Мы покидаем келью вмч. Георгия в два часа дня. Впереди подъем до Керасии. Идем мы другим путем: не к пристани, а через келью Даниэлев. Келья эта была основана знаменитым старцем Даниилом Катунакским, бывшим некогда насельником Пантелеймонова монастыря, – еще до тех пор, как монастырь получил первого русского игумена. Всем, знакомым с историей Русского Пантелеймонова монастыря, известна распря 1875 года. Произошла она по вине небольшой группки националистически настроенных греков, которые и предположить не могли, что в их киновии может быть русский игумен. О. Даниил оказался жертвой своих возбужденных соотечественников. Когда был избран игуменом Макарий (Сушкин), бунтовщики возбудили греческую часть монастыря и направили делегацию к Константинопольскому Патриарху. В эту делегацию и попал о. Даниил, и как монаха праведной жизни греки хотели его сделать игуменом. Неизвестно, что произошло в Константинополе, только о. Даниилу в качестве наказания было запрещено в течение пяти лет проживать на Афоне. Через пять лет он, получив большую сумму от русского монастыря в качестве «выходного пособия», поселился здесь, на Катунаках, построил келью и собрал множество учеников. Эта келья прославилась на Афоне своими иконописцами.
Мы поднимаемся по крутой каменистой тропе мимо брошенных карульских калив. Слева, совсем недалеко, остается скит «Малая Анна». Хотелось бы побывать и там, но нас ждет всенощное бдение. «Малая Анна» – это маленький скит, отделенный скалой от собственно скита святой Анны. Недавно в этом маленьком скиту стали происходить непонятные процессы, которые сделали название «Микро Анна» скорее шуточным, чем соответствующим действительности. Карульцы не знают причины происходящего, но в этой пустыне кем-то было развернуто грандиозное строительство, подобное тому, которое коренные москвичи с горечью наблюдают в нашей древней столице. В этом уединенном месте, где всего-то и проживало несколько монахов, вдруг начали расти здания в несколько этажей. Причем, для новоявленных зодчих даже покой воскресного дня – не указ. По рассказам карульцев, строительство не останавливалось даже во время Святой Пасхи. Хорошо, что «малая Анна» скрыта от Карули каменным занавесом, а то бы карульцев всю ночь тревожил свет прожекторов – ведь строительство идет даже ночью. Если по другим вопросам афонской жизни нынешнего века карульцы могут говорить решительно и даже, как может показаться, слишком строго, то, когда они рассказывают об этом строительстве, на первый план выходит не возмущение, а горечь и скорбь. Это потому, что, видимо, они ожидают дальнейшего наступления безбожной цивилизации и на их утлые каливы. Уже появляются на Каруле и «дачники», которые, поселившись здесь с разрешения монастыря, быстро возводят благоустроенные кельи, запирают их на ключ и основное время своей жизни проводят у себя дома, по месту жительства. А дом их вне Карули, даже вне Афона. Правда, пока такие случаи единичны, но это уже прецедент.
Вообще, просвещенная Европа организовала крестовый поход против Афона. Осуществляется он не с помощью мечей и копий, а повышением уровня жизни монахов и заботой об их благосостоянии. Могли бы еще недавно старцы скита св. Анны предположить, что в их пустыни появится вертолетная площадка, медицинский зубной кабинет, воссияют в афонской тьме экраны компьютеров? Мы тогда не видели площадку в скиту св. Анны, признаться, нам, русским паломникам, не верилось, что такое возможно. Но, когда мы смотрели издалека на новые коттеджи «Малой Анны», то не знали, что уже через сутки мы увидим вертолетную площадку в Великой Лавре и, более того, будем наблюдать, как с помощью воздушного средства лавру посетит с двухчасовым визитом какой-то греческий владыка.
Вот мы уже на самом верху, прикладываемся к деревянному кресту, ставшему своеобразным завершением каменной скалы. Унылая пустыня вдруг разверзается, и нашему взгляду открывается удивительный оазис с телефонным автоматом на первом плане. Не знаю, кому принадлежит идея по всему Афону расставить телефонные автоматы, но, очевидно, не монахолюбивым силам. Это и есть келья Даниэлев. Хотя кельей и не назовешь этот маленький весьма благоустроенный монастырек с двумя храмами, множеством помещений, где все блестит, и всюду растут цветы. Длительный подъем по жаре, в самое неудобное для путешествий время, превращает для нас эту келью в настоящий оазис. После значительной паузы, оправданной тем, что сейчас время афонского отдыха, нас традиционно угощают и ведут по коридору, где все, что только может, сияет и переливается, в храм. Множество икон прекрасного письма. Вот русская икона «Всех святых, в горе Афонской просиявших». Наш проводник дарит нам репродукции икон храма, мы благодарим и уходим. Но, все же, самое яркое впечатление – это контраст между карульской нищетой и катунакским благополучием. Облегчение жизни не принесет пользы монаху. Раньше в пустыню шли, чтобы лишить себя еды, сна, телесного покоя. Не так далеко отсюда, на Каруле, подвизался грек о. Герасим, который раздевался по пояс (разумеется, когда этого никто не видел) и подставлял свою плоть беспощадным лучам солнца. Совсем недавно здесь жили и спасались, совершая аскетические подвиги многие и многие подвижники.
Еще немного, и вот Климентьевская келья, ставшая всемирно известной после обретения здесь Иверской Монреальской иконы Божией Матери. Старец Хризостом после утраты иконы написал другую, точно такую же, и отправил в Монреаль. Климентьевцы – зилоты Матфеевского синода, главная опора матфеевцев на Афоне. Чуть выше слева – разрушенная келья великого грузинского старца Илариона, именно к нему ходил известный в будущем афонский подвижник, а тогда только послушник, Хаджи-Георгий, за благословением на мученичество за веру. Сейчас здесь руины. Но надо отметить, что если бы не зилоты, то большинство здешних келий лежало бы в руинах: как правило, только они готовы вести достаточно суровый образ жизни. Теперь путь дальше и дальше наверх. Где-то сзади вдалеке цокают копыта мулов. Солнце заканчивает свой дневной путь, значит, нам нужно слегка поторопиться.
Если посмотришь на Афонский полуостров, то удивишься несоответствию этой небольшой территории тем бесценным и неизмеримым богатствам, которые появились, были обретены и продолжают быть на этой земле. Пребывают они в виде чудотворных икон, честных крестов, святых мощей, но главное – самих святых, которые, будучи живыми храмами Святого Духа, и представляют главное и непреходящее богатство Афона. Ибо даже самые великие святыни могут исчезнуть, могут быть уничтожены, украдены, сожжены по воле Божией (один из примеров тому – уже упоминавшаяся здесь икона Божией Матери), и жизнь будет продолжаться дальше. Но история Афона безусловно закончится, если исчезнет последний святой, подвижник, праведник, потому что существование Святой Горы просто потеряет смысл, ибо некому будет воздать должную хвалу Господу. Тогда не останется ни многочисленных цветов, благоуханием которых наслаждались многие поколения православных христиан, ни больших зеленых деревьев, под сенью которых спасались верующие разных народов, ни даже и вовсе ростков или семян в этом дивном вертограде Божией Матери, способных хоть когда-нибудь после породить эти растения. А именно Она является хозяйкой и правительницей Афона. Это понимают и чувствуют все, кто входит в ее вертоград. Здесь не имеет смысла что-либо планировать, потому что все человеческие планы здесь бессильны. Перед поездкой сюда, да еще и в самом начале ее, мы долго пытались все рассчитать и наметить путь, но ничего не получилось. Это было и нелегко, ибо нас было пять братьев, а, значит, и пять различных целей: кто хотел попасть на Карулю, кто готовился подняться на вершину, кто стремился посетить какие-то кельи. Возникали многие споры и даже ссоры. Человеческому уму неподвластно многофакторное планирование с учетом нескольких необходимостей, нескольких причуд и капризов и нескольких невыясненных ненужностей. В итоге нам пришлось разделиться, и место встречи не было точно обозначено, хотя, казалось бы, ввиду малости афонского пространства, это сделать было и не трудно. Там, где начинается подъем на вершину горы, на высоте примерно 700 метров от моря есть место, которое называется «Крест». Называется оно так, потому что здесь действительно стоит крест, один из молчаливых стражей Афона, которых много по всей горе. Вряд ли кто-либо сможет рассказать, почему именно на этом месте поставлен крест. Здесь же он имеет некий топографический смысл: здесь перекрещиваются все главные южные афонские тропы. Крест нельзя миновать, если обходишь Афон с юга. Отсюда начинается восхождение на Афон, отсюда идет тропинка в румынский скит Иоанна Предтечи и Великую лавру, в Керасию, в скит св. Анны, в скит св. Василия и на Карулю и Катунаки. И вполне логична была наша встреча с двумя нашими братьями, с которыми мы расстались несколько дней назад и которые наметили для себя путь на вершину. Но приди мы на 15 мин. раньше или позже... И эта встреча воспринимается нами как маленькое чудо. Ведь мы задержались на лишний день у о. Серафима на Каруле и в очередной раз опровергли свои расчеты. Неописуемая радость встречи стирает все противоречия. Забыты все обиды и недомолвки. Присутствующие при сем монахи не понимают причину такого ликования. Ведь не виделись мы всего три дня, а не три года. Это радость от осознания того, что всем здесь правит Игуменья, и не надо нам строить никаких планов.
Если бы мы прошли немного в сторону скита св. Анны, то увидели бы келью вмч. Пантелеймона. История, связанная с этой кельей, – лучшее подтверждение понятого нами. Где-то в 19 веке там подвизался один благоговейный старец, который просил Божию Матерь дать ему источник воды, так как отсутствие ее сильно осложняло его жизнь. И Божия Матерь по молитвам дала старцу источник – и прямо около его кельи. Он, видя такое изобилие воды, устроил огород (как его здесь называли, – «кипер»). И вот однажды, стоя в своей небольшой келейной церкви, при выполнении правила, он вдруг слышит голос от иконы Богородицы: «Ты просил воду для необходимых только потребностей, а не для разведения киперов. Если хочешь иметь кипера, то иди в другое место». Старец ужаснулся, а источник после этого сильно уменьшился и стал соответствовать только самым необходимым потребностям. Вот каково попечение Божией Матери о насельниках Своего Удела.
Мы убеждаем наших братьев отложить подъем до утра и переночевать в одной из келий, а заодно и оставить там часть вещей. Расставшись с ними у кельи вмч. Георгия, мы уже в сумерках, наконец, приходим в келью, где нам предстоит провести ночь в бдении.
Эта ночь... Она, наверное, не забудется никогда... Хотелось, чтобы не забылась и иногда отдавала нам хоть по одной своей светлой минуте, когда мы покинем этот монашеский мир и вернемся в другой, сумеречный даже среди ясного дня. Нас ждет радостный прием греков, непохожий на безразлично-вежливый или порой вовсе невежливый в некоторых греческих монастырях. Возникает ощущение, что здесь тебя уже давно знали и ждали. Предупреждают, что надо потеплее одеться, сажают за стол и кормят хорошей пищей, да еще несколько раз предлагают добавку. От этой трапезы веет чем-то семейным. Единственное, в чем здесь отказывают, – это фотографировать.
Но вот начинается служба в маленьком храме, притвор которого плавно переходит в жилые помещения, так что, когда братия выходит на литию, то стоит под веревками с забытыми прищепками, на которых еще недавно, наверное, сушилось белье.
Служба удивительна всем: и пением, и молитвенностью, и даже тем, что все 11 часов бдения служит один иеромонах. И тем, что этот «железный» иеромонах – не главный здесь на бдении, а главный – старец, возглавляющий подобные службы, согласно своей старческой «чреде». В один из моментов этот старец, простой монах, подходит к отверстым царским вратам и неуловимым движением вызывает улучившего минуту отдыха иеромонаха, дабы он заменил кого-то из певчих. Старец этот читает наизусть 33-ий псалом, «Сподоби Господи», шестопсалмие. Не спеша и молитвенно. Здесь покажется нелепой наша практика, когда шестопсалмие высылают почитать какого-нибудь юношу, не самого лучшего чтеца, чтобы он попрактиковался. Удивляет, что многое певцы поют почти наизусть, как будто песнопенья этого праздничного дня открыты им невидимым ангельским способом. Порой нам кажется, что мы начинаем понимать, о чем поют эти греки, а когда поют с канонархом, выясняется, что мы тоже можем спокойно петь, правда, совершенно не догадываясь, о чем. Для нас все это звучит, как загадочный непереводимый «терирем». Несколько нарушают службу, отвлекая монахов, дважды врывающиеся из ночи длинные червяки, устремляющиеся почему-то к алтарю. Укус их, видимо, не очень опасен, но все же неприятен1. Всю службу нам кажется, что в воздухе натянута какая-то незримая ткань, которая соединяет нас всех и делает временными причастниками того мира, в который мы надеемся войти уже на вечном основании. Именно, это кратковременное вхождение дает нам, слабым и немощным, силы выстоять всю агрипнию (так по-гречески называется всенощное бдение) до конца. Затем трапеза, когда кругом оказывается уже неожиданно светло, и неясно, куда исчезла ночь. Трапеза, которая уже плохо запоминается, то ли от усталости, то ли от пережитого этой ночью. Прощайте, всечестные отцы, русское Вам спасибо за то, что показали нам небо. Валерий берет подаренный ему старцем Кассианом посох – и в дорогу. Дальше без отдыха нам придется идти по пустынным местам за Керасию, через Кавсокаливию, мимо пещеры Нила Мироточивого в лавру.
Когда мы с Валерой и его сыном Димитрием через два дня садились в микроавтобус, который нас должен был довезти до Иверона, кто-то заметил вдалеке сильно хромающего человека, подходящего к Лавре. Это был наш брат Юрий, совершивший восхождение на гору. Он был очень рад нам и, конечно, автобусу. По пути мы узнаем о непонятном исчезновении еще одного нашего спутника, иконописца. Все-таки, хоть афонский полуостров и мал по российским масштабам, но достаточно велик, чтобы на нем потеряться. На душе же спокойно, потому что мы уже знаем: правящая Афоном Игуменья все устроит должным образом. Поэтому мы нисколько не удивляемся, встретив иконописца, там, где ему и надлежит быть: у Иверской иконы, у самой Игуменьи. Самое удивительное, что он пребывает здесь уже второй день. Невозможно побывать на Афоне и не подойти под благословение Игуменьи, с радостью это делаем и счастливы, что все мы добрались до ее кельи, хотя и разными путями. Трудно узнать в путнике, вышедшем из Уранополиса, паломника, достигшего Иверона. Самые внимательные к своему внешнему виду, даже весьма важные в финансовом и административном смысле лица через недельку все становятся на одно лицо, и часто – весьма небритое. Кое у кого выделяются на самых ответственных местах заплатки, а на ногах (о, ужас!) нечищенные гуталином кроссовки. Вернее, я хотел сказать, что их уже можно чистить без особого вреда гуталином. Но это «одно лицо», если нельзя сказать, что уж очень хорошо, то, по крайней мере, гораздо лучше того уранопольского, потому что Афон – это единственное место на земле, которое не красит человек, а именно оно красит человека. А красивому человеку нечего думать о внешности, ее можно только испортить.
Отметив это, разумеется, только мысленно, но, наверняка, каждый про каждого, и вкусив неожиданного угощения грузина-строителя, который никак не позволил нам миновать его подсобку, потому что другие страны научили его любить русских, мы снова разбегаемся в разных направлениях, чтобы через несколько дней опять встретиться и, как можно догадаться, самым незапланированным образом.
| |
|
Христианское творчество / Павел Троицкий / Агрипния
