РАЗДЕЛ МОДЕРНИЗИРУЕТСЯ
Интересно:
Рекомендуем посетить:
старенькие уже стишки отчасти по теме
--- но плавится в сладкой и жуткой серебряной ложке хорей о йезус мария считайте – меня – проституткой о йезус мария простите что – я – не еврей я тоже пытался хоть как-то – хоть сикось хоть накось хоть раком хоть боком хоть гадом меж образов – как нехристь заштопавший веру отечества накрест закрывший себя и вселенную на засов – забившийся в угол и там из угла как улитка отстукивал вальс превращаясь в дешевый вальсок …земля – это небо в эпоху убытка и пытка вплетенная в волосок моей белоснежки – я думаю – йезус мария могла бы попробовать если не может понять ты видишь – горю я горит моя нарко-мания и хочется все это все это разом объять и больше не видеть и больше не слышать и больше и меньше и даже – быть может – не я а кто-то большой кто-то истинный – кто-то как боже но только не я кто угодно но только не я --- Чтобы все было так, а не как-нибудь сикось и накось, чтобы звери – хоть звери – пытались ходить по воде – а не думалось, будто какая-то дикая наглость, или помнилось смутно, как будто бы в животе у мамаши лет тридцать, а, может быть, даже сто тридцать, или – хуже того – пару тысяч отравленных лет – одиночеством, обмороком, нежеланием бриться перед тем, как вернуться и выбросить партбилет на ухоженный стол, под гримасы большого начальства, под портретом братка, под убийственным взглядом извне – вот такое со мной происходит – не то, чтобы часто, и не так, чтоб уж в очень глубоком, разорванном сне – на перине пуховой, в обнимку с поверхностным жестом, окрестившим меня человеком лет тридцать назад. …я пошел по рукам, по влагалищам, по невестам – как примятый со временем в толщу дороги фасад непонятного здания с признаком архитектуры, неприятного привкуса, если глушить самогон в первородной глуши, между ног у стареющей дуры. …или камнем лететь из высоких парадных окон. Так рождается тема – одна, потому что негоже эту морось плодить на потеху себе мудаку – эта сраная мудрость, как татуировка на коже. …я уже не могу, я совсем ничего не могу. --- Отекаю каплями воска между тысяч мсье и мадам. Где-то там уже труповозка семенит по моим следам. Еще очень – я знаю – долго – будет длиться короткий век. Посреди людского потока заблудившийся человек. В середине огромного люда – между галстуков, брюк и блуз – тихо вздернулся мой Иуда на веревке фонарных бус. Умираю – опять – в который далеко не последний раз – книгой мертвых и мертвой торой человеческих теплотрасс опоясан, облит бензином, обречен на безвольный век – Божьим Промыслом, Божьим Сыном – Человек, Человек, Человек. Божьей Матери Богородица, гололедица – осторожнее, Богородица. В зиму – каждый немного ленится или навзничь летит, как водится – то бишь – падает ниже плинтуса. Осторожнее. Осторожнее. В гололедицу окна Wиндоса все какие-то пустопорожние. Или кажется? Точно – кажется. Отворотится. Приворотится. Гололедица. Снега кашица. Вот и жизнь моя, Богородица – разбегается, разлетается, навзничь падает, больно рушится. Посмотри хоть на этот танец-то, Богородица – снег как кружится… Это – музыка. Это – мистика. Как не ерничай, как не нервничай – проживаю жизнь легче листика – хвостик кроличий, носик беличий. --- …и эта труба над фашистской больничкой… …и этот гестаповский подвиг Гостелло… жизнь платит с избытком и только наличкой. а как ты, скажи мне на милость, хотела? под утро, склонившись над кафельной плиткой холодного пола уездного гетто, ты снова почувствуешь все это пыткой, втыкаясь в бессонницу, как сигарета. …втыкаясь и каясь, икаясь на втыке. …и вскрикивать в снова прожженном халате – на стремные рожи, на Божии лики, на бесов, попрятавшихся под кровати. --- “За радость тихую дышать и жить…” О. Мандельштам А жизнь уходит, как вода в песок, и мы от смерти все – на волосок. На тонком льду, на стеклышке мечты когда-нибудь очухаешься ты, и вдруг увидишь, как течет вода, не причиняя берегу вреда, и лишь сыреет от воды песок. …Чтобы пожить единственный разок на тонком льду, на стеклышке мечты – когда-нибудь очухаешься ты, и в этом нет особого вреда. …Одна вода. Кругом одна вода. Вся жизнь твоя – песчаный островок, и весь песок уместится в совок. На тонком льду, на стеклышке мечты мне хочется кричать – до немоты. Увы, но не услышать голосок того, кто, как вода, ушел в песок, оставив только мокрые следы – среди воды… Меня не слышишь ты, и не услышишь больше никогда. …Одна вода. Кругом одна вода. --- Ведь так всегда – я помню, знаю, видел - как будто ворожба на Рождество. Потом – другие – скажут, мол, не прав. А я опять запутываюсь в нити. Найти бы повод среди наших травм прожить не двести, даже и не сто, а сколько дадено, но так, чтоб не хотело мое, которое задолго до меня – уже не вымысел, еще не тело – переродиться смыслу вопреки. Оно во мне, по-прежнему маня – в разрывы неба, в омуты реки. Ведь так всегда – задумайтесь, поймите, попробуйте хотя бы. В мире стен все сущее отбрасывает тень. Все движется, вращается, течет. А я – опять запутываюсь в нити, как параноик или звездочет. --- Меня на полвитка опередив, душа уже причаливала к раю, когда я допивал аперитив и понял, что сегодня умираю. Душа спешила. Прямо по пятам за ней бескрылой гадиной маньячил косматый бес… А я хлестал “Агдам” под завыванья местного марьячи. Эй, музыкант, сыграй на посошок. (Не музыка, а легкая простуда.) …Моя душа испытывала шок, когда смотрела на меня оттуда. --- /Кале/ Кухня в кафельной плитке, легкая тошнота… Мы с тобой – недобитки. Да и война – не та. Стремное это дело – вечно лезть на рожон. Я люблю твое тело, лучшая среди жен. Нам бы еще лет тридцать выцарапать на жизнь. Вот он, моя царица, - обыкновенный фашизм. --- Земля принимает обмылки дряхлеющих душ. Я завис здесь, как мумия – в долгой-придолгой коме. Я нуждаюсь в гармонии. Дайте контрастный душ, дайте хоть что-нибудь – что угодно, кроме осознания собственной правоты, запечатанной джином в литровой бутылке водки. Дайте глоток холодной живой воды, а не эти цветные и глупые фотки, на которых одна на всех, но моя – моя, отраженная в привкусах, перманентная вялость, чтобы что-нибудь было, чтоб были – земля, моря, чтобы что-нибудь от меня оставалось, кроме отзвуков непонятно куда подевавшегося и слепого остатка, из которого нарождаются города, от которого может быть даже гадко, сладко, но совсем не хочется все это ворошить. Поднимите мне веки. Поднимите мне веки. Я не умер, но мне надоело, как прежде, жить – запечатанным наглухо в человеке. У безбожия тоже имеется знак судьбы. Разобрать бы только. Разобраться бы лишь. …я иду по дороге, вокруг шелестят дубы, и уже подрастает мой годовалый малыш. молитва Помолимся… Прости меня за все – за каждую написанную фразу, за то, что я могу сказать не все, за то, что я не произнес ни разу. Прости мне глупость даже этих слов. Так повелось, что мы – косноязыки. Пожалуй, если существует зло, то следует искать его на стыке добра и смерти, речи и мечты – любой мечты, не подкрепленной делом. Что тело в нашем мире нищеты? Что вообще должно считаться телом? Я отвлекаюсь… Ты меня прости… В конечном счете ведь себе дороже – расти, чтоб наконец-то дорасти до совести, до истины, до дрожи в коленных чашках, в лучевых костях. И толку? Неужели все – впустую? Мне страшно оттого, что я в гостях. Вот и бастую. Оттого бастую, что невозможно пережить хоть раз порочный круг своих перерождений и не запутаться в обрывках ряс и прочих неприличный выражений, намотанных нательным шутовством. Ты понимаешь? Слышишь? Я – ребенок, уставший пробавляться воровством – до глухоты, до треска перепонок. Прости меня, пожалуйста, за все – за каждую написанную фразу, за то, что я могу сказать не все, за то, что я не произнес ни разу. Я буду жить, наверное, века – как ангел, разрывавшийся на части, как дождь, ушедший паром в облака, как ставшее собой деепричастье. Хочу прожить еще лет двадцать пять, чтобы увидеть внука, чтобы дело доделать, и уйти – уйти – опять в очередное крошечное тело. --- Катится мир – катится твой и мой – не оставляя шансов, ни одного. Я расправляю крылья – большая моль – серая моль, летящая вдоль него – вдоль пограничников на краю рубежа, за которым плещутся три кита и застыла смерти моей баржа, и уже не торопишься никуда – ни секунды, ни мгновения, ни хоть какого-то повода – хоть чего. Я прикрою горящего мира огни – серая моль, летящая вдоль него. --- /Кале/ Дышат линии, по руке тихо скользит моя растворившаяся вдалеке лилия – ли-ли-я – завтрашнего, через десять дней. Кошка – и та – мудрей. Так и пройдет – и на этот раз – так же, как и всегда это проходит. Не жизнь – каркас – понедельник, вторник, среда – и так далее. Не жизнь – колея, лилия – ли-ли-я. Ну, какой же я даосский монах, если дальше себя – никак? Эта вечная путаница в именах – пробуксовка в своих снегах. Ледяные крылья. Себе – свое. Остальное – тоже ведь есть. Я хочу прожить эту жизнь вдвоем. На двоих в мире хватит мест. Я хочу прожить эту жизнь с тобой – только ты, только ты и я. И не нужен бой, и Господь с тобой, и так далее – ко-ле-я. |
