А Смоленская нынче именинница,
Синий ладан над травою стелется,
И струится пенье панихидное,
Не печальное нынче, а светлое.
И приводят румяные вдовушки
На кладбище мальчиков и девочек
Поглядеть на могилы отцовские,
А кладбище – роща соловьиная,
От сиянья солнечного замерло.
Анна Ахматова
Десятого августа (по старому стилю – двадцать восьмого июля) праздновался день Смоленской иконы Божией Матери «Одигитрия», и мне невольно вспомнилась история, давно канувшая в пучину времени.
Как-то так получилось, что Аню окружали одни верующие подруги, которым она боялась признаться в своём обывательском существовании, в своём безверии, когда всё хорошо, и горячей вере, когда невыносимо плохо. Подруги волочили её за собой в церковь, где та маялась в ожидании окончания службы и оглядывалась по сторонам, куда бы притулиться. Нет, Аня не могла сказать, что атмосфера в церкви её раздражала, наоборот, умиротворяющие голоса доходили до самой души, отчего становилось как-то совестно и не по себе, будто её застукали на месте преступления – безбожница прикасается к священному.
Мама одной из подруг, не монахиня, но работница церкви, глубоко набожная женщина, едва завидев Анну, повторяла одни и те же слова: «Есть красота духовная, есть дьявольская... как у неё!» И начинала креститься. Она уже давно позабыла свою историю, отмолила грехи, очистилась и... не хотела вспоминать о том, как начинался её собственный путь к Богу.
Будучи юной особой, полюбила молодца, который был связан узами брака, дюже любила, забеременела, родила Свету... И стала невестой Христа. Дочь выросла во дворе церкви, с детства знала молитвы и никогда не слышала о своём отце. Вера этой женщины доходила до фанатизма: в любом шаге, поступке, слове не о Боге она видела дьявольское начало, и только любимица-дочка могла удерживать мать в равновесии, совмещая жизнь мирскую с Божьими законами.
Именно Света подарила Ане на День рожденья «Одигитрию», собственноручно повесив на стену, в светлый угол. И висеть бы этой иконе без особого поклонения, если бы ни один случай...
Дело было в августе, может, десятого, может, позже, но не в этом суть. Аня уснула, забыв загасить ароматические свечи, - деревянный подсвечник вспыхнул, огонь переметнулся к телевизору, потом облизал стенку и коснулся рамы иконы. Квартиру затрясло с неимоверной силой, кто-то стучал в окна и дверь. Аня открыла глаза, ощущая явные толчки, бросилась к двери, распахнула – никого. К окнам... но кто может стучать в окна десятого этажа?! Немного успокоившись, она почувствовала запах гари и увидела змейку дыма из-под двери другой комнаты.
Горела икона. Аня без особого труда затушила огонь. Взяла икону в руки – рама обгорела, стекло треснуло, но лик оставался таким же светлым, неземным, и девушка прошептала слова, которые, возможно, слышала, но никогда не произносила: «К Богородице прилежно ныне притецем, грешнии и смирении, и припадем, в покаянии зовуще из глубины души: Владычице, помози, на ны милосердовавши, потщися, погибаем от множества прегрешений, не отврати твоя рабы тщи, Тя бо и едину надежду имамы».
| |
|
Христианское творчество / Elena Shuvaeva-Petrosyan / ОДИГИТРИЯ
