Магазинчик был небольшой и оттого довольно уютный. Весь он помещался в одной совершенно квадратной комнате, отделан был тёмным деревом и располагал к тому, чтобы здесь задержаться. Алексей и так никуда не торопился. Он медленно пошёл вдоль полок и прилавков, рассеянно поглядывая на источники знаний, аккуратно расставленные и разложенные с явным желанием соблюсти алфавитную последовательность. Знания предлагались самые разнообразные – от квантовой механики до 120-ти способов проснуться поутру поп-звездой. На прилавке в дальнем правом от входа углу его внимание привлекла небольшого формата книжица в скромном фиолетово-чёрном убранстве обложки. Лежала она как-то нарочито, словно прося не проходить мимо. Алексей не сразу прочёл фамилию автора, поскольку поверх книжицы помещалась прикреплённая скрепкой бумажка, на которой от руки старательно было выведено: ПОЭТЕССА, ЗАГЛЯНУВШАЯ В ВЕЧНОСТЬ.
Алексей даже поправил на носу очки, дабы удостовериться в том, что он правильно разобрал надпись. Руки его потянулись к книге и осторожно раскрыли её там, где пришлось. Он услышал протяжный вздох и, подняв голову, увидел за прилавком прямо перед собой девушку лет двадцати. Она была невысокой и худенькой, гладкие светлые волосы зачёсаны были назад, открывая небольшое чуть вытянутое симпатичное личико с очень серьёзным выражением на нём. Сквозь очки в тоненькой золотистой оправе смотрели на него большие карие внимательные глаза, в которых застыл какой-то вопрос, ждавший немедленного ответа. Слегка покашливая от смущения, Алексей снова обратился к книге. На раскрывшейся странице к нему обращалось на «ты» небольшое стихотворение, вместо заглавия отмеченное, как водится у поэтов, тремя звёздочками.
Откуда ты пришёл? Куда идёшь?
Кого ещё ты встретил по дороге?..
Мне будет больно, если ты солжёшь,
Но легче пережить любую ложь,
Чем день и ночь быть пленницей тревоги…
Прочитав этот вскрик женской души, Алексей, словно загипнотизированный, медленно поднял голову навстречу взгляду девушки, который стал теперь ещё более испытующим и даже, как ему показалось, тревожным.
– И что же?..– произнесла она тихим и отчего-то грустным голосом. На щеках у неё проглянул тёмно-розовый румянец. Глаза, красивые и печальные, чуть подёрнулись влажным туманом.
– Э.. Простите…что?.., – слегка растерялся Алексей. Он и вообще-то почти всегда терялся и смущался при встречах с девушками, а тут и вовсе события принимали какой-то странноватый оборот. Девушка снова тяжело вздохнула и заговорила всё так же негромко и с едва заметной дрожью волнения в голосе.
– Это убедительно, как вы находите?..
– Вы… вы о стихах? – спросил Алексей, едва не выронив от напряжения книгу из рук.
– Да…, – ответила девушка. Только теперь он заметил у неё на груди маленький прямоугольничек белой бумаги, приколотый к сиреневой водолазке. «Звонкова Анна Николаевна. Младший продавец» было отпечатано на нём.
– Я…
– Вы только правду скажите, ладно? – перебила начавшего что-то говорить Алексея Анна Николаевна. Лицо её снова лишилось румянца, а тонкие пальцы несколько нервно затеребили угол случайно подвернувшегося им тома «Истории географических открытий». На левом безымянном пальце у девушки скромно покоился простенький серебряный перстенёк. Ногти были недлинные и явно не знавшие никакого лака. Последнее обстоятельство, вскользь отмеченное Алексеем, отчего-то порадовало его.
– Да я, собственно… что ж…, – заговорил он, наконец, переводя взгляд с девушкиных глаз на её пальцы и обратно. Прочитанное им стихотворение вылетело из головы целиком до единого слова, и он ни за что на свете не мог бы теперь вспомнить, о чём оно было. Однако, требовалось говорить правду, и Алексей нашёлся. – А можно, я ещё что-то почитаю… Анна Николаевна?..
– Аня!.. – раздался вдруг резковатый недовольный голос, принадлежавший немолодой полной женщине, явившейся точно призрак из какой-то каморки в другом углу магазина. – У тебя, между прочим, покупатель простаивает, а ты…
Аня испуганно обернулась на зов, и Алексей тоже повернул голову в сторону застоявшегося покупателя. Действительно, чуть поодаль возле отдела, отмеченного биркой «Гигиена и здоровье», стоял тщедушного вида старичок в реликтовом каком-то плащике и мятой шляпе, не уступавшей в возрасте её хозяину. Из-под кустистых седых бровей с острой и явно незаслуженной ненавистью сверкнули на молодого человека два не по-старчески живых глаза. Алексей, желая защитить свою милую и странную собеседницу от несправедливого упрёка, хотел было объявить, что он тоже покупатель, но девушка Аня, словно угадав его порыв, грустно улыбнулась ему и тихонько промолвила.
– Извините нас… И… и пожалуйста, не уходите…
Он с молчаливой покорностью проводил её взглядом. Старичок, облюбовавший себе целую стопку книг, суливших ему ещё сотню лет здоровой и полноценной жизни, что-то занудливо объяснял Ане, которая кротко выслушивала его брюзжащий монолог и терпеливо доставала со стеллажа книгу за книгой. Отойдя в угол и облокотившись на край прилавка, Алексей заинтересованно рассмотрел, наконец, обложку книги, которую уже минут десять держал в руках. Сверху, над каким-то невразумительного содержания рисунком, значилось: Алина Звенигородова. Внизу буквами покрупнее пропечатано было название: Лунное кружево. Нельзя сказать, что наш герой равнодушен был к поэзии, нет; он с удовольствием возвращался время от времени к некоторым наиболее близким ему поэтам золотого и серебряного века, но бывало это не часто и нерегулярно. Ему, как и большинству читателей нашего бескрылого времени, больше импонировала проза, в которой он знал кое-какой толк и имел недурной вкус. И теперь, когда в руках у него столь нежданно-негаданно оказалась книжка современной и неведомой ему поэтессы, да вдобавок «заглянувшей в вечность», Алексей почувствовал себя несколько неуверенно. Книжка была совсем небольшой, тоньше мизинца. Он раскрыл её на первых страницах и принялся добросовестно вчитываться в стройные ряды недлинных стихотворных строчек. Алина Звенигородова предпочитала короткие лирические зарисовки, в которых соревновались между собой сердечные переживания героини и философические размышления об особенностях среднерусской природы. Налицо были искренность и борьба за чистоту рифмы, что, в общем-то, автору вполне удавалось. Алексей без большого усилия перевалил за середину сборничка, когда каким-то шестым чувством узнал, что печально вопрошающие карие очи вновь занимаются им – и только им одним. Не дочитав до середины очередной строки, он оторвался от книги и безошибочно попал взглядом именно туда, откуда на него пристально смотрела Анна Николаевна Звонкова… Аня. Она стояла на том же месте, где они начали свой странный разговор, и Алексей снова вернулся на исходную позицию. Теперь ему надо было непременно что-нибудь сказать этой девушке, которая так ждала его слова. Он сообразил, что следует улыбнуться для начала, потому что лицо у Ани было по-прежнему печальным, чуть ли не обречённым. «Странная какая девушка» – подумалось ему, но вслух он сказал совсем другое.
– А знаете, – заговорил он бодрым голосом врача, утешающего приунывшего пациента, – эта Алина… э… Звенигородова, да… она довольно неплохо пишет… И рифма, и размер…
– А чувство?.. Живое человеческое чувство вы там разглядели? – робко и едва слышно произнесла Аня, и Алексей увидел вдруг, что в этих карих глазах за стёклышками очков точно в двух колодцах стоят слёзы, готовые перелиться через край неудержимыми ручьями. Ему стало необыкновенно жалко эту странную девушку, и даже страшновато за неё. Он безотчётно взглянул на обложку книги, потом на карточку, приколотую к Аниной одежде, и до него внезапно дошло то, о чём он должен был, наверное, давно уже догадаться.
– Аня… так это… ваши стихи? – проговорил он глухо и виновато, мысленно коря себя за неповоротливость своего ума. Аня не ответила, но, часто-часто заморгав и совсем по-детски закусив нижнюю губку, повернула голову куда-то в сторону. Алексей понял, что она боится расплакаться. Он и сам этого боялся, сознавая, что как-то виноват перед этой необыкновенно ранимой душой. «Ну и въехал…» – подумалось ему, но это была мысль мимолётная и, можно рискнуть сказать, уже даже и не его. Алексей собрался с духом и заговорил, попутно дивясь самому себе, поскольку так говорить с девушками, тем более с такими трепетными как эта Аня Звонкова… она же Алина Звенигородова, ему до сих пор не доводилось.
– Конечно, разглядел!.. Вы… вы так доверительны в своих стихах, так искренни, что не разглядеть вашего чувства… да больше скажу – не увидеть вашего сердца – мог бы только чурбан…
Вероятно, эту тираду Алексей произнёс слишком громко, потому что Аня, сделав свои большие глаза ещё больше, зашикала на него, поднося пальчик к губам. Слёзы только того и ждали, чтобы немедленно пролиться на девушкины щёки, и Аня, стремительно достав откуда-то платочек, принялась промакивать им лицо.Алексей, который с каждой минутой становился всё догадливей, и тут сообразил, что своим слишком восторженным дифирамбом мог бы выдать Анину тайну посторонним. Хотя в магазине, за вычетом ушедшего уже старичка, он был единственным посетителем. Из каморки снова выглянула давешняя недовольная женщина и с тревожной подозрительностью посмотрела на младшего продавца Звонкову и неизвестного типа, который уже с полчаса стоял с книгой в руках, точно приклеенный к прилавку.
– Анна, с тобой всё в порядке? – проговорила она железным голосом.
– Да-да, Руфина Витальевна, – поспешила успокоить её Аня, и для убедительности даже улыбнулась.
– А вы, молодой человек, – не унималась начальница, – берёте вы что-нибудь, наконец?.. Мы закрываемся через пять минут.
– Вот… вот эту книгу и беру! – торжественно помахал ей молодой человек сборником стихов Алины Звенигородовой.
– Хм… И всего-то? За битый час можно было бы выбрать что-нибудь посущественнее… С вас тридцать четыре рубля восемьдесят копеек, – победно объявила Руфина Витальевна.
…Полчаса спустя, они тихонько брели короткими извилистыми переулками, осторожно налаживая ниточку беседы. Алексей предложил заглянуть в маленькое кафе, и разговор продолжился за кофе с пирожными. Аня повеселела, и он с удовольствием отмечал про себя мягкость её характера и ту естественную скромность, которую не изобразишь, если её нет на самом деле. Они сначала поговорили о вещах посторонних и необязательных, вроде забавного названия улицы или обещанного к выходным похолодания. Но Алексей очень деликатно подвёл, наконец, разговор к той теме, которую миновать нельзя было никак. Аня и сама ждала этого вопроса, хотя ей теперь уже не очень и хотелось говорить об этом.
– Только, пожалуйста, уберите её подальше, ладно? – попросила она, когда её спутник начал было бережно вынимать книжку из внутреннего кармана куртки. Аня, немного смущаясь и не отрывая глаз от пустой кофейной чашки, изложила ему свою короткую творческую биографию. Алексей узнал незамысловатую историю студентки филфака, которая давно уже пишет стихи и так страстно мечтала увидеть свою первую книжку, что потратила все свои сбережения, влезла в долги и мечту свою воплотила в жизнь, хотя и мизерным тиражом. Ей пришлось перевестись на вечернее отделение и пойти работать.
– Все двести штук удалось пристроить в наш магазин… И вот, к вашим услугам – поэт, приторговывающий своими стихами. Да и стихами-то никуда не годными…
– Ну, вот это вы, Аня, зря… Стихи у вас очень даже неплохие, –Алексей помнил, что его просили говорить только правду, но он и сам теперь честно был уверен, что не кривит душой. В конце концов, Анины стихи были ничуть не хуже многих других, что ему попадались в современных журналах.
Аня ничего не ответила на эту похвалу. Она продолжала с горьковатой улыбкой.
– Немного ума нужно, чтобы придумать себе такое «имя»: Алина Звенигородова… Разве не пóшло? (Алексей промолчал, но только чтобы не перебивать собеседницу.) Вы знаете, за месяц, что книжка лежит у нас в магазине, её открывали не более десяти раз… и никто не купил! Никто… Один только добрый чудак нашёлся, - Аня бросила на Алексея благодарно-грустный взгляд.
– Люди разлюбили поэзию, перестали понимать, – слабо попытался он утешить её.
– Да… может быть… А я, дура такая, ещё и эту глупую бумажку пришпилила… Ну разве не дура? – «Заглянувшая в вечность…».
Алексей хотел было что-то горячо возражать, но взгляд глубоких Аниных глаз объяснил ему, что делать этого не стоит. Аня вдруг впервые за всё время, что они были вместе, улыбнулась без всякой горечи – по-детски открыто и так светло, что у Алексея точно праздник наступил на душе. Скажи ему кто-нибудь ещё утром, что вечером ему вот так улыбнётся какая-то девушка, он бы рассердился на такого пустомелю.
– Знаете, вот чтó это – я вам свою глупую историю рассказала, и мне почему-то стало так легко и просто… И ничего не жалко – ни книжки этой, которая никому кроме меня не нужна, ни даже денег, впустую потраченных – ничего!… Немножко, правда, себя, дурочку, жалко…
– Аня, –Алексей старался выдержать серьёзный тон, чтобы скрыть от девушки свою радость, которая как солнечный свет разливалась уже по его сердцу, всё освещая и согревая, – вы… вы и не жалейте насчёт книжки. Во-первых, она – ваша, она из вашего сердца родилась, и у неё – это уже во-вторых, всё равно будет… должна быть своя жизнь. И мы что-то придумаем, чтобы она, ну, то есть, книга ваша начала жить для кого-то ещё, кроме вас… и меня. Забрать её из этого вашего магазина, предложить людям, которые…ну, молодым, кому вообще ещё жить интересно.
Аня слушала его с доброй улыбкой, иногда взглядывая Алексею в глаза. А поскольку ни в чьих других глазах она никогда ещё не видела столько внимания и радости, обращённых именно на неё, девушка вдруг даже забыла о какой-то там книжке, словно и книжки никакой не было…
…Они обменялись телефонами, и Аня ничего не имела против того, чтобы этот молодой человек не только проехал с ней на трамвае чуть ли не через весь город, но и проводил её до самого подъезда. Они осторожно пожали друг другу руки, и Алексей предложил.
– А хотите, в воскресенье съездим вместе в П-ский монастырь?
– Ой, а я туда так давно хотела… Конечно! Там здорово, наверное?
– Ещё как здорово, Аня!.. И главное… оттуда легче всего по-настоящему заглянуть в Вечность…
| |
|
Христианское творчество / Владимир Вереснев / ЗАГЛЯНУВШАЯ В ВЕЧНОСТЬ
