В городке Верещагино под Пермью священник организовал конно-спортивную школу для трудных подростков. Сейчас у отца Бориса КИЦКО сорок лошадей, в школе занимаются около сорока детей из приходского приюта и еще шестьдесят из города. Джигитовке мальчишек обучает иеромонах. С репортажем из Верещагина -- корреспондент Анна ПАЛЬЧЕВА и фотограф Евгений ГЛОБЕНКО.
Протоиерей Борис Кицко -- благочинный храмов Верещагинского округа Пермской епархии, настоятель храма св. блгв. кн. Александра Невского, духовник Свято-Лазаревского женского монастыря. Родился в 1963 году, потомственный казак, с детства ездит на лошади. В 1989 году рукоположен в иерея. Отец шестерых детей и еще двенадцати приемных. Десять лет назад создал приходской приют, в котором сейчас в общей сложности живут 40 детей (мальчики и девочки, которых примерно поровну, живут отдельно на разных территориях: мальчики -- при конной школе, девочки -- в скиту Лазаревского монастыря). Шесть лет назад создал конно-спортивную школу с целью реабилитации трудных подростков. Помимо приютских детей здесь обучаются около 60 детей из города. Летом на территории школы располагается детский лагерь. Всего в школе 40 лошадей. Занятия проходят в две смены. Утром (чтобы ребята успели в школу) и вечером, после учебы. Обучение бесплатное. После полутора часов занятий детей обязательно кормят в трапезной. В дождь занятия не отменяются, дети ездят верхом и зимой, и летом. Школа работает семь дней в неделю. Дети могут заниматься хоть каждый день, но не реже двух раз в неделю.
В новую жизнь -- на коне По плотной фигуре протоиерея Бориса Кицко никогда не скажешь, что он -- отличный наездник. Однако это так: отец Борис с детства на лошади. «Когда я стал думать, что бы такое сделать для моих хлопцев, я вспомнил о том, как в детстве любил лошадей. Лошадь -- это же не просто животное. У нее есть характер. Она, можно сказать, личность, друг. И поэтому особенно привязывает к себе человека», -- вспоминает батюшка. «Хлопцы» -- ребята из приходского приюта, который существовал уже года четыре к моменту создания конно-спортивной школы. Потом школу и приют перевели на одну территорию -- чтобы ребятам быть поближе к лошадям.
Верещагино -- город небольшой (20 тыс. жителей). По одну сторону полосы щербатого асфальта -- серые пятиэтажки, по другую -- деревянные домики с наличниками. Но народ здесь активный: есть спортивные секции, танцевальные и музыкальные кружки. И школа верховой езды. Она единственная в крае, несмотря на то что в Перми есть ипподром. Конный спорт особым образом притягивает человека -- он остается не один на один с тренером. Есть еще третий -- лошадь. Это не спортивный снаряд, у нее есть характер, между наездником и лошадью выстраиваются отношения. И ради этих отношений люди меняют свою жизнь. Кто-то оставляет университет и идет работать конюхом. Кто-то, как здешние ребята, бросает улицу, вредные привычки, порывает с криминалом.
«Из города» (в смысле не из приюта) на занятия приходят около шестидесяти детей. У кого-то дома все отлично, у других -- проблемы с родителями. Или даже с милицией. Некоторые из «городских» -- одноклассники приютских ребят. Получается, что мальчишки из приюта привлекают сюда «домашних» детей. Но не только. Верещагинская школа буквально гремит в округе. Алена с детства бредила лошадьми, но в ее родном городе Добрянке, который в несколько раз больше и благополучнее Верещагина, заниматься ездой было негде. Мама случайно услышала про школу и привезла девочку в летний лагерь отца Бориса. И не одну, а с целым «выводком» подружек. Сюда приезжают на лето даже из самой Перми.
Ученики сами ухаживают за лошадьми, седлают, чистят, моют конюшню. Ребят с территории конной школы буквально не выгонишь, они готовы проводить здесь дни напролет. Но если вдруг преподаватели узнают, что их ученик из-за лошадей стал прогуливать обычную школу или у кого-то снизилась успеваемость, -- могут отстранить от занятий. Это, конечно, самое страшное наказание. Не менее строгий штраф налагается за матерную ругань, распитие спиртных напитков и курение. Но ради лошадей даже самые закоренелые хулиганы готовы терпеть такую строгость. Так и начинается их исправление.
Здесь ездят по-деревенски -- без седла, лошадей не куют. Всего лошадей (вместе с жеребятами и осликом) сорок. А больше пока и не нужно. Территорию школы с одной стороны огораживает шоссе, с других -- лес и поле. Ребятам из приюта, а также тем, кто приехал в лагерь на летнее время, выходить за территорию без разрешения запрещено. Зато в самой школе все устроено так, что тут можно провести целый день, ничуть не соскучившись. Есть столы для настольного тенниса, турники, брусья, песочница для малышей, пруд с катамараном. По специальному заказу сварили качели, какие были в детстве отца Бориса, -- высоченные, качаются на них стоя. Когда они разгоняются до высшей точки, подошвы начинают отлипать от доски, на которой стоишь. И если осмелиться не смотреть на ноги, а поднять голову -- видно далеко, до самого горизонта: нежно-зеленые поля, реку, сизый лес и солнце сквозь тучки.
А еще есть мишка. Косолапый пятимесячный медведь, который по вечерам громко требует «мороженку» и сосет палец, если ему подставить. Зовут его Хомка. Сидит на цепи -- не чтобы не убежал, а чтобы не шкодил в огороде и не приставал к другим животным (помимо лошадей здесь живут еще овцы, кролики и куры). В лесу охотники завалили медведицу, а она оказалась с медвежонком. Так Хомка попал сюда. И конечно, тут ему по части популярности равных нет: мимо малыша спокойно не проходит никто. Вопросы о Хомкином будущем задают отцу Борису все, но он еще не решил, как поступить со всеобщим любимцем. «Вообще, в наших краях деревенские традиционно держали медведей. В деревне, где я рос, была ручная медведица. Но самая большая сложность, -- говорит батюшка, -- в том, что Хомка меня переживет. Ведь в хороших условиях медведи живут до сорока лет. И кто же будет за ним ходить, когда меня не станет?»
Хлопцы «В арсенале» отца Бориса есть мальчишки, на счету которых не один ограбленный магазин. Это настоящие короли улиц. Но мальчишки -- народ любопытный: «Тэ-э-экс, а что за школа такая? А что за лошади?» Они появляются раз, два... «Почему у других верхом получается, а я не могу?» Приходится еще и еще походить на занятия. А потом говорят отцу Борису: «Можно я с вашими ребятами поживу?» Остаются. Некоторых в школу приводят сами родители -- в основном, одинокие мамы, которые не справляются с мальчишками, или родственники, взявшие осиротевших детей на воспитание. Кто-то бросил учебу, кто-то загулял, кто-то связался с дурной компанией, кто-то не находит общего языка с отчимом.
Леха -- типичный дворовый парень в надвинутой на глаза кепке и кожаной куртке с иностранными надписями. Подходит вразвалочку, улыбается щербато. Напрягаешься: чего от него ждать? И он вдруг: «А хотите на Биме покататься? Он тут самый лучший -- спокойный, послушный. Я его больше всех люблю». Парень здесь всего пару месяцев. Его буквально сплавили сюда работники интерната, где он раньше жил. Он их запугивал: если что не по нему -- не имеете права! Я на вас в суд подам! Что-то мало-мальски поделать отказывался наотрез: «Я сирота, вы мне все обязаны!» Сладу с ним не было никакого. Причем, что самое обидное, по сути, такое поведение было продуктом стараний самих же работников интерната -- соцработники приходили к подросткам, втолковывали им про их права и про обязанности всего мира перед ними. Вот и получился такой наводящий ужас Леха. Привезли его сюда. Отец Борис с ним знакомится: «Алексей, ты куришь?» -- «Бросил!» -- «А это что?» -- батюшка вытащил у парня из рукава пачку сигарет и отбросил в сторону. «Да как вы смеете?! Я на нее знаете сколько зарабатывал?! Я вас по судам затаскаю!» -- «Как же так? Ты же сказал, что бросил. И ребята это слышали. Вот теперь совсем, значит, бросил». С работой на конюшне была та же история: «права не имеете!». «Леш, ну ты подумай, что с тобой будет, когда ты из интерната выйдешь?» -- «Мне квартиру дадут, обязаны». -- «Хорошо. А дальше что? Кому ты будешь нужен, ты же ничего не умеешь. Сопьешься, и только». Призадумался Лешка, почесал под кепкой затылок и пошел мыть конюшню.
Сероглазый улыбчивый Володька признается, что был наркоманом. Но как-то плохо верится. Он уже выпускается -- ему восемнадцать, и он собирается домой, в Петербург. Поступать. В Верещагине окончил вечернюю школу, а днем учился в техникуме на маляра.
Хмурый загорелый Сережка -- самый лихой казак, как его называют. В седле держится, как приклеенный, а лошадь, почувствовав на себе серьезного наездника, выкатывает глаза и начинает ходить ходуном. Не на лошади Сергей себя просто не помнит. Ему семнадцать. Сдали его в приют отца Бориса тоже из интерната: ничего не хотел делать, постоянно сбегал, школу забросил на пятом классе учебы, ничто его не интересовало. Правда, была одна страсть -- лошади. Он, еще когда у родственников жил, за двадцать километров бегал на ближайшую конеферму. И там торчал целыми днями. Управы на него не было. Привезли в Верещагино несколько лет назад, и тут Сережка закончил-таки девять классов. Потом его позвали работать на Пермский ипподром. Но там все не ради любви к лошадям делается, а ради больших денег, свои интриги, все какое-то чужое. Короче, вскоре Сергей вернулся. Работает в школе помощником тренера.
Казаки и монах Джигитовку ребятам преподает иеромонах Александр. Шагает порывисто, всегда с засученными по локоть рукавами. Некоторые ребята тоже закатывают рукава на его манер. Надо сказать, что сел в седло отец Александр только после того, как появилась идея создания конно-спортивной школы. На этом настоял опять же отец Борис. «Я заскакивать на лошадь без седла учился на тяжеловозе. Он высотой в полтора человеческих роста. Зато у него спина мягкая, ездить без седла удобно», -- рассказывает отец Александр. А потом, в первый же год после открытия школы, иеромонах пошел в ученики к мастерам спорта, занимавшимся джигитовкой. Обучение заняло несколько месяцев. Теперь уже у него ребята учатся скакать, стоя в седле на руках, скакать галопом, сидя задом наперед, орудовать шашкой на полном скаку. Мальчишки из школы могут принять присягу и стать казаками: тут, на Урале, очень активное казачество.
Приютские ребята -- все казаки. У всех военная форма и папаха. В келье отца Александра рядом с облачением висят скрещенные шашки и нагайка. Да, казаков-монахов не бывает. Зато известны случаи, когда казаки после ратных подвигов уходили в монахи, говорит преподаватель джигитовки. Отец Александр все время находится при ребятах. Его келья расположена в одном здании с конюшней. С утра он с мальчишками читает утренние молитвы, вечером они с его наставлениями расходятся по комнатам.
Нас угораздило попасть на день города. На народных гуляниях на местном стадионе как раз было запланировано выступление «наших» казаков. Отец Александр собрал с утра ребят, проводит инструктаж: «Так, ну, кто не в форме? Ногу подвернул? Выступать не сможешь. Кто еще? Так, сейчас моем конюшню, потом седлаем лошадей, в течение полутора часов тренируем программу. Потом -- надеваем форму, берем шашки -- и на стадион!» Ребята разбегаются выполнять задания.
Тренер по верховой езде Алла Магонова до открытия школы о лошадях только мечтала. А теперь сожалеет, что не начала ездить в юности: «Чем раньше, тем лучше. Ребятам в этом смысле повезло». По образованию она -- воспитатель детского сада. Услышала, что где-то под Пермью есть священник, который занимается трудными подростками, и приехала сюда из Донецка вместе с мужем. Собственно, с нее и с отца Александра началась вся конная школа. И еще с нескольких лошадей, которых подарили-отдали. Это были (да и теперь есть) простые деревенские лошади, непородистые, а так -- мешаные. «Лошадей было мало, а детей много. На каждую лошадь приходилось по несколько человек. Некоторых лошадей нам отдавали, потому что они кусали людей или лягались. Это потому, что они людям не доверяли, нервные были. А у нас они исправились, стали спокойными. Получается некий двойной эффект -- трудные подростки исправляют лошадей, а те исправляют подростков», -- говорит Алла. «Трудные говорите? -- удивленно переспрашивает она. -- Да нет вроде. Меня слушаются, все делают, если я попрошу. Не знаю, как так получается? Может, потому, что я их всех люблю. Вот батюшки -- они могут быть строгими. А я мальчишек где-то и побалую».
Тем временем подготовка к выступлению идет вовсю, к Алле, стоящей чуть поодаль от этой суматохи, подскакивают ребята, спрашивают совета. Она меж тем продолжает рассказывать: «Бывают конфликты, конечно. Один из мальчишек -- очень сложно с ним было -- обвинял меня в том, что я на лучшую лошадь сажаю только свою дочь. Но это он больше из ревности говорил, конечно». По ее наблюдениям, ожесточенные, грубые дети становятся после занятий с лошадьми более спокойными, а слишком изнеженные дети, напротив, приобретают волевые качества. Так что верховая езда идет на пользу всем. Детям, которых все всю жизнь предавали -- родители бросили, а если они и есть, то пьют и им дела нет до своих чад, -- любовь просто необходима. Иначе не для кого быть хорошим, не для кого учиться, не для кого стараться. И не важно, от кого они получают любовь -- пусть даже от лошади. А ведь животное не может быть подлым, оно не способно на предательство, низость. И иногда получается, что у приходящих в школу детей, кроме него, в жизни ничего нет. Представляете, среди наших учеников есть дети, которые, когда даешь задание нарисовать свою семью, рисуют лошадей! Это страшно, плакать хочется…»
«Выезжаем!» -- раздается сочный голос отца Бориса. Мальчишки уже ускакали за территорию, а те, кто не выступает -- девчонки из лагеря, друзья и взрослые, -- погружаются на две телеги. Гуляния к этому времени продолжаются уже несколько часов, подвыпившая публика, уставшая от песенных коллективов в народных костюмах, разошлась по палаткам с шашлыком и сувенирами. Ребята ворвались на стадион, как вихрь. Раскисшие зрители ахнули, трибуны заполнились вмиг. Каждый раз, когда Сережка выезжал галопом, раздавались аплодисменты. А Андрюшка, выполняя сложный кульбит, свалился под ноги чужой лошади. Тут зрители поняли, что перед ними разыгрывается довольно рисковое зрелище. Успех был обеспечен. Потом (уже на задворках стадиона) катали публику за деньги -- по десять рублей с носа. Собранное честно отдали отцу Борису: они с отцом Александром купили газировки и сладостей, и вечером все сидели у костра на территории конной школы.
Вдруг часть ребят, в том числе и дети настоятеля, встала: «Можно мы в увольнение? Сегодня будет салют!» -- «Но чтоб не как в прошлый раз!» На прошлый день города ребята отпросились погулять, но в назначенное время в приют не вернулись. А на утро отца Бориса вызывают в отделение милиции: «Ваши хлопцы у нас». Оказалось, к девчонкам из конного летнего лагеря городские парни приставать стали, а ребята заступились. Подрались. Отец Борис ходил, договаривался. Отпустили ребят. А потом отец Борис, сверкая очами, призвал их к себе: «Молодцы, что в драку полезли! Если бы не вступились за девчонок, от меня бы больше вам досталось, чем в потасовке и от милиции, вместе взятых!»
Статьи / Православие / Сорок лошадей
Протоиерей Борис Кицко -- благочинный храмов Верещагинского округа Пермской епархии, настоятель храма св. блгв. кн. Александра Невского, духовник Свято-Лазаревского женского монастыря. Родился в 1963 году, потомственный казак, с детства ездит на лошади. В 1989 году рукоположен в иерея. Отец шестерых детей и еще двенадцати приемных. Десять лет назад создал приходской приют, в котором сейчас в общей сложности живут 40 детей (мальчики и девочки, которых примерно поровну, живут отдельно на разных территориях: мальчики -- при конной школе, девочки -- в скиту Лазаревского монастыря). Шесть лет назад создал конно-спортивную школу с целью реабилитации трудных подростков. Помимо приютских детей здесь обучаются около 60 детей из города. Летом на территории школы располагается детский лагерь. Всего в школе 40 лошадей. Занятия проходят в две смены. Утром (чтобы ребята успели в школу) и вечером, после учебы. Обучение бесплатное. После полутора часов занятий детей обязательно кормят в трапезной. В дождь занятия не отменяются, дети ездят верхом и зимой, и летом. Школа работает семь дней в неделю. Дети могут заниматься хоть каждый день, но не реже двух раз в неделю.
