В каждом виде искусства эстетическое впечатление достигается своими средствами, по определенным «законам красоты». Но и эстетические переживания каждое искусство программирует своими специфическими способами, т. е. у каждого искусства свой язык. Иктин и Калликрат, строители Парфенона, обессмертившие свои имена и все человечество, так же как и строители Покровского собора (Василия Блаженного) на Красной площади в Москве Барма и Постник, разговаривают с нами на языке зодчества, передавая свои чувства и вызывая ответные пропорциями, соразмерностью, ритмом, пластикой, общей художественной выразительностью сооружений. А скажем, язык Рафаэля, может быть наиболее полно воплотившего свой гений в создании «Сикстинской мадонны», — цветовая гамма, рисунок, живописность и целостность композиции, с помощью которых художник, вдохновленный красотой, передает свое восхищение и преклонение.
Пытаясь проникнуть в замысел и чувства творца этого шедевра, русский поэт-романтик XIX в. В. А. Жуковский писал: «Какую душу надлежало иметь, чтобы произвести подобное! Бедный Миллер! Он умер, сказывали мне, в доме сумасшедших. Удивительно ли? Он сравнил свое подражание с оригиналом, и мысль, что он не понял великого, что он его обезобразил, что оно для него недостижимо, убила его. И в самом деле, надо быть или безрассудным, или просто механическим маляром без души, чтобы осмелиться списывать эту Мадонну: один раз душе человеческой было подобное откровение; дважды случиться оно не может»3.
Испытанные переживания от созерцания картины вызывают ответное вдохновение, рождающее стихи. Вот как это произошло. «Я был один, — вспоминает В. А. Жуковский, — вокруг меня все было тихо; сперва с некоторым усилием вошел в самого себя; потом ясно начал чувствовать, что душа распространяется; какое-то трогательное чувство величия в нее входило; неизобразимое было для нее изображено, и она была там, где только в лучшие минуты жизни быть может. Гений чистой красоты был с нею.
Он лишь в чистые мгновенья
Бытия слетает к нам
И приносит откровенья,
Благодатные сердцам.
Чтоб о небе сердце знало
В темной области земной,
Нам туда сквозь покрывало
Он дает взглянуть порой;
А когда нас покидает,
В дар любви, у нас в виду,
В нашем небе зажигает
Он прощальную звезду.
Не понимаю, как могла ограниченная живопись произвести необъятное; перед глазами полотно, на нем лица, обведенные чертами, и все стеснено в малом пространстве, и, несмотря на то, все необъятно, все неограниченно!»
