Глава вторая, в которой настоящая весна приходит в горы, а радость от победы смешивается с печалью
Не покидай нас, не повергай
милый край
В море тьмы.
Хотя бы луч надежды
дай нам до утра взаймы…
А. Гомазков
Во всем молодое изящество, просветленность…
Ф. Жакоте
Милан едва успел выдернуть меч, и змей, изрыгнув последний слабый язык пламени, рухнул в ущелье. Больше никто и никогда о нем не слышал. То, что вслед за поверженным врагом вниз не полетел и Милан, было поистине чудом: его словно отбросило назад, и он упал на колени, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. Битв он видел немало, часто бывал ранен, но такой боли не испытывал еще ни разу.
А сильнее всего болело сердце за Вальду, который пострадал не меньше своего хозяина. С трудом поднявшись, Милан попытался стереть заливавшие глаза пот и кровь обрывком плаща и подошел к Вальде. Осторожно, боясь задеть любимого коня, он срезал кинжалом уздечку, отбросил ненужное теперь седло и, собрав последние силы, погладил спутанную гриву. Теперь нужно было что-то решать. Милан огляделся и вдруг понял, что в пылу битвы не заметил, как спустился с гор в долину, и до дома Феоны совсем недалеко.
- Идем, дружище, - хриплым голосом позвал Милан, - нам здесь нельзя оставаться. Мне даже перевязать тебя нечем…
Милан не знал, сколько они шли до хутора Феоны, хотя ему-то казалось, что целую вечность. Больше всего на свете хотелось лечь и закрыть глаза, но он упрямо шел вперед, изредка оглядываясь на Вальду: он никогда не позволил бы себе сесть на раненого коня.
– Держись, Вальда, дружище, уже близко, тебе здесь помогут… - шептал Милан, почти теряя сознание.
Они уже шли по тропинке вдоль плетня, огораживавшего пастбище, и Милан устало подумал, что придется подниматься на крыльцо, стучать в дверь, звать, но хозяин дома, увидев в окно непривычно сгорбленную фигуру у забора, выбежал навстречу.
- Обопрись на мое плечо, - сказал Феона, который был на голову ниже своего крестника, - поживешь у меня, пока не оправишься от ран, а уж на родине тебя встретят как героя.
Даже сквозь кровь и грязь битвы было видно, как Милан побледнел.
- Тогда я туда не вернусь. Выдержать такой прием труднее, чем сражение с драконом.
Феона вздохнул, потеребил седую бородку и понимающе кивнул. Да и куда, собственно, мог вернуться его бедный крестник? Родных у него не было. Перед тем, как ехать разыскивать змея, Милан ушел со службы, а его место, Феона был в этом совершенно уверен, сразу же заняли. Желающих служить под началом такого знаменитого воина, как Никодим, было хоть отбавляй.
Сам Феона был бы несказанно рад, если бы Милан остался жить у него, но Феона всегда чувствовал, что его крестнику такая жизнь не подходит. Милану предстоит сделать больше, чем осесть на хуторе и стричь овец…
Дома Феона осмотрел раны Милана. От кольчуги почти ничего не осталось, спина и плечи были разодраны в клочья. На щеке виднелись глубокие следы от когтей.
- Лицо быстро заживет, вряд ли даже след останется, - сказал Феона, делая перевязку, - хотя не думаю, что тебя это волнует. А спина долго будет заживать. Ты молчишь, но скажи мне честно, больно?
Милан кивнул.
- Я сейчас закончу, - продолжал Феона, - и дам тебе святой воды и лекарства.
Труднее всего Милану пришлось ночью. Боль была еле выносима. Даже тюфяк, набитый какой-то мягкой местной травой, на котором Феона уложил его спать, стал казаться жестким. Завернувшись в плотный пастушеский плащ, которым укрыл его хозяин, Милан выбрался из комнаты и устроился на ступеньках крыльца. Вся округа звенела и переливалась птичьими трелями, и он даже пожалел, что не знает, как называются эти птицы. Так он просидел всю ночь.
Милан помнил, что слышал однажды в храме проповедь о смирении евангельского сотника, говорившего о том, что он недостоин, чтобы Господь вошел в его дом, но Тому достаточно сказать слово, и его слуга выздоровеет. Милан старался напоминать себе об этом, но боль отчаянно терзала его, и ему казалось, что даже дальние невысокие лесистые горы отзывались эхом на его беззвучный крик: «Боже, будь со мной! Помоги все перенести!».
И вдруг темные ночные тучи пропали. Начало светать. Солнечный медовый свет, заливший равнину, был вестью с Небес, и даже Милан, несмотря на усталость, заметил это. Отчаяние, делавшее боль еще острее, вдруг исчезло. В измучившуюся душу Милана пролился покой. Он понял, что Господь посылает ему силы вытерпеть, и эта боль очистит и укрепит его душу.
Он с трудом встал, вернулся в дом и, наконец, уснул.
Феона и его старший сын Лука провели всю ночь в конюшне, пытаясь спасти Вальду… Теперь они медленно шли по сырой от росы луговине к дому.
- Я запрещаю тебе рассказывать Милану о том, что его конь умер, - Феона сурово посмотрел на сына. – Лучше будет, если сегодня кроме меня никто не будет к нему заходить.
- Ты думаешь, он слишком слаб, чтобы выдержать такое известие? – Лука потеребил рыжую, как когда-то у отца, бородку, и устало провел рукой по глазам. – Спать так хочется…
- Лекарь здесь – я, и поверь мне, я знаю, о чем говорю. А ты по молодости лет ты не очень представляешь, как это – потерять друга… - Феона помолчал и добавил, - Иордан всегда говорил, то Вальда – необыкновенный конь, и я с ним согласен.
- Но все равно сказать Милану придется, - пожал плечами Лука. – Уже утро, отец. И первое, о чем он спросит, когда проснется утром, так это о Вальде, захочет его увидеть... Ты не сможешь долго скрывать правду.
- Да, мы скажем, но не сегодня. У Милана слишком тяжелые раны. Он будет винить себя в смерти Вальды, а это не поможет ему выздороветь. Идем, у нас куча дел!
А в это время в комнате, вдоль окон которой они шли, Милан уткнулся в подушку, закусив зубами суровый лен наволочки, чтобы не закричать. Он все слышал…
Сделав перевязку, Феона некоторое время внимательно вглядывался в бледное лицо Милана, а потом тяжело вздохнул.
- Не надо от меня ничего скрывать, - тихо сказал он, - ты пытаешься не показывать, как тебе больно, но уж со мной-то ты можешь не прятаться в скорлупу! Я и без того знаю, что ты это умеешь. Неужели ты думаешь, что я буду спокойно наблюдать за тем, как ты замыкаешься, чтобы не показываешь боли – все то время, пока ты будешь выздоравливать? Посмотри на меня, - мягко, но твердо приказал Феона и увидел, что кобальтовые глаза его крестника полны печали.
- Он погиб, спасая мою жизнь.
- Ты и он, вы оба спасли с Божией помощью всех нас. Он был рожден для подвига, это было ясно с первого дня, и был удивительно светлым и достойным созданьем. Я знаю, ты видел много битв, но когда теряешь друга, это всегда тяжело. И все равно, сколько тебе лет, двадцать или шестьдесят.
- Мои друзья не погибали из-за меня… - отвернулся к окну Милан. – И что я скажу ей… Она просила беречь Вальду.
- Аэлинн – мудрая девушка, как и ее мать, и поймет. Я послал весточку Валерию, чтобы он знал, что ты у меня, - Феона попытался перевести разговор на другое. – Как выздоровеешь, отпущу тебя повидаться со всеми, - пошутил он, и с удовлетворением увидел, что глаза Милана немного потеплели.
- Спасибо тебе, - улыбнулся Милан, - от меня тебе одно беспокойство.
- Чтобы я никогда этого не слышал больше! – Феона, сделав вид, что сердится, сразу встал. – Я принесу воды и помогу тебе умыться, - и, он, поцеловав крестника в лоб, быстро вышел.
У крестного Милан провел две недели. После Пасхи боль, мучившая его по ночам, прошла, и Милан, которого очень тяготила вынужденная бездеятельность, очень обрадовался, когда окреп настолько, что смог помогать крестному по хозяйству. А незаметно наблюдавший за ним Феона, успокаиваясь, видел, что к его крестнику возвращаются прежние силы и граничившая со строгим изяществом легкость движений.
- Я напишу Иордану, что ты приедешь за конем. Жаль, у меня нет сейчас подходящих для тебя, - как-то раз вечером сказал Феона. – А по дороге захватишь Валерия, вы же давно не виделись.
- Я буду очень рад его повидать! Да и без лошади никак, - согласился Милан, - только мне не хватит денег сейчас… Кони Иордана ценятся дорого.
- И о чем ты только говоришь?! – махнул рукой Феона, который догадывался, что Милан отдал все, что копил на покупку собственного дома, несчастным погорельцам-беженцам, - он с тебя даже медного гроша не возьмет. Отдаст даром с радостью, не сомневайся - увидев, что Милан с легкой укоризной смотрит на него, Феона весело рассмеялся, - я еще не успел расписать твои подвиги, но уж поверь мне, Иордан относится к тем людям, которые узнают новости раньше других, из воздуха, как говорят у меня на родине. Не бойся, - поспешил Феона успокоить крестника, заметив, как тот побледнел, - он тебе ничего не скажет, и вся деревня встречать тебя не выйдет. Думаю, что в понедельник ты уже сможешь туда поехать!
- Завтра у нас будут гости, - сказал за обедом Иордан.
В открытое окно заглядывали едва распустившиеся ветки сирени, теплый ветер шевелил льняные с кружевом по краю занавески… Иордан отложил серебряную ложку, вздохнул, словно собирался с силами и внимательно посмотрел на дочь.
- Правда? А кто придет? – полюбопытствовала Аэлинн. – Можно испечь пирог с ежевичным вареньем, - улыбнулась она.
- Приедет Валерий, а с ним – Милан. Он жил у своего крестного, потому что был...
- О, значит, завтра я Вальду увижу, - обрадовалась Аэлинн.
- Дитя мое, - как можно мягче продолжал Иордан, - Милан был ранен в тяжелой битве, и Вальда тоже. Милана удалось спасти, а Вальду – нет. Завтра Милан приедет выбирать нового коня. Он избавил нас от этого ужасного змея, и я подарю ему любую лошадь, какую только он захочет!
- Простите, - Аэлинн выбралась из-за стола и выбежала из столовой.
- Может быть, надо было рассказать ей все раньше, - прошептала Линнэт, с болью глядя вслед дочери.
- Куда это она? – забеспокоился Иордан.
- В конюшню, где было стойло Вальды.
- Не хочу, чтобы она была там одна, - поднялся со своего кресла Иордан…
- Как в детстве, ты уговаривать ее пообещать больше никогда не плакать, - покачала головой Линнэт, - а я обниму и дам выплакаться. А потом уже можно будет поговорить… - Линнэт положила легкую ладонь мужу на плечо. – Я пойду к ней, милый!
Милан давно уже спешился и вел серую в яблоках лошадь, которую дал ему Феона, в поводу. Чем выше он поднимался, тем больше воздух наполнялся ароматом трав, зеленее становились луга, словно здесь уже началось лето, и даже хвоя сосен казалась ярче, чем внизу… До деревни Облака оставалось уже совсем немного, когда из-за поворота дороги вдруг показались Валерий с Романом и Аэлинн.
- Я никак не мог от них избавиться, - пошутил Валерий, - увязались со мной, хоть что делай. Я рад, что ты здоров, - шепнул он, осторожно обняв друга. – Слава Богу!
- Госпожа, - поклонился Милан.
Больше слов он не нашел, хотя столько раз себе представлял, что встретит ее снова.
Заглянув в лицо Аэлинн, Милан сразу понял, что она совсем недавно много плакала, и его сердце отозвалось острой болью, как от ран. Он столько раз твердил себе, что никогда не заставит ее плакать, но что стоят его обещания, если он не смог уберечь ее любимого коня…
- Прости меня, прекрасная госпожа, - тихо сказал Милан. – Я отдал бы жизнь за то, чтобы ты никогда не огорчалась, но не сдержал слова, и по моей вине Вальда погиб.
- Твоей вины здесь нет, господин, - ответила Аэлинн, стараясь не смотреть в сапфировые глаза, смотревшие на нее с такой жалостью и пониманием. – Вы оба, - она на миг запнулась и с усилием продолжала, - совершили подвиг ради того, чтобы наши горы и все другие земли жили в мире и покое…
- За это время мы стали друзьями, и я полюбил его так же, как и ты, госпожа.
- Я понимаю. Прости, господин, что я напоминаю тебе о тебе потере друга… - спохватилась Аэлинн, которой стало стыдно: она думала только о том, что Вальду больше не увидит, а ведь Милану не менее больно, чем ей. - Отец просил передать, - она старательно улыбнулась и заговорила о другом, - что выбрал самых лучших лошадей, а Петр, наш начальник стражей, просил зайти к нему.
- Я помню, где он живет, - кивнул Милан. – Благодарю тебя.
- Я пойду, помогу маме накрыть на стол, - и Аэлинн бросилась бежать по узкой тропинке между яблонями. Теперь, оставшись одна, она никак не могла понять, почему сегодня даже сквозь слезы ей все-таки хочется улыбнуться…
Аэлинн не могла знать, что Милан, остановившись, смотрит, как вьется ее расшитый плащ, как она перебегает по деревянному мостику через ручей, а ее золотистые волосы блестят на солнце…
- Почему ты так давно не заходил к нам? - Роман потянул Милана за рукав.
- Понимаешь, Милан был… был… - Валерий лихорадочно пытался придумать, что сказать, чтобы и не соврать, и не напугать мальчика.
- Я был далеко отсюда, - Милан тоже не знал, что ответить, - там высокие горы и глубокие ущелья.
- А в деревне говорят, что ты…
- Идемте, дядя не любит, когда опаздывают к столу, - вмешался Валерий. – Догоняйте! – и он зашагал по дорожке, ведущей в деревню.
- Мы за тобой не угонимся, - рассмеялся Милан.
- А я все равно знаю, где ты был. Спасибо тебе! - тихо сказал Милану Роман.
Когда Валерий, сообразив, что ни Роман, ни Милан, недавно оправившийся от тяжелых ран, не могут идти так быстро, остановился и оглянулся, он увидел, что Милан, обняв мальчика, стоит на коленях в дорожной пыли.
Валерий замер, а потом бегом вернулся.
- Теперь все будет хорошо! – прошептал он, прижав к себе Романа и положив руку на плечо другу. – Слава Богу, мы все живы!
На пороге дома их встретила хозяйка. Валерий поздоровался с тетей и представил Милана, который не видел ее, когда забирал Вальду. Милан низко поклонился, поражаясь сходству матери и дочери. Светлые волосы Линнэт еще не тронула седина, а в лучистых серых глазах, которые приобретали зеленоватый оттенок, когда она радовалась, светились доброта и удивительная гармония.
Вечерело, сиреневые сумерки окутали луговину, из леса тянуло сыроватым туманом.
- Тебе не холодно, дитя мое? – спросил Иордан у дочери.
Он вместе с Аэлинн и племянником стоял у изгороди и смотрел, как Милан объезжает лошадей.
- Нет, отец, у меня плащ теплый, спасибо.
- Мало я видел людей, которые не только так хорошо держались бы в седле, чему научиться нетрудно, но и так умели обращаться с животными, - Иордан повернулся к дочери и увидел, что она гордо улыбается.
- Правда, я этого ему не скажу, боюсь перехвалить, - продолжал Иордан, - думаю, что он – как раз тот человек, которого Петр мог бы взять на свое место. Милан из тех, кто может вести людей за собой.
- Только дядя, пожалуйста, не говори Милану об этом, - попросил Валерий.
- Почему?
- Он этого как раз боится. «Меня этому не учили…не понимаю, почему у меня это получается».
- А, ясно. А вот чем занимался его отец? – поинтересовался Иордан.
- Он не знает. Ты ведь слышал о Радуне?
- Конечно, он был достойным человеком и искусным воином, Царствие ему Небесное! Но при чем здесь он?
- Ему как-то утром лет двадцать один год назад подкинули младенца, которого он воспитал, как собственного сына. Вот такая история.
- Печально, - вздохнул Иордан. – И он так ничего и не узнал, бедняга?!.
- Ничего, - покачал головой Валерий. – Смотрите, Милан едет к нам. Ну, дружище, ты уже выбрал?
- Я бы взял этого коня, господин мой, если ты позволишь, - поклонился Милан, спешившись.
- Я даже не сомневался, что ты оставишь у себя именно его, - усмехнулся Иордан, - а если бы ты не разглядел, я бы сам предложил. Весень – очень умен и к тому же, как у нас говорят, быстроножка. Забирай на здоровье! Пусть он будет тебе верным другом! Кстати, мальчик мой, не забудь поговорить с Петром, он хотел тебе предложить остаться здесь, чтобы ты изучил здешние тропы и занял со временем его место.
- Благодарствуй, господин, - склонил голову Милан. – Я с радостью!
- Вот и славно, - обрадовался Иордан. – Он придет к нам на ужин, так что увидитесь.
Уже под звездами, провожая с фонарем Валерия и Милана в дом для гостей, который в глубине сада, Иордан сказал:
- У нас есть традиция: вечером мы говорим о том, что прожито и понято за день. Как бы вы оба назвали его?
Валерий повернулся к другу и сделал широкий жест рукой:
- Все эти дни твои - твое и слово.
- Я сказал бы так: день хвалы и благодарности, - ответил Милан.
- Совершенно согласен, - кивнул Валерий.
| |
|
Христианское творчество / Анастасия Даль / "В горах мое сердце" глава II
