РАЗДЕЛ МОДЕРНИЗИРУЕТСЯ
Интересно:
Рекомендуем посетить:
опять стихи....
Кале Не оборачивайся – за тобой беда. Не надо ничего искать в потемках. Земля рождается, и небо, как вода, и нет еще проклятий на потомках. Я царь пока – по праву, не взаймы, и нам еще так далеко до жертвы – до карбышевых ядерной зимы, которых зацепили рикошеты обрядов помутнения и лжи. Однажды и навек приходит мука, но ты дыши, моя любовь, дыши – до правнуков. Хотя б – до внука. Я заигрался, милая, в цари. Меня тошнит от собственного тленья – в лучах Его Божественной Зари, спадающей на спящие растенья и спальных буреломов корпуса. Однажды и навек приходит мука, но ты закрой свои красивые глаза – до правнуков. Хотя б – до внука. --- Спасибо, Бог, Тебе за это – за каждый мимолетный жест теней, отброшенных от света на трупы не моих божеств, предвосхитивших расставанье людского с обручем судьбы. Так появилось расстоянье. Так появляются гробы. Так воскресает из потемок свобода, и однажды, вдруг – из миллиардов заготовок – всех наших туловищ и рук, голов и ног, сердец и почек, и прочих смыслов языка – рождается единый росчерк, и следом – первая строка грядущего еще сюжета, где заблудился древний лжец – в тенях, отброшенных от света на трупы не моих божеств. --- На новом уровне реальности – когда уже не будешь пошлым и, не цепляясь за банальности, расстанешься с отжившим прошлым. Когда-то люди были ангелы и многим больше, чем пророки, но вспыхнули костры и факелы, увидев новые дороги. Когда-то люди были легкими и малыми святыми детками. И кажутся совсем далекими потомки за своими предками. моей жене Кале За белым всадником – между больших теней – там – за монашеским постригом старца Судьбы – жизнь начинается. Хочешь – ходи под ней, хочешь – руби топором города и гробы. Выбор всегда остается за тем, что здесь. Ты – это ты, а не кто-то, как смерть, другой. Мир совершенен и счастлив. Он будет весь вечности напролет над Землей дугой тихо дышать по округе. Ты будешь с ним, как иностранка, как иностранец, как то, что останется нам, только нам одним, то, что достанется выжившим в эру драк. Мир не рассыплется, если ты будешь – ты, а не обрубок разума в дни сует и растворенной, выжженной красоты, и ничего иного в помине нет – только одна эта музыка, до костей режущая и рвущая, и мечты к небу влекут вереницы живых людей, между которыми встретились я и ты. - Материя – это миф разбитого хрусталя. Планета сатиров и нимф глядит на меня в упор. На свете нет ни рубля и глупо вести разговор о чем бы то ни было, о любом на вид пустяке. Отчизна лесов и болот в каждом моем стихе. Бескрайняя засуха трав на месте колхозных полей, и освободившийся раб, как птица, порхает над ней, как рыба, играет в ней. - Исторгаясь в округу, оракул, смотри не соври и замри, хоть на долю секунды, мгновенья секунды замри, и уйди, и с собой ничего не бери. Все, что было когда-то – раздай, остальное – сожги. Пусть легки и свободны станут твои шаги, пусть вращаются солнца и звезды едят с руки, и живут полюса, океаны и материки нашей маленькой, нашей крохотной теплоты, чтоб понять, наконец, что такое, когда не ты на себя и на грешную Землю летишь с высоты. - Никогда не узнаешь – за что? Никогда не поймешь – почему? Лишь потом – после первого дня тишины, находясь в окружении дам и вельмож, дни которых заведомо предрешены и очерчены рамками, и обезглавлены тем, что, боюсь, не удастся многим преодолеть. Так рождается новая тема, но вместе с тем начинаешь долго и тяжело стареть. На изломах изломов может случиться запой. Суицид против ангелов – неминучая смерть. И уже на пороге последний священный бой. И уже понимаешь, что не умрешь молодой, и уже умираешь, но можешь не умереть. --- Может быть даже то, чего нет и не будет, и кажется мне – на одной из оживших планет всё в огне, всё, что есть – в огне. Пепел кружится на ветру, искры кружатся в четном дыму. Этот мир догорит к утру – этот мир, недоступный уму и преступный в своём уме, растерзавшем и выдох, и вдох. Остаётся – тебе и мне, и Тебе, мой воскресший Бог, над планетой лететь в дыму и не верить глазам, уму и всему остальному – всему. - Мы одиноки в окружении мифов – шеренги воинствующих Эдипов, колонны стервозничающих Электр. Земля, превращенная нами в клитор. Заведомо тупиковый вектор – даже если за нас Арбитр. Как не крути, а выходит клин. Перед лесом людских колонн – окруженные миром былин – отбиваем земной поклон оживающей пустоте глубины самоё себя. Понимая, что ты везде – в каждой искорке, в каждой звезде – вспоминай, что во всем есть я. --- Очищение через свинью оставляет под сердцем груз. Сам себя не всегда узнаю. По утрам – навязчивый хруст. Пенопласт, оргстекло, мука. Все вокруг затевают ремонт. Я мутирую в хомяка и готов залезть под комод. В тот мир, из которого я – тот мир, из которого ты. И погибает свинья, и на могилке цветы. - У свинцового неба есть человеческий рост. Через мост, после звезд, чахлых карликов и всевозможных корост – будет воздух прозрачным и чистым, и столько вокруг будет радости, что ощутишь себя вечным вдруг. Не бессмертьем единым. Над полем зеленой травы, рассекая небо, резвятся крылатые львы, и не хочется больше уже ничего, ничего, и не стоит думать, и поводов – ни одного. Так проходят эпохи коротких и длинных ножей, толстых книг в окруженье колючки, мин и ежей, бескорыстных поп-звезд в политиков в длинных пальто, и во всем этом – что-то не то, однозначно – не то. --- Поиграем в величие, мальчик на полчаса? На глазах пелена и боишься за небеса? Ты возьми и раскрой наконец-то свои глаза, и увидь то, что есть, а не то, что приснилось вчера. Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера. Лишь в бессмыслице каждодневного пустяка – заплывая, как правило, издалека – вдруг поймешь и почувствуешь вольницу-мать, с матерком проверяя, в порядке ли автомат, а вокруг жируют ооновцы и немчура. Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера. --- В сравнении с тем, что придумывают себе, желая укрыться от пристальных взглядов извне – любая попытка быть светом в своей судьбе имеет шансы не скомкаться в кривизне затравленных клеток материального дна. Там, где нисходят в могилу слова и дела – жизнь эфемерна и неслышна-невидна. Не стоит, сливаясь, вселяться в антитела. Надо укрыться, надо себя сберечь, надо сберечь свой дом и свою семью, и пару книжек, еду и родную речь, и, быть может, что именно по сему стоит любого – ВСЯКОГО!!! – предостеречь. --- Переворачивало столько раз, что даже превращало в унитаз, и рушил Храм, и ссал в его углах, и черти жарят бесов на углях, и закипает с оловом котел, и каждый получает, что хотел и что просил – готов он, не готов – среди полуистлевших полутел. В таких мирах проходишь – проходи – как можно дальше, но, взглянув на них, не забывай о том, что крокодил подстерегает, если ты один из вас, из нас. Запомни этот миг, в который всякий, спрятавшись за жизнь, кроит мгновенья – малое из них при соприкосновении с людьми тебя попросит: милый, отрешись. --- Онемевшие части одной на всех пустоты растворяются в полумраке небытия, и во всём этом кружимся в танце и я, и ты, и во всём это кружимся в танце и ты, и я – потому что так надо, мы сами хотели так, мы ведь сами ходили, спрашивали, ворожа, а потом разлетелись, как листья – увы и ах, и забыли нас нас охранявшие сторожа. Мне бы только – по праву рождения – больше не быть в измерении этих неумных и странных забав, и не видеть, и даже не помнить. В силках мегабит просыпается то, что воскресло, однажды упав. Слава. Слава. |
