Сверкала и переливалась елка, увитая серебристым дождем и мишурой, стеклянные шары пускали разноцветные блики... “Здравствуй, мир!” — хотел закричать Коврик, но был так потрясен, заворожен и очарован, что потерял дар речи. Словно сквозь сон до него долетело восхищенное: “Какая прелесть!”, — и он даже не понял, что это относилось к нему. О собственной внешности у него было весьма смутное представление, но в глубине души он, конечно, надеялся, что его считают красивым Ковриком, иначе положили бы его не в спальне перед кроватью, а где-нибудь возле входной двери. * * * Первое время юного Коврика безмерно удивляло все, с чем ему приходилось знакомиться. Скоро он научился отличать тяжелые Ботинки от изящных Туфелек, а мягким Тапочкам он особенно симпатизировал. Часто Тапочки оставались с ним ночь, и тогда они вели долгие задушевные разговоры. Тапочки рассказывали Коврику о происходящем за пределами спальни, делились последними новостями, иногда мило сплетничали о Ботинках и Туфельках. Коврик совсем не знал жизни, но в душе был философом, поэтому его ужасно интересовали вопросы мироздания... Незаметно пролетел год. В доме опять, как в детстве, запахло елкой, и сердце Коврика затрепетало. Он верил, что в новогоднюю ночь исполняются самые заветные желания, происходят самые невероятные чудеса. Он очень хотел что-нибудь загадать, но, как ни старался, так и не смог ничего придумать. Ему казалось, что у него есть все, что нужно для счастья... Дни шли за днями, один Новый год приходил на смену другому... Тапочки все чаще стали жаловаться на здоровье, да и Коврик начал находить у себя потертые нитки, и это его удручало. Раньше он никогда не думал о том, что с ним будет, когда он весь обветшает. Коврик старался не падать духом, бодрился и стал еще бережнее относиться к Тапочкам. Он шептал им по ночам разную нежную чепуху, с болью замечая, как они стареют. И вот однажды вечером вместо любимых добрых Тапочек появились бездушные пластиковые Шлепанцы... Коврик не смог смириться с такой подменой и загрустил, стал равнодушным и невежливым. Ему казалось, что жизнь потеряла для него всякий смысл... * * * Приближался очередной Новый год. Туфельки и Ботинки ужасно суетились, бегали по всему дому, и в Коврике постоянно застревали еловые иголки и кружочки конфетти. Почему-то именно сейчас его депрессия неожиданно сменилась ожиданием чуда. Иголки кололись и чесались, конфетти щекотались, но Коврик был готов на любые жертвы, лишь бы опять испытать это волшебное новогоднее настроение, почувствовать себя юным и восторженным. Как-то тусклым зимним утром, еще не совсем проснувшись, Коврик почувствовал странное, необычное, но очень приятное прикосновение. Сбросив остатки сна, он разглядел две нежные розовые пятки и десять крохотных пальчиков. Ножки неуверенно протопали по Коврику... С этого дня Коврик будто помолодел. Он жил, постоянно ожидая встречи с этими замечательными Ножками. К его огромному сожалению, им не часто удавалось добраться из детской в спальню — на их пути было столько почти непреодолимых препятствий! Разбросанные по полу игрушки (огромный мяч, наверное, специально каждый раз оказывается прямо на дороге), обеденный стол (что лучше — обойти его вокруг или проползти под ним? Как бы не заблудиться среди стульев...) и двери, двери, двери... Ножкам не разрешалось заходить в спальню, но запретный плод, как известно, сладок. К тому же Ножкам так понравился милый мягкий Коврик, что они при каждом удобном случае пытались пробраться к нему. А он старался подставлять им свои самые пушистые места, предугадывал падения, следил, чтобы они не наступали на холодный пол... Теперь он снова был счастлив. Но дни неминуемо складывались в месяцы и годы. Коврик старел и уже не мог заботиться о Ножках так, как раньше. А Ножки росли, становились все более самостоятельными и им уже не требовалась опека старого Коврика. Коврик все чаще думал о том, что скоро пробьет его последний час, и свою смерть он встретит на свалке. Но вот однажды (ах, сколько этих “однажды” было в долгой жизни Коврика!) кто-то мохнатый и теплый потыкался в него чем-то мокрым и холодным, схватил чем-то твердым и потащил в угол между кроватью и окном. Довольно тявкнув, Мохнатый уютно свернулся на Коврике калачиком и сладко засопел. Коврик был очень смущен — он не знал, как ему относиться к этому Мохнатому. Новый знакомый был совсем не похож ни на Тапочки, ни на Ножки. Он не был склонен вести задушевные беседы и совсем не выглядел трогательно беззащитным... Он был очень шумный, с него лезла шерсть, а иногда он случайно цеплялся когтем за какую-нибудь нитку на Коврике, и тот вздрагивал от ужаса, думая, что его вот-вот раздерут в клочки. Но пришел тот день, который расставил все по своим местам... В доме готовились к встрече Нового года. Через щель под дверью Коврик видел елку, под которой разноцветной грудой лежали подарки, а среди них — большая красивая подушка, перевязанная лентой. Нехорошее предчувствие зашевелилось в его душе... ...А потом был нескончаемый топот многих незнакомых Коврику Ботинок и Туфелек, музыка, шуршание бумаги, снимаемой с многочисленных коробок и коробочек, радостные и удивленные возгласы, звонкий лай Мохнатого... Коврик был уже слишком стар, чтобы спокойно спать под весь этот шум. Он промучился до утра и только на рассвете забылся тяжелым сном. А когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на мусорной куче в окружении пустых консервных банок и мокрых газет. Самые страшные его мысли стали явью. Вся жизнь пронеслась перед Ковриком чередой счастливых и грустных дней, удивительных открытий и горьких разочарований, неожиданных встреч и печальных потерь... “Вот и все...”, — подумал он, но в этот момент совсем рядом раздался радостный визг, и перед ним оказался Мохнатый. Опять, как и в первый раз, аккуратно сомкнулись зубы, и вскоре Коврик оказался в знакомом и таком родном углу. По всей спальне валялись клочья, еще совсем недавно бывшие большой подушкой (видно, над ней основательно поработали чьи-то зубы и когти...). Но сейчас Мохнатый не обратил на это ни малейшего внимания. Он был так рад, что нашелся его чудесный Коврик! Никакие сокровища в мире не смогли бы заменить его. И тут Коврик понял, что у него появился самый настоящий друг. Старому потертому Коврику стало так тепло на душе, что он запел... И пусть певец он был никудышный и в его песне не было ни размера, ни рифмы, но разве это имеет значение? Когда поет душа, нет нужды в критиках. Даже если это душа всего лишь старого Коврика.
Статьи / КОВРИК
