Когда прозвенел будильник, он уже десять минут как не спал. Но все еще лежал, мучимый осознанием того, что ему скоро придется вставать. А так хотелось еще поваляться! 9:30. Он поспешно отключил сигнал, раздавшийся как сирена, чтобы не разбудить еще спавших. Но и потом еще долго боролся с собой, чтобы встать, взывая к силе воли, которая и сама, возможно, еще не проснулась.

В десять часов начиналась служба, на которую он твердо решил сходить. Это решение он принял уже поздно вечером, когда сидел в грустном одиночестве и читал современный, но не то чтобы совсем бездарный роман о грустной жизни одинокого австрийца. Ему было неуютно в пустой комнате, от синих стен которой, казалось, веяло холодом. Он читал и жил никчемной жизнью главного героя, принимая его до боли знакомые чувства за свои. Чтение увлекало его. Лишь иногда он отрывался от романа и глазами, полными уныния, оглядывал свою пустую комнату, где был только он и его книга.

Понимая, что опаздывает, он изо всех сил спешил, надеясь, что успеет на трамвай, который должен был прийти без пятнадцати десять. Когда он чуть ли не бегом вышел на лестницу, он едва не оставил без внимания ту, ради которой, собственно говоря, он и заставил себя встать довольно рано в этот воскресный день. Нет, конечно, он хотел сходить в Церковь, выстоять утреннюю службу и даже оправдывал себя тем, что она – лишь хороший повод. Но все же, как ни стыдно было в этом признаться, он шел в Храм ради нее, в надежде встретиться с ней и, наконец, заговорить.

Увидев ее, спускающуюся с верхнего этажа, она замер в некотором оцепенении. Но все же заставил себя вымолвить:

- Привет.

- Здравствуй, - через несколько секунд явно удивленная ответила она и прошла, не поднимая на него взгляда, мимо.

Мимо! Что значит мимо?! Разве не виделись они вот уже сколько раз утром в умывальне, которая так демократично была предназначена и для мужчин, и для женщин? Разве он уже не говорил ей «доброе утро», на которое она тихо ответила? Разве?.. Но она неумолимо спускалась вниз, естественно, не замечая его замешательства.

Он, все еще неуверенный, вяло пошел за ней. «Так, соберись, ты мужчина, в конце концов! Ну и что, что  она прошла мимо? Ведь не напрасно же ты вчера молил Бога об этой встрече, когда тебе было так тоскливо и одиноко, когда тебе так хотелось обнять ее и ощутить ее тепло. Ведь не для того ты с таким мучением заставил себя встать, чтобы сейчас упустить ее. И, наконец, сама эта встреча, каких не бывало ранее, - всё получается так, что только дурак или заядлый лентяй может упустить свой шанс, а возможно, и свою мечту…»

Видимо, уговоры имели силу, и он все-таки брякнул, но именно брякнул, потому что вряд ли кто-то в нормальном расположении духа мог сказать такое:

- Ты куда спешишь?

- А разве мы знакомы? – оборвала она его.

Но уверенность уже неотвратимо возвращалась к нему. И он уже не волновался, хотя все же был озадачен ее репликой: ее ответ действительно был неожиданным. Он хотел напомнить ей об утренних встречах, затем думал сказать, что живущие в одном доме – уже знакомые. Мысли вихрем проносились у него в голове, но он ответил просто:

- Ну так давай познакомимся. Меня зовут Илья… а тебя?

- Ирина, - ответила она чуть ли не шепотом, словно боялась, что их кто-то подслушивает.

- Как ты сказала? – виновато переспросил он.

- Ирина.

- Ирина, - повторил он, словно окунаясь в мир и покой. – Вот и хорошо. Теперь мы знакомы.

Она ничего не ответила, а он не знал, что сказать дальше. Но теперь он не боялся, что упустит ее, он знал, что впереди у них еще остановка, трамвай, а потом 5 минут до церкви по тихой аллее, которая сегодня будет чудесно-белой, ведь сегодня, несмотря на близость Нового Года, только первый рад пошел настоящий снег. На улице было светло и чисто, деревья уже оделись в свежие наряды пушистого снега, а он все падал и падал, будто извинялся за то, что из-за его отсутствия так долго стояла грязная осень.

- Знаешь, а нам по пути, - начал он, когда, дойдя до остановки и остановившись, она обернулась к нему. Две недели назад, когда они с товарищем ездили в церковь, ему показалось, что он видел ее там, но до последнего момента его терзали сомнения. Сейчас же, когда она в это ранее время встала на ту остановку, с которой студенты уезжают нечасто, он уже не сомневался, куда она держит путь. – Сейчас я сяду на трамвай, проеду пять остановок и потом пойду налево, - добавил он, чтобы его слова звучали убедительно, а не вызывающе самоуверенно. Он знал, что такие девушки как она, сами скромные по натуре или по призванию, не любят излишней уверенности, которую часто воспринимают как наглость.

В трамвае она все же решилась открыть свой маленький мир для этого странного человека, который неожиданно и без ее согласия стал ее попутчиком. Он что-то спрашивал, в основном про учебу, и с добром смотрел на нее, чужой, но вызывающий доверие. Она, поначалу только отвечая, скоро сама стала задавать вопросы, и беседа полилась спокойно и непринужденно, как белый снег, большими хлопьями падавший за окном.

Они вышли из трамвая. Ей и в голову не приходило, что он, такой непохожий на верующего человека, может идти в церковь. Но тут он сказал, что десять часов – странное время для начала, проведя аналогию с Западом, где все делается для изнеженных индивидов. Ему и правда было чему удивляться, ведь по всей стране литургия начиналась в 9, а в монастырях – в шесть или еще раньше. «Они бы там еще диванчики поставили, думаю, в Европе такое есть», - закончил он, старательно избегая слов церковь, католики, секты. И она, до сих пор еще не верящая, что и он идет в Божий Храм, робко спросила:

- Ты о… религии?

- Да, - лишь буркнул он, хотя терпеть не мог этого атеистического слова и у него было желание объяснить ей, что вера и религия – разные вещи…

Так, разговаривая о вещах уже более важных, чем учеба, они дошли до церкви, которая оплотом традиции стояла среди брежневских многоэтажек. В храме она встала слева, а он – справа. Все как положено.

Немного до конца службы она, мило улыбающаяся, осторожно подошла к нему, боясь потревожить. Он и правда не замечал окружающих. Он с болью думал о судьбе Марии Египетской, жизнеописание которой он прочитал недавно.

- Я пойду… мне надо идти.

- Да хорошо, - очнувшись, ответил он. – Еще увидимся.

- Еще увидимся, - прошептала она и, опустив глаза, тихо пошла к выходу.

Снег все падал и падал, смешные снежинки покрывали еще недавно черную землю, и на месте мрачного уныния вырастали настоящие сугробы белого счастья. Они словно обещали что-то новое, чистое и доброе. Он шел домой один, но на душе у него было светло, как не было уже давно, и что-то хорошее грело сердце.

А назавтра снег растаял.