Вячеслав Андреевич Холодов любил говорить: «Я знаю ответы на все вопросы. Не более чем за двадцать минут я разрешу любой ваш вопрос». Даже самый сложный и мучительный. Даже тот, который вы боитесь задать сами себе. И он живет не в голове, а мучает вас из живота, из груди, из горла. У каждого по-своему.
И звучало это очень убедительно, поскольку Вячеслав Андреевич ходил твердой увесистой походкой. Он наступал не отдельно носком, а затем пяткой, и не сначала пяткой, а затем носком, а сразу всей ступней, и земля прогибалась под ним. Так, всей ступней, ходят слоны, и под ними тоже прогибается земля. Грудь при ходьбе Вячеслав Андреевич держал твердо и округло. Расстегни пуговицу на рубашке и увидишь не кожу, соски и волосы, а рыцарский нагрудник темной вороненой стали.
Его крупная неповоротливая голова была накрепко прибита шапкой, как гвоздем двухсотого размера, ровно посередине нешироких плеч. На голове находилась густая, жесткая, монолитная борода, временами подступающая к самым глазам, два сверкающих языка залысин, и много седины в бороде и коротких, бобриком, волосах.
Глаза под очками смотрели прищурясь, как будто Вячеслав Андреевич всматривался в стрелку весов, которая установилась в неудобном месте. Ни на большой ясной риске, ни на менее определенной, но все же понятной маленькой, а на чистом белом поле, вдалеке от всех услужливых рисок.
Вячеслав Андреевич уже почти двадцать лет работал в крупном московском институте нейрохирургии врачом–реаниматологом и, как он сам говорил, был врачом высшей категории. И ему приходилось выходить к родственникам и близким больных, за жизнь которых еще недавно он бился как лев, как тигр, как слон, как все земные и небесные силы вместе взятые. Но жизнь все равно покидала отданные ему тела этих больных. И тогда он, Вячеслав Андреевич Холодов, врач–реаниматолог высшей категории, выходил к родственникам и близким и сообщал: «Я,… мы,… ничего не смог, …не смогли. Она,… он,… умерла,… умер. Сделано было все возможное». И всегда, хотя реаниматологом он работал уже почти двадцать лет, ему было трудно это делать.
И вот, возможно из-за этой слоновьей походки, из-за железной груди, из-за надежно установленной головы, а главное, из-за глаз, глядя в которые Вячеслав Андреевич сообщал о смерти дорогих и близких, Леньке было трудно спорить с Вячеславом Андреевичем.
Ну и потом, Вячеслав Андреевич был врачом высшей категории, а кем был Ленька?...
Ленька любил Вячеслава Андреевича, и Вячеслав Андреевич любил Леньку. Они оба числились в многодетных отцах. У Вячеслава Андреевича росли три больших крепких сына, а у Леньки все больше девочки. Да, можно сказать, что они любили друг друга, им иногда удавалось очень хорошо посидеть, что-нибудь выпить и поболтать в свое удовольствие. А иногда не удавалось.
Так вот, кем же все-таки был Ленька? А черт его знает. То есть он ходил на работу. Зарабатывал деньги. Иногда даже очень неплохо зарабатывал. Открывал какие-то фирмы, ходил на важные встречи, вел деловые переговоры. Одно время он даже руководил довольно крупным и успешным бизнесом. Но вот кем он был? Непонятно. Просто был и все.
Временами, чаще ночью, к Леньке приходили мысли: «Тебе уже двадцать, а ты еще не…, тебе уже тридцать, а ты еще не…, тебе уже сорок, а ты еще не…». Что предполагалось дальше за этим «не» было не ясно, и не очень ясно было, будут такие мысли в пятьдесят, или уже нет? А у Вячеслава Андреевича таких мыслей не было. Он не просто был и все. Он был врачом высшей категории. И еще он был очень хорошим семьянином. Но это так, к слову.
Ленька очень не любил вопрос: ты кто? Конечно, в обычной жизни с таким вопросом обращаются редко. Хамский вопросик. Но Ленька не любил, когда этот вопрос приходил к нему сам, без посторонней помощи. Ведь Ленька не мог ответить: я – врач высшей категории. Да и вообще ничего не мог ответить.
Конечно, можно было бы спросить об этом у Вячеслава Андреевича. Дескать, скажи, старик, кто я? И Вячеслав Андреевич конечно бы ответил ясно, четко и не запинаясь. Даже двадцати минут бы не понадобилось. Легко уложился бы в три. Но Леньке не хотелось спрашивать Вячеслава Андреевича. Потому что от его двадцатиминутных ответов Леньке становилось скучно и тоскливо.
Кроме того, когда к Леньке приходил вопрос «кто ты?», ему вспоминался Гаврила Ардалионович Иволгин. Помните, как его князь Лев Николаевич Мышкин определил? «Вы, по-моему, просто самый обыкновенный человек, какой только может быть, разве только что слабый очень, и нисколько не оригинальный». А Ганя на это почему-то обиделся, хотя сказано было по-доброму. Но ни тот, ни другой не были врачами высшей категории, и не знали ответы на все вопросы. И Достоевский не знал. Хотя был верующим, православным, и даже, более того, религиозным писателем. Но, почему-то, очень любил играть на рулетке. Но это другой вопрос.
Ленька тоже считался верующим. То есть, как это понять, считался верующим? Помните историю про Винни-Пуха? Папа рассказывает своему сыну, Кристоферу Робину: «Винни-Пух жил в лесу под именем Сандерс». А сын не понял и спрашивает: «Как это, жил под именем?» - «Жил под именем, это значит, что у него над входной дверью была прибита дощечка с надписью «Мистер Сандерс», и он под ней жил».
А еще это себе можно так представить. Идет перепись населения, и Леньке приходится заполнять анкету. И в этой анкете есть пункт: вероисповедание. И вот, если остальные пункты этой анкеты, ну там, имя, когда родился, где живешь, Ленька заполнил бы быстро и уверенно, то перед тем, как заполнить этот пункт, он немного бы помедлил, задумался, а потом все-таки написал бы: верующий. Потом еще немного бы подумал и добавил: православный. И в общих статистических данных считался бы верующим.
А Вячеслав Андреевич в этом же смысле считался неверующим. Но, кроме того, что он считался неверующим, Вячеслав Андреевич не любил Бога. То есть не Бога, конечно. Потому что не мог он, считаясь неверующим, не любить Бога. Это абсурд. Он не любил верующих. То есть, не верующих, конечно. Потому что он, будучи врачом высшей категории, по большому счету, любил всех. Он не любил разговоры этих верующих о Боге, о душе, о смысле жизни. Потому что Вячеслав Андреевич за двадцать минут сам мог все объяснить, и Бог ему для этого был совершенно не нужен.
А Ленька, хоть и считался верующим, но тоже не любил эти божественные разговоры. Потому что об этом надо говорить из сердца. А Леньке уже давно не встречались люди, которые бы умели об этом говорить из сердца. То есть они старались из сердца, а получалось из книг. И Ленька сам, когда начинал говорить о божественном, у него не получалось из сердца. Вот когда он читал Библию или что-нибудь еще по этому поводу, то было интересно, и некоторые слова попадали прямо в сердце. А когда сам начинал говорить, то получалось, не из сердца, а из книг. И становилось неловко.
И с Вячеславом Андреевичем они о божественном старались не говорить. То есть не старались, а просто не говорили. И так находилось о чем поговорить.
Но Вячеслав Андреевич любил брать верх над верующими. И для этого он придумал вопросик. Поскольку сам он считался неверующим, то для него это был неопасный вопросик. Как только какой-нибудь неосторожный верующий заговаривал с Вячеславом Андреевичем о божественном, Вячеслав Андреевич улучал момент, и задавал свой вопросик.
А вопрос этот звучал так: А как вы себе представляете Бога? Возникала неловкость. Верующие умолкали или произносили обиженные, ватные книжные слова, и всем было ясно, что Вячеслав Андреевич одержал верх.
Представьте себе, что какой-нибудь ученый-астроном рассказывает о небесной механике, а вы, недолго думая, огорошите его вопросом: А как вы себе представляете небо? Ученый просто отмахнется от вас. Дескать, вопрос не по теме и к делу не относится. И о небесной механике станет рассказывать кому-нибудь другому, а если никого другого не окажется, то просто перестанет рассказывать. А вопрос про небо тоже, между прочим, интересный, и обижаться на него не стоит.
И хотя Вячеслав Андреевич и Ленька не разговаривали на божественные темы, но почему-то Вячеслав Андреевич рассказал Леньке про свой каверзный вопросик, и как все верующие на нем режутся.
Ленька ничего не ответил, но задумался. Ничего не ответил Ленька по двум причинам. Первая – это грудь. Ленька представил грудь Вячеслава Андреевича. И как всегда, это была выпуклая могучая грудь, одетая в вороненый металл. А не так-то просто что-то объяснить человеку в рыцарском панцире.
И после железной Вячеслав Андреечевой груди Ленька попробовал представить свою. И хотя он был 44-летним рослым мужчиной и весил под девяносто килограмм, и грудь его была – нормальная мужская грудь средней степени накачки. То есть не Бог весть что, но и не то чтобы совсем никуда. Но, несмотря на это, ему представилась впалая узкая грудь тринадцатилетнего подростка из интеллигентной семьи. И Ленькин учитель физкультуры – могучий перс с бронзовой сияющей лысой головой протягивал в сторону Ленькиной узкой груди свой тяжелый кулак и грозил: «Я сделаю из дистрофиков людей». И вспомнились дистрофики. Точнее не дистрофики, а анекдоты про дистрофиков. Но вспомнились почему-то не как анекдоты, а как истории из жизни. Причем не из чьей-нибудь вообще жизни, а конкретно из его Ленькиной жизни. И сквозняк из форточки с горшка сдувал не кого-нибудь, а его, Леньку. И комар, размером с крупную ворону с перепончатыми крыльями отдавливал не чью-нибудь, а его, Ленькину, грудь. И за шваброй, стараясь вытянуться в струнку, прятался не кто-нибудь, а он, Ленька. И слабым плачущим голосом: «Сестра-а-а» - тянул не кто-нибудь абстрактный, а вполне конкретный Ленька.
И вот это сравнение собственной груди с грудью Вячеслава Андреевича было первой причиной Ленькиного молчания.
Вторая причина была сложнее и глубже. Леньке почему-то казалось, что Вячеслав Андреевич хитрит. Что он сам прекрасно может представить себе Бога и даже гораздо лучше, чем многие, посчитанные, как верующие. Потому что наверняка, врач высшей категории с многолетним стажем, который изо всех сил бьется за чужую жизнь, а когда битва проиграна, выходит к родственникам и близким с печальными новостями, очень хорошо может представить себе Бога. Так хорошо, что никому об этом не скажет и прячет это представление, где-то в глубине своей обложенной железом груди. Но вся штука заключалась в том, что представлять-то Вячеслав Андреевич Бога себе представлял, но был Им недоволен. Посудите сами. Бьется Вячеслав Андреевич за чужую жизнь всеми силами. Как это себе можно представить? Свет яркий, беготня, капельницы, Вячеслав Андреевич в светло-синей шапочке невысоким цилиндриком, на плечах фонендоскоп, как шарф у художника, или как найденная овца у пастуха, и взгляд не взвешивающий, а острый и открытый, и говорит он отрывисто, четко и быстро: «Это давай, это давай, это давай…». И вот так сутки через сутки.
Так вот Вячеслав Андреевич бьется до полного изнеможения, а Бог иногда ему помогает, а иногда как будто даже мешает. Но это не главное. Главное, Вячеслав Андреевич бьется, а уж останется жизнь, или нет – это Бог решает. И это не самое обидное. Но если Бог решает, оставить жизнь человеку или нет, то почему к родственникам и близким Вячеслав Андреевич идет?
Вот поэтому Вячеслав Андреевич Богом недоволен, а представить Бога ему очень даже просто, но кому об этом расскажешь? Так подумал Ленька о Вячеславе Андреевиче, промолчал, но решил сам попробовать представить Бога. Все книжные отговорки он прекрасно знал, что Бог – это Дух, и все Его изображения – это только символы и знаки, и к настоящему Богу отношения не имеют, и даже некоторые вообще запрещают Бога изображать. Но внутри самого себя почему бы не попробовать?
Но сходу Леньке оказалось трудно Бога представить. Трудно, например, без подготовки взять и нарисовать рассвет над рекой, или сыграть первый концерт Баха для фортепиано с оркестром. Перед этим надо потренироваться на простых вещах. Художники для этого часами рисуют кубы и конусы, а музыканты играют гаммы и этюды. Поэтому Ленька решил представить для начала что-нибудь простое, Например, дерево. Дерево представить нетрудно. Сначала представляешь сужающийся кверху морщинистый ствол, ветки во все стороны. Если лето, то представляешь шелест листьев, а если зима, то просто одни ветки, без листьев. Что еще есть у дерева? Корни. Корни можно представить, как на картинке из учебника биологии. Зеленая горизонтальная линия. Сверху небо, снизу земля. На линии, как на столе, стоит дерево, ствол, ветки и листья, а из того места, где ствол касается разделительной линии между небом и землей, расползаются змеи – это корни. Вот и все дерево. Нет, не совсем все. Еще у дерева, особенно у молодого, есть способность расти. И Ленька стал себе представлять способность расти. Это почти так же легко, как представить дерево. Опять представляешь линию между небом и землей. В земле – фасолина, похожая на человеческое ухо. Из этого уха выползает зеленая змейка – это росток. Сначала вниз, а потом делает поворот и ползет вверх. Но до самой границы между небом и землей немного не доползает. Это первая картинка. А на второй, рядом, все то же самое, только змейка разрывает границу между небом и землей, и немного над ней выступает. Представив дерево, Ленька перешел к более сложным вещам, и попробовал представить свет. Свет представлялся двумя способами. Первый – это солнце, такое яркое, что невозможно смотреть. Но обязательно при этом представлялось море, тоже очень яркое, почти, как солнце. Но тут Ленька подумал, что этот не совсем честно. Задача была представить свет, а он представил солнце и море. Но когда он попробовал представить свет без солнца и моря, а сам по себе, то свет получался еще ярче и заливал все вокруг и самого Леньку.
Второй способ представить свет – это лампочка. Даже не лампочка, а тонкий волосок в этой лампочке. И волосок этот такой же яркий, как солнце. Только солнца хватает на весь мир, а волоска, только на одну комнату.
Потом Ленька стал представлять музыку. Большой зал консерватории весь полон. Ни одного свободного места и вдоль стен стоят. Но тишина гробовая. На сцене оркестр, человек сто, дирижер и скрипач. Они смотрят друг на друга весело и выжидающе. Потом кивают друг другу, и началось.
После музыки Леньке захотелось представить любовь. Представилось все женское: плечи, руки, глаза. И глаза смотрят на Леньку внимательно и нежно.
И, наконец, Ленька попробовал представить жизнь. Представились дети. Не вообще дети, а его, Ленькины дети. Как они спят в своих кроватках, как прибегают и залезают к нему на колени, как играют по уши в снегу во дворе Ленькиного дома.
После всего этого Ленька опять попробовал представить Бога, и у него не получилось. И Ленька загрустил, очень сильно. Ему вспомнилась картинка, на которой линия делит мир на небо и землю. Только в земле, вместо фасолины, похожей на человеческое ухо, лежал он сам, Ленька, свернувшись калачиком, и глаза его были закрыты. Только не было никакой змейки ростка, которая бы тянулась к небу. Ленька спал под землей, как медведь в берлоге.
Вообще Леньке часто бывало грустно, и он жаловался Вячеславу Андреевичу, что жизнь не удалась, что все не так, и что сам он, Ленька, неизвестно кто. А Вячеслав Андреевич в таких случаях говорил: «Старик, пойдем завтра со мной в реанимацию, и все пройдет». Это означало, что пока ты сам самостоятельно двигаешься, слышишь, видишь, ешь, дышишь и думаешь, то нет никаких поводов для грусти. И Ленька понимал, что Вячеслав Андреевич прав, но в реанимацию с ним не шел. Не музей все-таки.
Но теперь, когда Леньке стало очень грустно, он решил воспользоваться советом Вячеслава Андреевича и представил себя в реанимации. Сначала все было как обычно. Яркий свет, суета, капельницы, Вячеслав Андреевич бегает. А потом только яркий свет и тихо. Ленька лежит на больничной кровати с разными хитрыми устройствами, а рядом стоит Вячеслав Андреевич в синей шапочке цилиндриком, фонендоскоп на плечах, а в руках шприц, и он выбирает на Леньке место, куда бы этот шприц воткнуть.
И тут Ленька увидел, что с другой стороны кровати, напротив Вячеслава Андреевича кто-то стоит, и Ленька узнал Бога. У Бога была такая же голубая шапочка низким цилиндриком, как у Вячеслава Андреевича, на плечах фонендоскоп, и борода, только не жесткая, а шелковистая и вся белая. И взгляд не острый, а внимательный и нежный.
Бог тоже что-то держал в руке, только не шприц, а когда Ленька пригляделся, то разглядел, что Бог держит его, Леньку, только маленького. Не по возрасту маленького, а по размеру. И у маленького Леньки, как у настоящего несколько запущенная борода и седина в висках.
И ясно стало Леньке, что все, что он до этого себе представлял и был Бог. Дерево – это Бог, и прорастающее зерно – это Бог, и свет – это Бог, и замерший большой зал консерватории - это Бог, и женские руки, плечи и глаза – это Бог, и дети – это тоже Бог.
Но больше всего Богу шло быть реаниматологом, врачом высшей категории.
| |
|
Христианское творчество / Зиман Лев / Врач высшей категории
