Развитие первобытного общества, его материальной практики вызывало одновременное усложнение и мифологического сознания. На более зрелом уровне развития в нем выделяются образы духов, позже богов и, наконец, мифологических героев. Каждый из них получает свое символическое значение, «специализируется» на каких-либо природных стихиях или явлениях, чувственно воплощает определенные свойства и качества человека, виды профессиональной деятельности. Так, в наиболее известной нам древне-Греческой мифологии Афина является персонификацией и симво лом мудрости, Афродита — любви, Посейдон — моря и т. д. А в ппевнеславянской языческой мифологии Перун — персонификация и символ дождя, молнии и грома; Даждьбог — Солнца, плодородия, покровитель природы, источник света и тепла…
В процессе разложения мифологически-обрядового комплекса на его основе формировалась религия со слагавшимися более высокими формами религиозного сознания: тотемизм, анимизм, анима-тизм и др. В этом же процессе мифы превращались и в различные виды художественного творчества. При этом происходил переход от мифа-символа к мифу-метафоре.
Но если в символах содержалось частичное отождествление мифологического образа и его объекта, то метафора — это образное сравнение. При этом в мифе пропадает его религиозный элемент и образ мифа становится собственно художественным образом.
Так, древнейшие племена маори в Новой Зеландии создали пленяющие своей поэтичностью мифы, легенды и сказки, повествующие о сотворении мира, богов и человека, о процессе освоения их предками новой страны, борьбе с враждебными силами природы, о важности и эстетической сущности труда. Например, в мифе «Ка-хукура и рыбаки-волшебники» говорится о том, как доблестный юный вождь Кахукура открыл совершенно новый и гораздо более продуктивный способ ловли рыбы, который позволил обеспечивать пропитанием жителей деревни.
«Трудно накормить всю большую деревню; каноэ уходят в море в любую погоду, чтобы обычную пищу — корни папоротника и сладкий картофель (кумару), птиц и крыс — можно было разнообразить вкусными кусками рыбы. Это постоянно заботило полного сил вождя. И вот однажды во время всеобщего веселья молодежи племени, когда Кахукура как обычно молчаливо сидел в углу и грезил, среди шума и смеха над его ухом прозвучал призыв: «Отправляйся на север, Кахукура. Иди один. Отправляйся в страну теней».
Много дней и ночей, дрожа от холода под проливными дождями, шагая под лучами палящего солнца и падая от усталости, шел вождь на север. Наконец он услышал чарующие звуки музыки, шум весел, смех и песни. «Он поднялся и увидел пятна света на темной воде — это светились туреху — волшебный белокожий народ Астеароа. Каноэ скользили по воде, и вода разлеталась танцующими светлячками. Волшебники ловили рыбу». Они подплыли теперь совсем близко к берегу, и Кахукура услышал, как они говорят: «Тяни сеть! Тяни сеть!» Кахукура не знал этого слова. «Что такое сеть? Рыбу можно ловить на крючок или бить копьем. А это, видно, какое-то волшебное слово, и рыбу ловят здесь волшебством».
Проявив находчивость, молодой вождь затерялся среди волшебников и начал помогать им тащить сеть на берег и выбирать рыбу. При помощи своих хитроумных проделок вождь задержал всех волшебников за ловлей рыбы до рассвета, когда края облаков засветились и над океаном засиял яркий солнечный луч. С возгласами ужаса волшебники побежали к своим каноэ, чтобы до восхода солнца успеть спастись в своем царстве теней, но было уже поздно. Они растаяли в воздухе. Исчезла даже рыба, но не исчезла сеть: Кахукура держал в руках хитроумно сплетенные мокрые льняные веревки. Он вспомнил, как волшебники кричали друг другу: «Тяни сеть!» Еще по дороге домой Кахукура научился вязать узлы, и теперь все в деревне стали плести сети. Раньше, бывало, одна рыбина дергалась на крючке или на острие копья, а теперь рыбу ловили в изобилии. Еды хватало для всех: и для вождей, и для воинов, и для их жен, сыновей и дочерей, и для рабов. Вот какое сокровище добыл Кахукура у рыбаков-волшебников в давние времена».
