В монастырских стенах среди случайного люда всякие встречаются: и неверующие, и маловерующие, и верующие, да сами не знающие во что. Но попадаются и такие, которых и не разглядеть, и которые подобны земле с посеянным в нее зерном. Что взойдет из этого духовного семени, знает только Господь.
Два резчика работали в мастерской при монастыре. Первый из них Игорь - мужик твердый и даже суровый иногда, но мастер редкого таланта. Второй - его помощник Сеня - веселый и простецкий паренек.
Игорь вырезал уже четвертый иконостас и приобрел неплохую репутацию среди настоятелей, продвигая свою мастерскую добротностью и надежностью исполнения.
На этот раз, правда, иконостас попался сложный, нестандартный, а монастырь далеко, почти за две тысячи километров. Посему выделили мастеру помещение прямо при монастыре, и пришлось Игорю ехать на место. Кто резал, тот знает, насколько на месте дело идет проще - и быстрее, и ошибок меньше. А то и вовсе без них.
Сеньку взял с собой - тот хоть и незнамо какой мастеровой, но для грубой работы лобзиком да долотом вполне сгодится. Правда, сам Сеня к делу присматривался серьезнее, чем неопытные руки позволяли.
– Конечно! - посетовал он, когда дело дошло до стружки. - У тебя стамески вон какие, кованые, дедовские еще. Их наточишь, так хоть бороду брей. А у меня долото, много ли я таким инструментом наработаю?
– Много, - ответил Игорь без улыбки. - А наработаешь мало, так зачем приехал? Тебе для черновой работы зачем стамески хорошие?
Сенька обиделся. Да делать нечего, взялся за лобзик, чуть отмерил, чуть пильнул, да и отошел. А ведь верно, до хорошего инструмента еще дорасти надо.
Резали, впрочем, дружно - не первый год вместе, уж давно два друга, как две руки. «Дорезались» и до Великого поста, кои в монастырях бывают тяжким временем для светских животов.
– А я и попощусь, пожалуй, - решил Игорь. - Дело это полезное, да и укрепляет характер. Ну а ты… Можешь и не поститься.
– А чего это ты за меня решил? - возмутился Сеня. - Я не слабее тебя. Давай поспорим, что отпощусь до конца?
– Да брось ты, - отмахнулся Игорь: Сеню он знал давно, и его порывистость, легкость на подъем, и его детское непостоянство. - И недели не протерпишь. Спорим.
– А давай на стамески твои? - у Сени аж глаза заблестели от азарта.
Игорь только усмехнулся:
– Давай! На стамески, так на стамески.
Поспорили.
Первая неделя поста далась трудно, она особенно тяжела и строга. В понедельник и вторник не ели вовсе, а только сидели на воде.
Сеня не роптал, а все ухмылялся, поглядывая на стамески и на Игоря, который в ответ только головою качал.
Но к среде Сеня уж пустился в рассуждения о том, что в его деле точный инструмент не так уж и важен, потом о вреде длительных воздержаний. Вспомнил о язве желудка, которой сильно страдал его дядя, а значит, и у него может открыться эта болезнь.
Игорь же все ухмылялся и показательно любовался стамесками, вертя их к свету возле окошка, сбривая волоски на руке и аккуратно перекладывая инструменты с места на место.
К концу первой седмицы резчики попривыкли к строгости «диеты», но шуток на эту тему уже не отпускали, чтоб не задевать больное. Впрочем, Игорь виду усталого и голодом измотанного не показывал, а вот с Сеней выходило иначе: в трапезной он из-за стола поднимался не спеша, заглядывал голодными глазами за поварскую раздачу и вздыхал. Но, чтоб не нарваться на недовольство товарища, молчал.
А еще через неделю приноровился он убегать к обеду раньше Игоря, и что и сколько там ел, неизвестно. А потом и за ограду взялся ходить по монастырским поручениям.
А Игорь… Игорь только улыбался, тонко чуя на голодный нюх аромат полукопченой или масляный запашок чебуреков, доносящийся от его напарника по возвращении того из города. Улыбался и молчал, ибо сказали как-то на трапезе: «Неядущий, не осуждай ядущего».
Он и не осуждал.
К Благовещенью друзья обвыклись с монастырским укладом и даже прониклись неясным духом монастырской жизни.
– А монастырь-то непрост. А, брат Семеон? - в полушутку спросил как-то Игорь. - Что-то здесь такое есть, хоть с виду и не сказать.
– А что тут секретного? - удивился Сеня. - Люди обыкновенные, а правила простые. Сегодня, кстати, и вино полагается.
И к вечеру он достал пару жирных лещей и «двушку» пива, красиво накрыл верстак и радостно засуетился в поисках подходящих стаканов.
– Я спросил благословения, - на всякий случай пояснил он. - Сказали, что если немного, то можно хоть винца, хоть пивка. Ну я вот и взял пива, все ж с рыбкой-то? А?
Игорь аж просветлел, глядя на искреннюю радость товарища, его уютную праздничную суету.
– Да ты пей, брат, - отмахнулся он от угощения. - А я не буду, не хочу с рельсов сойти раньше времени. Но за тебя порадуюсь.
И так уж до конца поста Игорь ни слова не сказал о еде. Такой человек был - взялся делать, так делай и молчи, а решишь бросить - так и бросишь молча. Чего болтать-то?
К страстной седмице работу завершили, а к Пасхе нарядили иконостас, и запел он резьбой, будто в хоре не хватало одного голоса, а они его добавили.
Засобирались было домой друзья, да незавершенное дело Игоря не пускало.
– Давай уж допостимся, чтоб не приучать себя к поблажкам? - предложил он. - А то так и будет за нами недоделанный пост потом волочиться, как хвост за змеей.
– Да какой у змеи хвост? - рассмеялся Сенька. - Моя «змея» поста и не заметила, я ж иногда… Я уж давно… Ладно. Эх.. Если хочешь, давай допостимся.
Пасхальная всенощная выдалась красивой, тут уж и Сеня залюбовался. Ночное богослуженье вообще выглядит необычно и таинственно. А уж пели как славно! Да и на иконостас свой мастера не без радости насмотрелись. А главное, монастырь открылся им, как неземное место какое-то. Игорь причастился даже.
К утру явились в келью, уставшие. Сеня завалился спать не раздеваясь, да скоро Игорь растолкал его на трапезу - разговляться.
К празднику настоятель о своей братии позаботился - за два дня готовили. Тут тебе и уха чуть ли не тройная, и рыбное оливье – кто бы подумал, что такое бывает, и рулетики, и салатики, и котлетки, а с ними и палтусы, и лососи, и осетры. А уж куличей да яиц - ешь, хоть лопни.
Не сразу Сенька и заметил, уплетая за обе щеки, а еще больше глазами загребая, что друг его суровый обмяк да притих. Чуть съел рыбки, чуть картошечки, да яичко одно. И сидит, довольный и белый, но не кожей, а как-то иначе, будто фонарь проглотил. И вид такой таинственный и довольный показывает, словно миллион в лотерею выиграл, но не сказал еще никому, а сидит и наслаждается.
– Ты чего? - спросил Сеня, как только прожевал.
А тот только плечами пожал: ничего, мол.
В мастерской уж все собрано, вещи, инструменты, все по баулам. Пора бы и отчаливать, билеты на поезд прикуплены.
Присели на дорожку. Смотрит Сеня на Игоря, и все не поймет, что не так с ним, что за радость прет из него молча.
– Да чего ж ты, брат? - удивился он, невольно улыбаясь. - Что-то ты утаиваешь от меня. Сознавайся.
– Да ничего, - ответил Игорь. Глаза его заблестели, засветились, и вроде даже слезы навернулись - Сам не знаю, что-то… Сам не знаю, что, но что-то такое…
Он поднялся, раскрыл свою дорожную сумку, достал сверток.
– Вот, Сень, - протянул его Сене. Сверток известный - набор тех самых стамесок в кожаном чехле. - Держи. Пусть тебе помогут.
– Да ты что, брат? - Сеня даже растерялся. - Я ж не смог, я ж «распостился» уже через неделю. Я и пивко попивал, и винцо. Да и вообще…
– Держи, держи. И, знаешь… Поезжай без меня, - он даже расстегнул молнию на куртке для подтверждения. - Я еще побуду.
– Что? Ты серьезно? - удивился Сеня. - Это же монастырь, чего тут сидеть-то? Он как черно-белый телевизор: одни монахи черные, да стены белые. Больше ничего.
– Нет… - задумчиво ответил Игорь. - Что-то здесь есть… Что-то такое… Сам не знаю. Что-то.
Друга своего знал Сеня, потому уговаривать не стал. Уехал.
А Игорь остался в мастерской, порядок навел, чаю заварил себе, встал у окна, смотрит, и правда - церковь белая, кельи белые, монастырская стена тоже белая. И монах молодой стоит на пустом дворе против церкви и молится, закрыв глаза. Думает, что его никто не видит. Худой, как деревце, и весь в черном. И что-то в этой потайной молитве увидел Игорь, что-то неясное, но огромное, как небо.
– Что-то здесь… - прошептал он сам себе, отошел от окна, присел на табуретку и оглядел мастерскую. Стены, верстаки, инструментов море, иконка Господа Вседержителя в углу. Встретился он с нею «взглядом» и вздрогнул: - Я понял!
Поднялся Игорь, закрыл глаза, как тот монах за окном, перекрестился и поклонился на икону.
«Не что-то здесь, а Кто-то. Неужели…» - он открыл глаза и всмотрелся в лик на иконе:
- Это Ты, Господи?
Сердце его будто вздрогнуло и нежданно наполнилось такой пасхальной радостью, которая ведома лишь хорошенько удержавшим Великий пост. А пасхальная радость в монастыре, так это и вовсе состояние особое. Что-то в ней есть такое… Что-то огромное, как Небо. Или Кто-то.
