---
Плещется жизнь, и любовь, как тюрьма.
Переплываю – горный поток
сносит, и страхом коснулась тьма –
лёгкая, как пуховый платок.
Но выбираюсь – ни жив, ни мертв.
Небо и горы в диких садах,
и отраженья чертячьих морд,
и разбивающий зеркало страх.
Так и останется всё, как есть –
весь этот мир, совершенно весь –
до основания, до того,
как мы появимся из ничего.
---
На бешеной скорости – прах к праху,
земля к земле, серебро к серебру –
я прекращаю любую драку,
иначе ведь до конца умру.
Отшельник, оборотень, Иуда,
распятый заживо на кресте –
любой ребенок любого блуда,
запечатленный в каждой звезде.
Пятиконечное счастие свастики
порноролика, где втроем
лягушку трахают головастики
и каждый мочится в водоём.
---
Если и сбудется все до капли
и так уложится, чтоб совсем –
многоканальные наши кабели
дружно помогут нам с вами всем –
щедро закакают и опечатают
то, до чего дотянулся взгляд.
Слышно, как под диктовку печатают
сонмы писателей – тлен и ад –
до помутнения, до блевотины.
Все эти люди чего-то хотят!
Малую толику матери Родины.
Толпы утопших слепых котят.
---
/Верочке/
Понты, как нелепые цацки на пальцах,
и давит на плечи поношенный панцирь
небесного свода, и силы на взводе,
и звезды ожившие на небосводе,
и в каждом твоем и моем вдохновенье
живое и ставшее вечным мгновенье?
Смотри – там – за куполом гари и пара –
видны еще перья красавца Икара,
слышны еще крики сухого кошмара,
гуляющего по орбите шара.
Не трогай меня, все напрасно – пустое.
Но знала б ты, как это небо святое
мне давит на плечи… Оно! Мне на плечи!
Как будто тисками, как будто бы клещи.
И ангелы, ангелы – белое мясо
и наша с тобой инородная масса
сливаются в тело единого ада…
А дальше? А дальше, пожалуй, не надо.
---
В том низу, за которым одна только тьма
и дрожит, как тетрадный листок, циферблат –
прекращается всё, и незримы дома.
Там рождается заново Понтий Пилат.
Он придёт, как шальное свеченье костра –
совокупность желания не убивать
и чего-то ещё, и неведомый страх
заскулит и забьется ко мне под кровать.
Я рождаюсь опять – я Нерон и Эдип,
надо мной звезды, луны, внизу – пустота
никогда и никем не увиденных див,
убегающих вдаль, и вдоль кромки листа
еле-еле сквозит почерк сдавленных букв.
Мне пора, я хочу только к свету, и мне
тяжело – даже если я легче, чем пух,
и давно уже истина тонет в вине.
Всё начнется опять, всё случится потом –
будет много такого, что хочется жить.
Потерпи меня, милый родительский дом,
помоги мне себя самого пережить.
---
Я самый странный мальчик на земле.
Я Хиросима в ядерной зиме –
оттаявшая после пепелища –
в неснятых фильмах режиссёра Линча.
Хорошее и цельное кино
не распадается на монологи.
Вокруг меня все люди – словно лохи –
друг друга переводят на говно,
и как бы мне хотелось убежать
подальше, блядь, подальше, блядь, подальше,
и, полюбив детей и медвежат,
я выключил себя из распродажи.
| |
|
Христианское творчество / Рафиев Алексей Родионович / несколько стихов
