К пяти годам Тима подхватил свою первую зависимость - он завяз в игромании. Играл он с просыпу, не успев вылезти из-под одеяла. Мама с трудом его умывала, впихивала в одежду, тащила на кухню, где с ложечки заправляла в него завтрак. В детском саду он воспитал воспитателей, которые уж опустили руки – болен безнадежно, пусть сидит со своим смартфоном.
Мама признала бы Тиму психологическим инвалидом или, по крайней мере, сочла бы его болящим ребенком, если бы имела время и дух что-нибудь еще осознавать и считать поверх того, что уже приходилось держать в голове.
В выходные родители вели Тиму на детскую площадку - подышать. Здесь он прилипал к группе таких же болящих игроманов, и они сражались в сети или имитировали общение в играх-симуляторах.
Даже в церкви перед причастием он прятался в комнатке для детей и играл, пока его не выгоняли вездесущие старушки. Впрочем, довольно быстро он воспитал и их.
Вечером же Тима часто впадал в истерики, потому что папа забирал телефон, строго требовал подчинения и угрожал вовсе изъять игрушку.
А когда ребенок, наконец, засыпал, родители уединялись на кухне, пили терпкий чай и держали совет, вроде военного, потому что Тимин папа служил офицером в ближайшей части.
В очередной такой военсовет случайным своим звонком вклинился папин отец, дед по совместительству, которого Тима ни разу не видел, ибо жил тот где-то далеко. Проведав о зависимости, дед вознамерился срочно прилететь и спасти единственного внука.
Зная придурковатость деда, отец пытался того отговорить. Но придурковатость - она ведь непобедима и непрошибаема, и справиться с нею тяжелее, чем с зависимостью. А потому через несколько дней дед уже звонил в дверь.
Отец открыл и впустил в их размеренную жизнь ненормального старика - взъерошенного, пучеглазого деда, похожего на состарившегося Карслона с морозными ожогами на одутловатом лице, с низким и хриплым пропитым голосом, выпуклым брюхом и короткими ножками. В деревне все его так и звали – «Карлсон, который»…
К вечеру дед уже и сам дул на крепкий чай, от чего его пухлое лицо раздувалось до размеров тыквы, и хрипло возмущался зависимостями:
– Была у меня одна, - заметил он с бравадой бывалого солдата. - Алкогольная. Да, представьте себе!
И он прервался для паузы, будто ожидая, что присутствующие удивятся и шокируются таким заявлением, исходящим от матерого алкоголика.
Но окружающие промолчали, сдерживая вздохи, и дед утвердил:
– Но с зависимостью покончено! - Он опять помолчал, но, не дождавшись встречных вопросов, для прочности, вроде твердой печати в конце документа, заверил: - Уже семь лет без зависимости. Семь!
На следующий день Тиму пришлось оставить дома, ибо дед не остановился бы и перед походом в детский сад, если того требовало спасение внука. А дед в детском саду - это уж слишком, перед такой катастрофой любая зависимость выглядела недоразумением вроде легкого насморка с утра.
Тима начал день с новой «игрухи», поскольку ему требовались больше ярких впечатлений, чтобы внутренне отвлечься, спрятаться от странного толстяка, который не сводил с него глаз все утро.
Только Тима пробил первый уровень игры, как в комнату ввалился больной старик, и жестоко вскрикивая от боли, завалился прямо на пол.
– Спасите! - поддельно и неубедительно стонал он. - Тяжелое ранение в ногу! Проклятые белки!
Тима не нашелся как отреагировать в столь экстремальной ситуации, он только вскочил в кресле, отложил бережно телефон на полку с мелочевкой и уставился на страждущего.
– Срочно… - стонал и корчился дед на полу. - Нужен медицинский шоколад…
Тима не имел медицинского шоколада, да и не слышал, чтобы кто-то лечил ранение ноги едой. Но, на всякий случай, согласился показать деду магазин, в котором шоколад имелся, пусть и не совсем лечебный. Дед как ни в чем не бывало поднялся, снарядился сам и снарядил внука, и они отправились в нелепое и дурацкое путешествие.
Дед оказался настолько необычным и, как говорил папа - придурковатым, что Тима, пожалуй, назвал бы его совсем необычным. Или совершенно необычным, если между этими словами есть разница.
Дойдя до центра военного городка, они свернули в детский магазин, где вооружились двумя стрекочущими автоматами на батарейках и солнечными очками. Погода в тот день скорей склонялась к пасмурной, чем к солнечной, но дед пояснил, что очки помогут им оставаться незамеченными. Тима не понимал, как очки от солнца могут укрыть двух человек, один из которых, к тому же, толст как Марио, и сделать их незаметными. Но очки ему понравились.
Возле парка деда опять атаковал приступ боли в ноге, и он пустился отстреливать ворон из игрушечного автомата, потому что, с его слов, все это их проделки.
Прохожие с опаской косились на полоумного старика с ребенком, устроившего в парке слишком уж развязную перестрелку. Но Тиме и перестрелка понравилась, хотя против ворон он ничего не имел.
Наконец, заполучив плитку целительного шоколада, дед разделил ее поровну – по-солдатски, и они, сидя на парковой скамейке и весело болтая короткими ногами, съели весь медицинский комплект за раз.
И тут дед увидел нечто, что преследовало его, вероятно, всю жизнь, ибо он будто взорвался:
– А это что за острые палки воткнулись в небо? - спросил он удивленно и как-то неуместно ошарашенно и указал на недалекий горизонт, который в таком крошечном городке находился буквально в двух кварталах.
– Это не палки, - объяснил Тима очевидную и простую вещь. - Это деревья такие, сосны называются. Там лес.
– Так и знал! – с подозрением в голосе подтвердил дед какие-то свои потаенные мысли, которые, впрочем, тут же изложил: - В лесу живут коварные белки, которые и подсылают к нам ворон. Мы должны напасть на них первыми!
Так Тима очутился в своей первой опасной экспедиции. Для нее даже пришлось купить два рюкзака, которые почему-то так и остались пустыми. Зато с рюкзаком за спиной Тима и действительно чувствовал себя путешественником, покоряющим невиданные миры.
У леса они разбили лагерь и на всякий случай подкрепились дедовой долей шоколада, которую он, как оказалось, вовсе не съел. Опытный он.
– А почему белки коварные? - недоумевал Тима. - Белки добрые. И красивые.
– Эх, дружище Тиментий, - вздохнул дед, по деревенской привычке исковеркав имя до прозвища. - Мы же с тобой не просто воюем, а боремся с зависимостью. А мой опыт подсказывает, что в конце пути всякого страдальца поджидает белка.
Тима ничего не понял, но уточнять не стал. Все равно он слышал не раз, что в их лесу нет белок. Так что за них Тима не переживал.
Домой бойцы вернулись уже в сумерках, совершенно измотанные и изможденные. Война - штука тяжелая, даже если это война с белками, которых нет в этом лесу ни одной.
Следующим утром, пока все спали, Тима прокрался в гостиную и разбудил деда:
– Дед, вставай, - прошептал он тихо, чтобы не потревожить остальных членов семьи. - Война на дворе, а ты спишь.
– Тиментий? - пробормотал дед и открыл один глаз. - За дело!
Пока они завтракали и собирались в путь, дед заприметил в такой далекой дали, что видно ее было только с кухни пятого этажа, небольшую речушку. Наверное, если подойти ближе, она могла превратиться и в довольно большую.
– Это оптическая иллюзия, - объяснил дед. - В том-то и коварство - издалека всегда все иначе кажется и ко всякому делу требуется пристальность. Ох уж эти белки!
Весь день они провели на реке, наперегонки вылавливая рыбок прикупленными удочками. И Тима сам не понял, как ему удалось победить в соревновании, если он не поймал ни одной. Но соревнование ему тоже понравилось. Особенно он радовался, когда рыбок они отпустили обратно. Дед сказал, что теперь у них в реке есть союзники и победить будет куда легче.
Следующим днем они спустились вниз по течению, совсем уж так далеко, что не всякой машиной доехать можно, и добрались до песчаной отмели с пляжем. Там стояли скамейки и странные домики для переодеваний, у которых не имелось низа и было видно ноги людей. Еще там плескалась детвора и дядя в белой рубашке и поварском колпаке продавал мороженое. Тима не знал, что в далеком далеке есть такое отличное местечко.
– Ты еще почти не все знаешь, друг Тиментий! - заметил дед, и увидев непонимание на Тимином лице, уточнил: - Ты почти знаешь, но не все.
И они пустились игнорировать правила, как выразился дедушка, перебрались вброд на другой берег, собирали там ракушки и такие красивые разноцветные камни, что в их краях Тима ни за что бы таких не нашел.
Так помчались летние деньки, и так Тима и дедушка воевали против коварных белок и их помощников ворон.
В выходные они брали на войну и папу с мамой, и им всей семьей приходилось сражаться на стороне добра с тысячами гигантских комаров, впрочем, не крупнее обыкновенных, и разумными метеоритами, которые сам дедушка и запускал в небо. Но это ничего, Тима все равно любил эти опасные сражения.
А вечером они лежали с дедом на полу, и дед рассказывал такие невероятные истории, что даже в кино про космос не встретишь такой невероятной невероятности.
Целыми днями они с дедом исследовали этот громадный мир, который оказался больше, чем два ближайших квартала.
Тима теперь знал, как прокормить себя ягодами, поглотил целую кучу невкусных кусочков разных трав, фруктовой смолы и других неаппетитных, но любопытных даров природы, которые всегда назывались «А мы в детстве еще и это ели». Случалось ему и перебегать по свалившемуся дереву над вулканической пропастью, строить из шишек гипер-штопор-бомбу, бегать по утрам, чтобы спасти медвежьих цыплят, съедать огромное количество маминой еды, чтобы уберечь ее от захвата инопланетянами, наперегонки ложиться спать в середине дня - и всегда побеждать, а вечером просто проваливаться в сон от счастливой усталости, потому что угнаться за фантазией деда - тут сила нужна.
Дед же и сам «падал с ног». Но, как догадывался Тима, ничто не могло заставить деда устать по-настоящему. У него, конечно, слабели к вечеру руки и ноги и, наверное, даже живот. Но сам дед, который внутри всего этого находился, не слабел никогда. И если бы его не останавливало каждый день пришествие ночи, то он, наверное, воевал бы до последнего. Пока не ушел бы в перезагрузку автоматически. Такой он, дед.
Иногда Тима просыпался по ночам, шлепал из своей комнаты в гостиную, где на диване спал дедушка, и молча ложился рядом. Дед его обнимал и долго потом не мог уснуть. Он думал об этом малыше, потом о другом таком же малыше, который стал взрослым и превратился в его важного сына. И о тех злых ссорах, которые от этой важности возникали, и о том, как остался один. Потом он думал об одиночестве, которое некуда было девать и которым завладели хитрые белки, подсовывающие ему слезы в бутылках. И в то время он выпивал их каждый день. И слезы вытекали из него через глаза. Но Тима не знал об этих его мыслях. Эти мысли были секретными.
Когда дед уезжал, мальчик разревелся навзрыд, ухватил деда за раненую ногу и обещал много шоколада, клялся в безупречном поедании обедов. Но вездесущие враги захватили дедов дом, и ему нужно было вернуться, чтобы освободить от них свою планету.
Тима плакал, сидя на полу и размазывая слезы по щекам:
– Дед, хватит… Это же просто игра. Это же все не настоящее. Только я настоящий и ты.
– Тиментий… - дед обнял Тиму и взглянул на папу.
Папа совершенно не изменился в лице. От него зависело, что будет дальше, потому что даже мама взглянула на него молча, а только с теми словами, которые говорят не звуком, а взглядом.
Но папа опять промолчал, а только хмурнее сдвинул брови.
И дед уехал.
С тех пор Тима требовал прогулок и активной жизни вне двух ближайших кварталов, и родителям пришлось вступить в эту войну. Папа повел сына по местам боевой славы деда и внука. И куда они ни приходили - на пляж, на детскую площадку, в парк - везде у Тимы находились приятели, и все они спрашивали об исчезнувшем деде.
– Ох эти старики, - заметил папа одной пожилой женщине, с которой сидел на скамье возле песочницы. - Нелегко с ними бывает.
Женщина удивилась его словам:
– Да вы что? Ваш дед - настоящий Карлсон. Такой редкий человек - тут его вся детвора любит, как увидят его - визжат от радости. Это уникальный человек. Уникальный!
Слова женщины удивили взрослого сына - оказывается, его отец не придурковатый, а уникальный. Такого он не слышал никогда.
– Он не серьезный, хотя и безобидный, - попробовал сын выровнять свое пошатнувшееся представление об отце – придурковатом или уникальном, но давно известном ему человеке.
– Хм… - женщина покосилась на него как на подозрительно-нелогичного или даже больного. - Только с детьми. Вы не замечали? У него такое сердце. Переполненное. В нем очень много неизрасходованной любви. Он что, один живет у вас?
В начале осени дед услышал звук. Он как раз строил во дворе под навесом очередной скворечник. Их было уже пять, но дед решил сделать еще пяток. Или покрасить забор в оранжевый, или оборудовать на чердаке комнатку для мыслей. Все это, конечно, глупости, но вот уже семь лет бессмысленные занятия позволяли ему не думать о бутылках слез.
А сегодня он услышал звук. Это был вызов, звонок его телефона.
Он оставил верстак и бросился в дом, задыхаясь и быстро перебирая своими короткими ножками, вбежал в комнатку, долго рылся на столе, заваленном книгами, гуашью, рулонами чертежей и газетными вырезками. Наконец, нашел телефон и нажал зелененькую.
– Алло! Алло, пап! - раздался на том конце голос его сына. Не отец, а пап!
– Алло! - ответил старик и робко добавил уже забытое, почти не помещающееся во рту слово: – Сынок.
Помолчав и приняв это слово, сын объяснил:
– Нас захватили инопланетяне, и нам нужен опытный адмирал. Мы погибнем, если ты не переселишься на нашу планету. Навсегда.
Навсегда! Перед мысленным взором деда пронеслись лечебные шоколадки, пляж, парк с воронами, два квартала до леса и маленький мальчик Тима. Такой одинокий и такой настоящий. И вроде бы семь лет без бутылок слез, но упрямая слезинка сорвалась по его щеке и понеслась вниз, стремясь к бессмысленным чертежам и газетным вырезкам. Ох уж эти коварные белки!
