сыну Мише
Не прикасайся к падали – не ешь
останков человеческой эпохи,
впечатанных в винительный падеж –
все комплексы людские и пороки.
Я – дьявол, смерть. К финалу бытия,
закованного суетностью тлена,
мне думается – это был не я,
а тень судьбы, скользящая по стенам,
и уходящая – сама – туда,
где падежи и суетные числа
теряются и льются, как вода –
уже без зависти и смысла.
Освобождаясь от порока, речь
становится прямой и четкой,
и, как угодно впредь ее калечь,
но не пеняй, что сердце и печенка
стучат в едином ритме пустоты.
Не жалуйся – ты сам твой суд и выбор.
Будь осторожней: ты – всего лишь ты –
пусть даже ты почти, как рыба.
Но в том и суть, что это вот «почти»
не отпускает до последней строчки,
и все, какие есть в тебе мечты,
и все твои земные оболочки –
стремятся вырваться. Гори, гори,
моя звезда пленительного счастья.
Мы – окультуренные дикари,
порвавшие наш мир на части.
Все излечимо – стоит замолчать,
как ты увидишь то, что есть и будет,
когда слетит последняя печать
земного зла, лежащего на будде
рефлексами телесного вранья
и туалетным привкусом обеда.
Но дальше замолкаю даже я.
Ты сам когда-нибудь узнаешь это.
---
Ступайте следом. Каждый шаг – туман,
в котором еле видимы предметы,
и кажется, что всё это обман
и что вокруг давно уже не это,
а нечто отстранённое совсем
от категорий суеты и блуда,
и всё, что есть – даровано нам всем,
и в каждом оживает свой Иуда,
и виснет тьма в намыленной петле
материального благополучья.
Так снова прорастают прах и тлен,
а небо заволакивают тучи,
и непроглядно делается вдруг,
как будто спишь, и нет тебя в помине.
Лишь крутится впотьмах гончарный круг
и сыпется на плечи звездный иней
вселенской перхоти. Ты должен жить
в любых ненастьях, леденящих душу,
мой Прометей, мой вздёрнувшийся жид,
предатель, бросившийся в стужу.
Терпи – воздастся. Чёрная дыра –
еще не смерть в привычном пониманье
работника ножа и топора,
романтика с наркотиком в кармане.
Пройдет и этот злой галлюциноз,
в котором долго цокали копытца
скитальцев, заблудившихся в мороз –
как все пройдёт. И мне уже за тридцать.
---
Оно дается только если ты
готов к тому, чтоб взять и не разбиться,
слетая с поднебесной высоты –
подрезанный в крылах самоубийца.
Шлепок – и всё – размытое пятно
на паперти кромешного злоречья,
которым чуть прикрыто наше дно
и наша смерть, и наша человечья
всегдашняя фантазия войны –
как затянувшаяся кинолента
про чувство неприкаянной вины
планеты. Бедная планета…
Но не жалей особенно – за сим
еще случится всякого в избытке,
и даже мир вдруг станет выносим,
когда закончатся земные пытки.
---
Чистыми числами чресел и дней в году
выпадет новая память иных времен.
Слышно, как Бог говорит: «Я уже гряду».
И совершенно ясно, что это – Он.
Светом от Света – истиной из лица.
Дым сигареты не трогает тишины.
Сын, не успев появиться, пошел в Отца –
под покровительством Матери и Жены.
Духом объято всё – каждый Божий день.
Бесы послушны и даже подчинены
Свету, и глупо бояться свою же тень,
падающую на ложное чувство вины
каждого встречного – за исключением тех,
кто отказался все-таки от себя.
И отступили ужасы библиотек,
и наконец-то выгорела судьба.
Ночь растворилась полностью – до бела.
Ждать бесполезно и незачем – всё уже –
каждая жизнь, которая здесь была.
И так спокойно делается в душе.
рассвет
Багровая заря коснется рук,
кладя в ладони бледную луну.
Когда-нибудь пройдет и этот круг,
поделенный на всю его длину
парсеками и скальпелями мглы.
Мы люди и не больше – здесь, теперь –
бросаемся на острые углы
немыслимых наследственных потерь.
Нам сети саванов, как нити паутин.
Не ворожи – всё сбудется, лишь ты
поймешь, что ты на свете не один
бредешь на ощупь прочь из темноты.
| |
|
Христианское творчество / Рафиев Алексей Родионович / несколько стихов
