ставила своей целью, во-первых, доведение до конца справы, а во-вторых, -- упрощение сложного синтаксиса. Эта работа, к сожалению, не учитывала поэтической природы гимнографических текстов: порядок слов выправлялся с поэтического на прозаический. Возможно, поэтому до сегодняшнего дня священники и певчие предпочитают служить по старым «неправленым» редакциям. Хотя некоторые замены в этой справе необходимо признать справедливыми. Например, ирмос 9-й песни канона в Великий Четверток: «Странствия Владычня и безсмертныя трапезы, на горнем месте… вернии, приидите, насладимся». Как можно наслаждаться странствием Владычним? В греческом оригинале стоит «ксения», то есть «гостеприимство». Ради удобства певческого исполнения справщики предложили: «Вечери Владычни…» -- вполне удачный вариант, хотя это, конечно, некоторое сужение значения, заданного оригиналом, где по мысли песнописца Господь предстает как Гостеприимец: Он угощает в Сионской Горнице Своих учеников, а с ними -- и всех нас. Поэтому, причащаясь в Великий Четверг, мы получаем гостеприимство от Самого Спасителя.
В оригинале читаем: «Угощения (или: гостеприимства) Владычня»... - т.к. невозможно наслаждаться странствием в Сионской горнице. Удачный, но не прижившийся вариант Сергиевской справы: «Вечери Владычни»
Мне приходит на память и другая ошибка. Это ирмос 5-й песни канона Преображению Господню. Он начинается словами: «От света Пресекий первородный свет». Речь идет о первом дне творения. Если разбирать смысл этой фразы, то получается, что от какого-то одного света Творец отсек другой свет, причем «первородный». Но в греческом оригинале -- «первородный хаос». И все становится на свои места: по мысли песнописца, первоначально было некое смешение, хаос, в котором невозможно было различить свет и тьму. А сотворение света заключалось в том, что свет был выделен из этого хаоса. Мой вариант поправки -- "первородный мрак", хотя можно, наверное, подобрать и лучший эквивалент к "хаосу".
В оригинале читаем: «Отделивший от света первоначальный хаос...» - о моменте сотворения Богом света. Возможный вариант: «От света пресекий первородный мрак» (с опорой на слова Бытия: И отдели Бог свет от тьмы...)
Иногда дониконовская редакция более доступна современному русскому сознанию, чем правленая. Так, существует изрядное число стихир, написанных на подобен: «О, преславнаго чудесе!». В оригинале употреблено прилагательное «парадоксос», то есть «парадоксальный», а никак не «весьма славный», как можно было бы понять славянское «преславный». Более того, к славе это слово вообще не имеет отношения: греческий корень «докс-» берется здесь в значении «мысль». «О, чудо, которое превосходит всякое разумение!» -- вот смысл этого восклицания. Дониконовский вариант: «О, дивное чудо!», хотя и свободный перевод этой фразы, однако звучит более «современно».
Но эти и любые другие поправки должны вводиться централизованно, в каноническом послушании церковным властям -- такой уж нам достался от Апостолов «недемократический» порядок церковного управления. Впрочем, основные богослужебные тексты не требуют серьезных поправок: славянский текст самой частой у нас Литургии свт. Иоанна Златоуста не содержит ошибок. Есть одно неоднозначное место в тексте Литургии свт. Василия Великого, в котором нужно было бы разобраться как с литургической, так и с языковой точки зрения. На сегодняшний момент в Русской Церкви интеллектуальных сил достаточно для того, чтобы хотя бы начать эту работу.
-- Проводились ли в Церкви исследования, насколько народ понимает богослужение? -- Не проводились. Революция нанесла непоправимый ущерб русской культуре, в том числе и языковой. И совершенно несправедливо считать себя в одной ситуации с Ломоносовым и Тредиаковским, которые воспринимали церковнославянский просто как «высокий штиль» русского языка. На протяжении многих веков было в порядке вещей, когда крестьянские и мещанские дети учились грамоте по Псалтири, а это не самая легкая книга. Дети, общаясь с церковнославянской языковой стихией, впитывали ее структуры и своеобразие и не испытывали тех затруднений, какие появляются у людей, приходящих в Церковь уже в зрелом возрасте. Сегодня своеобразным мостом между славянским и русским являются высокие образцы русской классической литературы, и те, кто читает и любит ее, во многом восполняют пробелы нашего невнимательного к прошлому образования. К слову сказать, в Греции, где также богослужение совершается на древнем языке, даже в обычных «народных» школах изучают древнегреческий, хотя бы год.
-- Человек начинает переводить текст, чтобы понять его, разве стремление понять -- предосудительно? -- Желание разобраться и разумно подходить к молитве можно только приветствовать. Однако тексты, общие для всех православных, восходят к древнегреческому оригиналу и, чтобы разобраться до конца, необходимо заглядывать в сам этот оригинал. Но на протяжении многих лет в России даже специалисты по древнеславянским языкам и литературе, как правило, не знали древнегреческого и воспринимали славянские тексты как вещь в себе. Пренебрежение классическими языками -- вообще величайший дефект советского образования. Но если славянский текст является памятником переводным, то необходимо, прежде всего, установить верность перевода! И если совокупность фактов говорит в пользу греческого оригинала, то славянские неудобопонятные места следует признать ошибкой перевода.
В оригинале заложена антонимия: бодрствующий - спящий Вариант перевода: «недостоин же паки его же обрящет почивающа»
Мода на акафисты -- Мы знаем, что вы заново переводили некоторые тексты с греческого на церковнославянский, зачем? -- Современный церковнославянский перевод нестихотворных литургических текстов в большинстве случаев вполне удовлетворительный. Но стихотворные тексты в церковнославянском переводе утратили свою поэтическую форму. И чтобы показать, что церковнославянский язык не столь уж непригоден для передачи византийских размеров, я перевел несколько таких текстов в размере подлинника. Скоро в «Вестнике ПСТГУ» (серия «Богословие. Философия») будут напечатаны мои переводы: «Три стихотворные молитвы православного Молитвослова»: это молитва ко Святому Причащению Симеона Нового Богослова, молитва по Святом Причащении Симеона Метафраста (3-я) и, наконец, «песнь полунощная ко Пресвятей Богородице» из нашего утреннего правила: «Воспеваю благодать Твою, Владычице».
-- Но прп. Романа Сладкопевца вы переводите все же на русский. Вот, например, в вашем переводе с древнегреческого начало кондака на грехопадение Адама и Евы:
Потрудись, душа, в покаянном деле, с Христом соединись помышленьем, в стенаниях вопия: «Подай мне отпущение моих дел чудовищных, чтобы мне, един Благий, от Тебя принять прощение всех грехов и жизнь вечную».
Достичь блаженной надежды чаем делами благими и верою, если храним в себе то, что преподал нам Господь и Спаситель наш; посему почитаем и любим мы то, что чтут и ангелы, исполненье пощения, соблюдая которое с ликами небесными встать сподобились пророки -- земнородные. Выдержать трудность этого дела Христос не постыдился в полной мере; но волею пост свершил Он, нам предначертавши в сохранении его жизнь вечную.
От воздержанья, как от оружья, нечистые духи уходят все, ибо не терпят да и не способны выносить его сладости; пресыщенье и пьянство милей для них; а когда увидятся с самим ликом пощения, устоять нету сил у них: прочь все разбегаются, как Христос нас научает -- наш Творец и Бог: «Эту породу, то есть -- злых духов, пощенье и молитва побеждают». И знаем поэтому, что дарует пощенье соблюдающим его жизнь вечную… Это архаизированный стиль, но все-таки русский язык. С какой целью делался перевод? -- Чтобы донести эти тексты до большого круга читателей, ведь сейчас они не употребляются в богослужении ни у греков, ни у нас. Кондак в такой форме -- как большая стихотворная проповедь -- расцвел под пером прп. Романа Сладкопевца в середине VI века и в течение примерно трех веков украшал богослужение в Константинополе и в городах, которые ориентировались на константинопольское богослужение. В современном богослужении от этого кондака остался только маленький «проимион», то есть «предисловие», которое мы сейчас и называем кондаком, и первая из многочисленных строф, которая называется икосом. В целом виде кондак в современных богослужебных книгах представлен только в одном-единственном случае: это отпевание священников. Там 24 строфы. В усеченном виде -- 4 икоса -- кондак сохранился в младенческом отпевании. Получается, что отпевание -- это одно из самых консервативных богослужений.
«Тебе ведети с Высоты Востока» строка из тропаря Рождеству Христову -- еще один пример на «двойной винительный». Здесь «Тебе» -- дополнение при «ведети» («знать кого?»), а «с Высоты Востока» -- предикат («знать в качестве кого?»). Получается: «знать, что Ты -- Восток [, пришедший] с Высоты». В последнем выражении, взятом из пророчества Захарии, отца Предтечи (Лк. 1, 78), парадоксально совмещаются две разнородные метафоры: одна называет Мессию Востоком, то есть возрождением, по противопоставлению западу, то есть умиранию. А под «Высотой» подразумевается бытие Божие, из недр которого должно произойти пришествие Мессии. Таким образом, по мысли тропаря, мы, вслед за волхвами, языческими «служителями звезд», в родившемся Богомладенце распознаем обещанного Божественного Мессию-Христа -- как раз то, что осталось недоступно ветхому Израилю. Каллиграфия Алексея Чекала
Целиком сохранился в нашем богослужении акафист Пресвятой Богородице «Ангел Предстатель…». По жанровым характеристикам он близок к кондаку. Надо сказать, что акафист настолько пришелся по вкусу русскому литургическому уху и перу, что русские оказались чуть ли не впереди всех православных по творению акафистов. У нас можно встретить акафисты всем святым и всем праздникам, сочиненным наподобие акафиста Божией Матери. И в современном гимнографическом творчестве написание акафиста считается чуть ли не первоочередной задачей при прославлении святого. Хотя по логике вещей, конечно, прежде всего должны быть написаны стихиры и канон, необходимые для богослужения новопрославленному святому.
-- А насколько интересно и ответственно пишутся новые акафисты? -- Наряду с любовью к акафистам у русских песнописцев и простых молящихся мы должны констатировать незнание истории этого жанра и нечувствование его поэтической структуры. В результате мы имеем массу акафистов, написанных весьма тяжеловесно и неталантливо. Это неудивительно, потому что само количество строф в акафисте задано акростихом (то есть фразой, сложенной из первых букв в строфах). В данном случае акростихом служит греческий алфавит. Традиция алфавитного акростиха восходит к Вехому Завету, а 24 буквы греческого алфавита задают число строф акафиста: 12 икосов и 12 кондаков. (13-й кондак в славянской нумерации -- это недоразумение: первый кондак, который является предисловием, не должен входить в счет.) В славянских акафистах нет акростиха, тем более что славянский алфавит состоит не из 24, а из 40 букв. Вместо этого есть другое явление: стараются, чтобы первые слова строф акафиста Богородице, стали первыми словами строф нового акафиста. Почти все новые акафисты начинаются словом «Взбранный» или похожим на него по звучанию «Избранный» только потому, что акафист Богородице начинается словами «Взбранной Воеводе победительная». Первый икос, как правило, начинается со слова «Ангел» и т. д. Но кроме формальной зависимости здесь ничего нет. С содержательной стороны акафист Богоматери делится на две части. Первая следует основным Евангельским событиям, начиная от Благовещения и заканчивая Сретением Господним, действие разворачивается очень динамично. А вторая часть посвящена догмату боговоплощения и прославлению Пресвятой Богородицы. И уже в этой второй половине внимательный глаз увидит, что неизвестный автор несколько исчерпывает себя и пытается заполнить пространство, заданное акростихом. Современные акафисты являются слепыми и далеко не всегда удачными подражаниями акафисту Богородице: дальше нескольких первых строф фантазия авторов, как правило, не развивается, и весь последующий акафист повторяет уже сказанное вначале. К редким исключениям из этого правила нужно отнести акафист свт. Николаю Мирликийскому, вероятно, восходящий к греческому прототипу, и акафист прп. Серафиму Саровскому, написанный сщмч. Серафимом (Чичаговым) к прославлению преподобного в самом начале XX века.
-- Т.е. можно сказать, что богослужебная поэтика настолько сложна и своеобразна, что воплощение ее на русском языке потребует еще много трудов? И даже при полном переводе, все равно останутся неудобопонятные места? -- Перевод на русский не решит проблемы разных языковых уровней богослужебного текста. Это очень большое литературное наследие разного качества, разного характера и с этим необходимо считаться. Характерный пример: известный многим духовник XX века архимандрит Таврион (Батозский), живший в монашеской пустыни под Ригой, желая донести до разума молящихся некоторые тексты, читал каноны утрени в русском переводе. Но многие даже не догадывались, что это русский язык.
Диакон Михаил Асмус родился в 1973 году в Москве (дед -- В.Ф. Асмус, профессор философии МГУ, отец -- прот. Валентин Асмус, профессор ПСТГУ, магистр богословия, настоятель храма Покрова Богородицы в Красном селе). Окончил отделение классической филологии МГУ, преподает в ПСТГУ патрологию и древние языки, занимается переводами византийских гимнографических памятников. Клирик Николо-Кузнецкого храма (Москва).
