Как-то, поминая бабушку на кладбище, я увидел женщину лет пятидесяти, тщетно пытавшуюся прибить дощечку к пеньку и соорудить тем самым нехитрую скамеечку возле могилки: гвоздь из пальцев постоянно выскальзывал. Я подошел, предложил помощь… А когда закончил работу, мы присели и разговорились.
И вот что мне рассказала незнакомка.
- С моим Максимкой я познакомилась, когда училась в школе и наш класс после уроков повели на озеленение города. Гляжу, коренастый парнишка комочки земли в меня кидает. Ну, и я тем же ответила. Он позвал меня, сказал, что они с ребятами из училища и показал только что принесенную им молодую березку с клейкими листочками. Мы с ним ее посадили, разрыхлили почву у ствола и полили… В тот вечер, прямо у этой березки, он меня впервые и поцеловал. Я его веткой отхлестала, хотя домой летела как на крыльях!..
После этого мы стали встречаться почти каждый день. Ох, и попадали в переделки! Однажды на велосипеде свалились в овраг, еле от гаишника отбились… Как-то Максим драться полез, едва вытащила его с разбитым носом из кучи парней… А то на Клязьму потащил купаться, стал плавать учить; а я воды боюсь, кричу как резаная, - люди подумали, топит он меня, бросились на помощь.
Когда поженились, стали жить у моих родителей, в доме у железной дороги: ванны нет, туалет на улице… Жили мирно, не ругались: он трудолюбивый был: и дрова колол, и в огороде грядки копал. С отцом моим кирпичный сарай с погребом построили… А природу любил – страсть! Бывало, летом, в четыре утра, будит меня на рыбалку: посмотри, говорит, какой восход!.. А я брыкаюсь: спать охота… На даче скворечник сколотил, птенцов пшенной кашей подкармливал. ''Дурью маешься!'' – кричу ему. А он знай свое…
Начал было в техникум готовиться, в чертежах стал разбираться, меня учить. Да я тут как раз Андрюшкой забеременела. ''Теперь, - говорю ему, - не до этого, надо сына растить… Да и надоело на плите воду греть и ночами по морозу в сартир бегать. Давай на кооперативную квартиру копить…'' Стали откладывать. Бывало, недоедали. Лишний раз ему на крючки рыболовные не дашь или на футбол. Злился. Иногда у своего двоюродного братца ночевал. Стала замечать, попахивает от него; неужели, думаю, к рюмке пристрастился!.. Ничего, успокаивала себя, квартира будет – все образуется.
Не тут-то было! Хотя мы и приобрели отдельную жилплощадь, однако пришло время Андрюшку в школу собирать, а потом каждый год новую одежду покупать: он ведь рос, а хотелось, чтобы не хуже других выглядел, не в обносках ходил. Все уши Максиму прожужжала: переходи на трехсменку, хорошие деньги будут платить!.. Не любил он хлопотать за себя, да я настояла. Начал он и по ночам работать, утром от усталости с ног валился.
А глаза у баб завидущие, руки загребущие! Стали с соседями знаться да рассказывать друг дружке: те стенку вместо серванта поставили, эти кухню плиткой облицевали. Я своего в краску вгоняла: что, мы хуже других?
Как-то купили новый холодильник, притащили – мой заработал грыжу. Больше месяца провалялся в больнице. Затем то гастрит, то язва обострятся – лежит, стонет. Наутро чайку попьет – и на работу. Вечером рюмку ''Пшеничной'' опрокинет да парой килек закусит – как такой едой желудок не испортить… Зато квартира стала – ягодка! Ковры купили, обои новые наклеили, потолки побелили – любо-дорого посмотреть!.. Тут как раз мода пошла – балконы застеклять. А у нас лоджия двойная – труда необеримо. Денег жалко было, чтоб мастеров нанимать: второй сын, Игорек, подрастал, - вот Максим все своими руками и делал.
Однажды говорю ему: ''Умные люди свою копейку берегут, кое-что можно и на заводе взять''. Он вроде бы соглашался, только когда ворованных досок или реечек притащит и в угол свалит – не по себе ему становится: сядет ужинать насупившись. Спросишь о чем-нибудь, а он – ''Отстань!'' Слово грубое скажешь – два в ответ. И пошло-поехало, у меня ведь нервы тоже не железные. А он распсихуется, бежит из дома, шляется с мужиками допоздна, а приходит – спиртом от него тянет как из бочки. Вот тогда и вазы вдребезги, и ложки с вилками на пол летят, и грохот такой, что соседи иногда в стенку стучали. Младший – в рев, ручонки трясутся, еле успокоишь его. Он пьяного отца боялся панически; я даже думала, заикаться будет. Сама порой уходила с детьми ночевать к маме: еще прибьет ночью…
Пить он со временем стал много. Дружков с работы приведет – еле выгонишь их потом. Детьми интересоваться перестал, вдвоем мы с ним уже никуда не выходили – ни в кино, ни прогуляться…
Окончив школу, Андрей надумал учиться в институте; да не где-нибудь, а в Москве. Пришлось помогать деньгами. Однажды дома во время каникул стал писать курсовую работу; Максим смотрел-смотрел да говорит:
- Шел бы к нам в слесаря. Двести пятьдесят без труда бы заколачивал! Не век же на нашей с матерью шее сидеть!
У Андрюшки после этих слов предвзятое отношение к отцу на всю жизнь осталось.
А младший как-то приволок домой крохотного щенка. Тот сделал на ковровой дорожке кучу. И как назло в это время отец пришел пьяный. Разозлился, схватил кутенка за хвост и кинулся к окошку. Игорь с плачем за ним, вцепился в рукав пальто:
- Папа, не надо!
Тот оттолкнул его, как пушинку, и бросил щенка с третьего этажа в сугроб. Сын – в крик, побежал искать; да куда там: темно, вьюга!.. А отец – с бутылкой к соседу. До полуночи кутили…
Не знаю, чем бы все это закончилось в моей жизни, да однажды как обухом по голове: у Максима рак желудка. Приехали… Врачи, конечно, убеждали, что язва, но в онкологии разве от язвы лечат?.. Сделали операцию. Поначалу вроде бы на поправку пошло; диету соблюдал, лекарства пил, спиртного ни-ни… Но через полгода сохнуть стал. А когда сдал анализы, доктор вызвал меня к себе и честно сказал: плохо, метастазы в кишечнике. Оперировать бесполезно. И хотя ''больному'' просил об этом не говорить, я от отчаяния все Максиму и выложила.
И, верите, после этого не узнать его стало: лежит молча на кровати, в окно на облака смотрит, глаза ясные… Игорька погладит по головке: ''Учись, сынок''. Об Андрюшке спрашивать стал: как он там, в Москве, один?..
Я в няньку превратилась: и помыть его, и горшок вынести, и покормить надо. Чувствую: совестно ему обузой быть…
Под конец его так рвало, хоть караул кричи… А однажды сквозь сон (я ведь рядом спала, мало ли что) слышу: ''Мама, покачай меня..'' Сразу поняла: мать-покойница его ждет, смертушка за ним пришла. И точно: утром, около десяти, душно ему стало. Открыли окно. Подошла я с детьми (Андрюшку я телеграммой вызвала), платочек мокрый ему в губы сунула (пить он уже не мог). Пососал он его, повернул голову, увидел меня всю в слезах, ревущую, взял за руку и еле прошептал:
- Перестань…
Сыновей взглядом обвел:
- Живите дружно…
Вдохнул, глаза закатил и умер…
Целый год я сама не своя была; тоска меня такая взяла, хоть сама ложись да помирай. Приду с работы, сяду в кресло и смотрю на кровать, где он лежал. Никто меня больше не позовет, поесть не попросит. Никто не поругает. Все слезы выплакала, под глазами мешки появились, на старуху стала похожа. Сюда, к могилке, каждые выходные ездила; рассказывала ему, как живому, о детях, о себе. Спрашивала, как ему там, хорошо ли? То ветчинки ему положу, которой он досыта не ел, то сальца, - и плачу, плачу: ''Я, дура, во всем виновата! Жадность моя ненасытная, алчность погубили тебя, Максимушка! Жить тебе по-человечески не дала, от учения отбила, сердце каменным сделала! А ведь ты не таким был, помнишь?''
И в тоске такой я однажды в церковь пришла. Знаете, как молебен с пением послушала, будто душой очистилась. Глаза мне на все открылись. Подошла к батюшке – старенькому, седому. Да все как на духу ему и рассказала. Он выслушал, помолчал немного и говорит:
- Вот ты казнишь себя, дочка, а того не знаешь, что твой Максимка сейчас смотрит на тебя и плачет от радости, что многое ты поняла. Придет время – обнимитесь вы с ним, как прежде, и будете вместе неразлучно навеки… А пока, милая, молись Господу и помни, что у тебя есть дети, за которых ты в ответе перед Ним и людьми.
Хоть и говорили нам всю жизнь, что Бога нет, но из храма я вся в слезах вышла… И с тех пор к отцу Маркелу каждое воскресение хожу, исповедалась, причастилась… И Игоря иногда вожу; правда, у него теперь девушка и ему недосуг, но я уверена: со временем он многое поймет...
А еще я в доме престарелых за пожилыми людьми ухаживаю. Их благодарные слова ни с чем не сравнимы; хотя я теперь знаю, что добро надо нести бескорыстно, а похвалы избегать. Иначе рискуешь попасть в сети гордыни…
Домой прихожу усталая, но счастливая. Гляжу на шикарную мебель, хрусталь и думаю: ''Как же так получилось, что я эти пустышки боготворила?''
А недавно хотела отыскать березку, которую мы с Максимом сажали, да куда там: теперь они все большие, свою не узнать, а место я забыла… Походила туда-сюда и поплелась домой… И все же на душе у меня отрадно, потому что я знаю: где-то цветет наша с Максимкой белоствольная кудрявица и радует людей.
| |
|
Христианское творчество / Владимир Кузин / БЕЛОСТВОЛЬНАЯ КУДРЯВИЦА
