Под сотой печатью и тысячным сном
созвездья слетали с ресниц
и вечность – обугленным колесом
и скрежетом согнутых спиц –
катилась навстречу. С тех пор утекло
так много беды и воды,
что зайчик, ударившийся в стекло,
запутал свои следы
и канул в провалы, и больше уже
ему не увидеть тех лет,
когда умирало в моей душе
все то, чего больше нет.
Лишь вечность – другая, но все-таки та –
по-прежнему смотрит в меня,
и три её древних, могучих кита,
уплывших от ночи и дня,
меня сторожат, как бы я не хотел
по глупой своей кривизне
покинуть до времени выпуклость тел
в угоду пришедшей весне.
| |
|