--
Боже мой… что творится с миром?
С абсолютно всеми мирами…
…обозначив себя пунктиром,
«Я» застыло в оконной раме.
Боже мой… сколько глупой силы,
сколько ненависти нелепой…
…сигарета, привкус бензина.
Я, скорее, правый, чем левый.
сыну Мише на год и 2 месяца
Маленький мальчик похож на сталь –
вихрями кружит, воет и вьет
муть отчуждения – сильно устал
в мире закованных панцирем вод
маленький мальчик, светлый малыш
дня понимания радостей дня.
Между прощением лишь бы он лишь
вспомнил однажды пустого меня –
глупого олуха в дебрях пути,
вектором вылетевшего в окно.
Только бы вспомнилось, Гос-пади…
Только и в силах шептать про одно:
«Маленький мальчик, приди, забери
землю и пепел моих полуснов,
переверни меня, перебери,
переиначь до самых основ
памяти, кротости, суетных слов
одномоментных стечений светил,
переиначь до самых основ
всё, что я выродил и породил,
и ненароком терял, ронял,
прятал и тотчас же забывал.
…ты меня помнил и охранял,
ты меня вывел за перевал
легкости завтрашнего «не могу»,
бабочкой взмывшего с языка…»
--
«Чем эти самые живут?..»
И. Северянин
Я вообще принадлежу к иному племени.
…порой забавно наблюдать за вами –
какими-то – и правыми, и левыми –
с какими-то нечеткими словами.
Вы так похожи, так вы все похожи –
в стремлениях, в своих тупых амбициях.
Аж пробегает холодок по коже,
и не помогут – армия, милиция,
семья, жена и прочее отечество,
и прочее, и прочее, и прочее
повальное, тупое гомосечество
перетекающее в суходрочие.
Все это в прошлом. …как же часто хочется
забыть совсем про ваши забубенные –
не только имена, но даже отчества,
и номера, и трубки телефонные.
Живите в мире – вами же построенном.
Живите в мире, склеенном из фантиков.
Живите в мире, вами удостоенном
того, чтоб жить и жрать его галактики.
Люблю тебя, родное человечество!
Ты для меня, как Бог, как многоточие.
…повальное, тупое гомосечество
перетекающее в суходрочие.
--
Только однажды смерть покажется злой.
Все остальное время – один испуг,
если прикрыться поверх головы золой.
Даже не знаю… В который уже из разов
кажется Кромвелем каждый махонький вождь –
в мире портретов и всех остальных образов.
Снег заметает – копыта чертей не стучат.
Но отчетливо различим в полутьме
весь этот наш всемирный, вселенский чад,
весь этот наш всемирный, вселенский смрад.
Страшно и холодно из-за этого мне,
и отовсюду глядят Робеспьер и Марат,
и, как расстрелянный, я ползу по стене.
Страшно и холодно из-за этого мне.
--
Прости меня, Земля, за то, что я
и воля идиотская моя.
Прости меня за это все, Земля.
Живу – по праву быть здесь и не быть,
и чувствовать себя среди орбит
и треска бесконечных мегабит.
И этот быт – и этот сраный быт!
Как пытка – гастроном и туалет,
такси, гостиница, немытое стекло
и вереница странных-странных лет –
за эти годы много натекло
немалого и малого – всего,
что протекало между и вблизи
меня и бесконечного Его.
моей Кале
Ты – моё счастье, мое бесконечное счастья.
Можно было бы вывернуться наизнанку
или разрушиться, разъединиться на части,
или вспыхнуть, как веток сухих вязанка.
Это – любовь – моё отторжение мира –
через тебя растворившееся в одночасье.
Это – моя глухая, слепая лира,
не претендующая на земное счастье.
Но – невозможно. Мне хочется – редко-редко
быть похожим на лица своих сограждан,
быть таким же, как фотографии предков,
быть бесцветным – даже если раскрашен
каждый атом, каждая единица.
Я ведь действительно им завидую, Каля –
всей этой шушере нашей с тобой столицы.
Только б не сгинуть. Жизнь не бывает другая.
Только такая, как вижу сквозь паранойю
лунных подтеков на паперти талого снега.
И никогда мне уже не слиться с роднёю
или с народом – не позволяет эго.
Черт с ним… Однажды наступит последний отрезок –
тихо зажмурится тельце, навзничь упавши.
Я не бываю, милая, груб и резок.
Кажется разве что. Ох уж мне эти ваши
вечные домыслы глупо изогнутых улиц,
все эти лица, все эти караваны
делающих карьеры унылых умниц –
хоть никогда не вылезай из ванной.
…вот облажусь игрушками, как младенец,
и позабуду напрочь причуды речи…
Только ведь мир все равно никуда не денется –
без толку ждать, что с годами в нём станет легче.
| |
|
Христианское творчество / Рафиев Алексей Родионович / еще древненького накопал
