РАЗДЕЛ МОДЕРНИЗИРУЕТСЯ
Интересно:
Рекомендуем посетить:
я улечу далеко-далеко-далеко
--- /Михаилу Юрьевичу Ардабьеву/ Полуобморочность, порожденная полутонами сексуальных полубожков, заигравшихся с нами. Через край вот так вот запросто не скакнуть – щелкнет вечность, когда за пряником грянет кнут. Переправленный и перекроенный твой и мой шарик вертится и не верится, что домой возвращается навидавшийся человек. За оконцем кружится наш двадцать первый век, за оконцем рушатся судьбы и мосты. Голова так кружится, знал бы только ты. --- Я нашему миру рад, как висельнику палач, как автомобилю домкрат – хоть смейся тут, хоть заплачь. Я к нашему миру привык, как мясо рубить топор, как врезавшийся грузовик – в железобетонный забор, как мальчик и педофил, как девочка и терроризм. Пока он меня не добил – наш мир абортов и клизм. Пока я еще слегка способен на кое-что. А за окном снега и столько пережито, что кажется иногда, что впереди покой и новые города, и мир наш совсем не такой, как то, что мешает жить, пугает и мельтешит, пытаясь заворожить любого, кто вдруг решит отчистить всего себя от инородного зла. Родная моя Земля, прости твоего козла. Я, в общем-то, про себя, родная моя Земля. --- /моей Кале/ Например, в любви, например, в твоей. Через время, прошедшее от сего числа до Кончины мира – огромный бумажный змей опрокинет нам на головы небеса, и начнется месиво, крошево красоты неуёмных помыслов, рвущихся успеть замести свои же алые следы и забыться комой отчужденья – ведь никуда не денешься от самих себя, от своих же внутренних голосов и комет, летящих – рядом и слепя каждую молекулу между полюсов. --- Проходя сквозь сказанные чувства, вечно попадаешь в карантин нашего нелепого искусства, и становишься совсем один – как заблудший, заблудивший олух, никому не приносящий бед. Всё течёт, и среди книжных полок наших поражений и побед возникает линия осанки человека, ставшего своим. Он стоит на дальнем полустанке и восход плывет, как тень, над ним, начинаясь сполохом, пожаром, вспышкой ослепительных свобод, и дается нам всё наше – даром, и озноб кидает тело в пот, а душа – неслышная, святая – прячется и силится помочь, от восхода белым снегом тая в зябкую, приснившуюся ночь. --- Остановись и больше никогда не рыпайся – особенно, когда ты кажешься себе никчемным, как на свалку неотправленный никак – давно уже истлевший и везде изъеденный букашками, и моль кружит. Сегодня зябко на звезде, и шепчется вокруг: «Ты мой! Ты мой!» Осталось прятаться. Достанется ль кому – да и кому? – хоть что-то впереди? Не пробуй к изощренному уму прибавить сердце в пламенной груди – закончиться все может и не так, как хочется и как оно должно. Слова, как глина, вязнут в наших ртах, чтобы хотя бы капельку дошло. --- Солнце и небо, вы живы во мне всегда – все эти годы, все эти города, семьи, тюрьмы, наркотики, дети, века. Дальше не надо – хватит с меня пока. Дальше, надеюсь, будут уже облака неба, и сквозь эти все облака я улечу далеко-далеко-далеко. Станет спокойно и совершенно легко. |
