ГОЛЛАНДЕЦ
Эй, молодой человек, у вас в сумке колбаса, я знаю! ну хоть кусочек дай, ну пожалуйста, у меня ведь дети голодают, щенки то есть… Не дал, злодюга. Так и укусил бы за ногу, или лучше чуть повыше, туда, на чем сидят. Бегал я прошлой весной за одной пудельшей, так она так ловко людей за это самое место хватала! Идет навстречу ей субъект какой-то, она – ноль внимания. Только поравняется с ним, только начнут расходиться – она резко разворачивается, оказывается прямо у человека за спиной, быстро прыгает и кусает! Тот даже удивиться не успевает, только резко подпрыгивает. Молодец была, одно слово – сука!
Ну, а какие еще удовольствия нам, бродячим, остаются? Гоняться за кошками? Здорово это, да только кошки нынче не те уже. Хилые стали. Оно и понятно – на таком рационе разве протянешь? Кости одни, да шкурки, разве что мыша словят и радуются. Вот раньше было – гонишь кошака, кошак летит как на пожар, хвост трубой, в глазах огонь, шипит! У тебя уже язык до хвоста достает, так устал, а все равно бежишь, людей сшибаешь, лаешь на весь город! А потом догоняешь и хватаешь за хвост – мол, окончена гонка, спасибо за пробежку. По-настоящему кусать или еще чего доброго рвать на куски никто и не пытался. Это сейчас с голодухи рвать пошли, щенки недоделанные. Вот и поизмельчала порода кошачья.
Что еще? Любовь? Девушки? Да разве щенков сейчас выкормишь нормально? Повырастают рахиты, так и просятся под поезд. Да и девушки нынче пошли такие, что весну погуляешь с ними, а на лето они тебя и знать не хотят. Как же так можно? Эх, видать, конец скоро придет роду нашему. Те, которые с хозяевами, те протянут еще долго. У них и продовольствие что надо, и вообще, другие они. Ин-тел-ли-гент-ны-е. Палки приносят, садятся по команде, ходят на веревке (это у них называется “гулять”), буржуи несчастные.
Да, кстати, знавал я одного такого интеллигентишку. История, конечно, приключилась у нас занятная. Иду я, значит, на свидание. Прихорошился, искупался то есть, притом не в какой-то там луже, а под шлангом! В парке чудак один цветы поливал, так и меня окатил! Так вот, иду я на свидание, и вижу – возле гаражей лай стоит, визжит кто-то. Ну, думаю, гаражные, твари эти, чужака треплют. Не люблю гаражных: гордые они, мы, типа, работаем, это наше место, не ходи сюда. Ну, думаю, конец чужаку – не пощадят. А мне-то что? Мне от гаражных иногда и косточка перепадает, и шкурка от рыбы. Зачем с ними ссориться? Но вот тогда – не знаю, что со мной случилось, а только решил я чужака спасти. Не дам, думаю, еще одного загрызть. А что дама меня ждет – так ну ее к чертям собачьим. Подождет.
Подбегаю я, значит, тихонько, хватаю главного их за горло, а задними лапами мелюзгу разгоняю. Пока те сообразили, что я не за косточкой пришел, я чужака за шкирку хвать (он совсем щенок был) и бегом. Оторвался сразу метров на семь, и хорошо, а то с ношей такой не особенно побегаешь, а гаражные если догонят – пощады не жди. И догнали бы, да я сразу через дорогу деру дал, а там грузовик ехал. Я перебежать перед ним успел, а гаражным ждать пришлось. Оторвался еще метров на пятнадцать, потом, конечно, те снова нагонять стали, да я уже в магазин свернул, где меня знали. Перед гаражными дверку-то захлопнули, а я с грузом – в черный ход, а оттуда в подворотню, через автостоянку перебежал, потом по рельсам через туннель прошмыгнул, в заборе дырку нашел живенько, и оказались мы на складе каком-то заброшенном. Гаражные сюда не добегут, так что можно отдохнуть и глянуть что с грузом-то моим случилось.
А был это щенок, месяца от роду четыре. Из породистых был, ротвейлер кажись. Ну, думаю, молодец. Ротвейлеров я с детства уважаю: спокойные они, лишний раз в драку не лезут, при встрече не задирают голову, как болонки какие-то, но и дружбы с ними не так просто заведешь – они от хозяина ни на шаг. Так что, спас я кого надо. На шее у парня моего – ошейник, на ошейнике – штука такая железная, там буквы. Читаю я, конечно, по человечьему ни в зуб ногой, но кое-чему научился – жизнь научит. Написано было там, кажись, вот что: “Дэвид. Полная кличка – Дэвид ван дер Юллершен-Харменс. Нашедшему просьба возвратить по адресу…” дальше я не разобрал. Тут человека надо.
Потрепали щенка моего немного. Главное – что горло не прокусили, а парочка укусов на боку да поцарапанное ухо для жизни не опасно. Ну, я раны ему зализал, и начал думать что дальше делать. Собаки – они злобу долго не помнят, но с гаражными мне лучше не связываться больше. Эти места для меня закрыты. Жаль, конечно, меня там знали, кормили, иногда даже переночевать во дворе разрешали. Придется осваивать новые места, а это нелегко. Да еще и парня кормить придется. Куда же мне идти? Сады недалеко, весна наступила, садоводы уже работают, да только весной они не больно покормят. Вот летом – летом даже иногда наесться можно, да так, что брюхо по земле волочится. А в остальное время сады – мертвое место. Зимой там даже с голодухи те, которые понаглее и побессовестнее, до кан-ни-ба-лиз-ма доходят – друг друга едят. А этого я не признаю. Нельзя же так, не звери мы все-таки, а собаки. Хоть и бродячие, от рук отбившиеся, а все равно собаки! Но ладно, куда еще пойти можно? На реку, к лодочной станции – неплохая идея, там у меня знакомые есть, покормят, может, и переночевать можно будет спокойно, а то парень мой, видать, непривыкши к жизни бродячей. Ну а потом – потом, как говорится у людей, суп с котом.
Тем временем, ротвейлер мой пришел в себя. Открывает глаза и тут же встает. Кланяется, значит:
- Сэр, я, право, не знаю, как вас зовут, но позвольте принести вам благодарность за то, что спасли мне жизнь. Разрешите узнать ваше имя.
А зовут-то меня как? Я и сам не знаю. В магазине том звали меня Шариком звали, у гаражей – Тузиком. Знакомый мой на реке – тот вообще Голландцем звал.
- Зови – говорю – меня Голландцем, хотя такого имени, как у вас, у нас, бродячих, нет – зовут меня разные люди по-разному. Просто там, куда мы сейчас пойдем, меня так зовут. А ты чьих будешь?
- Да, прошу прощения, забыл представиться. Сэр Дэвид ван дер Юллершен-Харменс, из рода ротвейлеров, голландско-немецкая ветвь. Так что мы почти что родственники. Отец мой, Крюгер ван дер Юллершен, из Амстердама, мать же, Оливия Харменс Четберг – немка, но родилась и выросла на Украине, в Карпатах. Принадлежал я до сего времени хозяину Сергею Шекеленко и его семье. Во время поездки с хозяином имел неосторожность погулять наедине, за что и поплатился.
- Молодец, – говорю, – излагаешь толково. Так ты здешний?
- Никак нет, сэр. Я с Карпат. Хозяин мой приезжал сюда по делам, смысл которых мне, к сожалению, неизвестен. Но в этот город он уже вряд ли вернется.
Да, задал мне делов этот парень. Раз он нездешний, вернуться сам он не сможет. Придется мне его то ли кормить, покамест он сам не приучится на жизнь зарабатывать, то ли… но сначала надо дойти к реке. Там нас покормят, можно будет толком отдохнуть и пораскинуть мозгами что же делать будем.
К лодочной станции путь неблизкий, зато спокойный. Пройти можно по рельсам, а потом берегом. Там нет ни людей, ни собак, разве что у реки парочка какая будет – ну это не по моей части. Так мы и пошли. На свалке попались новые отходы, даже подкрепиться чем было. Парень, конечно, не взял. Не подобает, мол, ротвейлеру питаться тем, чем брезгуют люди. Ну, а я червячка заморил. По пути разузнал я про этого самого Шекеленко. Денег у него куры не клюют, но живет в сущей дыре – какой-то хуторок в Карпатах. Дом, само собой разумеется, шикарный, поэтому и охрана там нужна. Поэтому, видать, и завели ротвейлера. А зачем еще мы этим людям? Мясо у нас никудышнее, молоко практически не даем, только охранять и годимся. Ну, охотничьи – так те утку из болота достанут, или зайца принесут. Вот только зачем мелочь всякую заводят – ну, пуделей, болонок, той-терь-е-ров этих – хвоста не приложу. На мясо, что ли?
- Никак нет, сэр, мой хозяин меня любит не за это.
Ой, видать, задумался я вслух. Ну ладно, это не смертельно:
- Ну, а за что тебя любить? Звиняюсь, тебя есть за что. Но вот только как это вообще можно – человеку любить собаку? Я же не люблю кошек, или блох, так как они могут нас любит?
- Сэр, вы не понимаете. Это же не мы – это люди. Они могут то, о чем мы даже не догадываемся. Я еще не могу это внятно объяснить, но поверьте мне – мой хозяин любит меня.
Хотел бы я посмотреть, как любит его хозяин, когда он лужу на ковре сделает! Но смолчал. С чего мне породистых трогать? Живут с людьми – ну и пусть живут. Меня только не трогайте, не одевайте мне ошейник и не заставляйте бегать повсюду за хозяином и вилять ему хвостом. И пожалуйста, не режьте мне ни хвоста, ни ушей. Больно это.
Да, кстати, вот и река, вот уже лодки недалеко. Протянули от берега деревянную такую штуку, причал называется. К нему и лодки цепляются. Возле самого берега стоят те, которые пошикарнее да побольше, подальше – поскромнее, помельче. И только в самом конце причала стоит огромезный корабль – две палки торчат (мач-ты), в длину пятьдесят шагов человечьих будет, белый, будто пудель после купанья. Там знакомый мой и живет. Странный он, конечно – люди обычно шум любят, их все время в центр города тянет, к себе подобным, а этот забился здесь и носу не кажет наружу. Разве что на работу сходит по будним дням да по берегу прогуляется. Нестарый еще, да волосы уже белеть начинают. Одевается чаще всего в костюмы да галстуки – работа у него такая. А по берегу ходит босиком, как мы. Да еще – любит поговорить, даже со мной. Оно-то понятно – живет один, на работе общается с одними бродячими (людьми в смысле), так как же не поговорить? В комнату его я как-то заглядывал – там обстановка как полагается – шик-модерн, мне б так, да вот книг этих самых понатыкано. Книги больше по этой самой ю-рис-пру-ден-ци-и, то бишь как правильно тех, что грабят и убивают, в тюрьму сажать. Зачем это ему? Странный какой-то. А лодка его называется так вообще странно – “Судейский молоток”. Ну, людям мелкие слабости простительны, тем более, что человек хороший.
Ну вот, пришли. Идем мы уже по причалу, прямо к “Молотку”. Знакомого моего дома нет, значит, еще на работе. Ну это ничего, он не обидится, если мы залезем к нему без спросу. Конечно, не в комнату, а на эту, как там ее, па-лу-бу.
- Ну, малыш, - говорю я парню, - ты поспи, тебе надо, а я покараулю и знакомого моего подожду.
Парень, как полагается, заупрямился.
- Прошу прощения, сэр, но я не могу встречать людей, а тем более тех, кто свой, в спящем виде. Поэтому не позволили бы вы мне не спать, а подождать его вместе с вами?
- Хорошо, не спи, если сможешь. Да вот только отдохнуть тебе надо, а то если все обернется хорошо, то путь нам предстоит неблизкий. Кстати, зовут знакомого моего Александром Николаевичем Возницким. А если просто, то Николаич. Так его сторож называет.
И стали мы его ждать. После прошлого разговора с парнем говорить мне как-то не особо хотелось, поэтому ждали молча. Дэвид держался молодцом, но солнце зашло, а там уже и стемнело, силы начали сдавать, и через час он уже мирно посапывал, положив голову мне на переднюю лапу. Чудного щенка спас я от гаражной своры – с достоинством, аристократишка, но вместе с тем и вежливый, и поговорить можно. Вот если бы все собаки такими росли – может, и жить бы лучше стало. Ох, что-то и меня на сон потянуло. Нельзя, надо дождаться. А там уже смогу подлизаться, чтоб дал поесть и переночевать под дверью. Чу! Что это за машина едет по берегу? Никак Николаич мой прибыл. Но он обычно подъезжает быстрее, а сейчас – неторопливо как-то. Да и выходит из машины медленно, и к лодке идет будто задумался куда лучше кость перепрятать. Странно. Ну хватит философствовать. Здравствуйте, Александр Николаевич, очень рад вас видеть. Не будет колбаски у вас, или рыбкой побаловаться? Мне-то можно и попостится, а вот парню моему…
- Привет, мой друг,– Александр Николаевич был явно рад мне, – давно не виделись. Ты ведь не зря Голландец, да еще и летучий. Нынче здесь, завтра там, по морям, по горам. Дел у тебя много, да и у меня…хватает.
Понимаю, шеф, да вот только…
- Ага, да с тобой спутник есть! А ну-ка, посмотрим. Щенок – Николаич взял парня на руки – совсем еще, кажется, породистый. Ротвейлер. Ошейник дорогой, притом не из ширпотреба – строгий, но крепкий. Не из бродячих явно. Но не ел достаточно давно: ребра пересчитать можно. А это что, на горле? Следы от зубов. Значит, влез в драку. На холке тоже следы, но не такие глубокие. Это даже не царапины, скорее его несли, схватив зубами. И сделал это ты, мой друг (“мой друг” – это ко мне). Молодец ты, я вижу. Спас щенка от явной смерти. За это тебе полагается орден, да вот ордена у меня нет в наличии, поэтому ограничимся колбасой. Да, кстати, у щенка – то на ошейнике написано что-то! А ну-ка, зайдем в каюту, включим лампу и посмотрим что там.
Он открыл дверь и впустил меня в коридор. С Дэвидом на руках включил свет и прочитал:
- Дэвид. Полная кличка – Дэвид ван дер Юллершен-Харменс. Нашедшему просьба позвонить по телефону … так, номер явно мобилки … а, вот еще один телефон, обычный. Странно как-то. Почему не оставить адрес? Ну да ладно, завтра позвоним. А сейчас – спать. День у меня выдался нелегкий, подумать есть о чем, да утро вечера мудренее. Так что, Голландец, спать тебе сегодня в коридоре у меня придется. Щенка на улицу не выгонишь, а тебя одного оставлять тоже не подобает. Спокойной ночи.
Эх, жаль, говорить по-ихнему не могу. Домик-то у хозяина парня моего в горах, хуторок какой-то безымянный. Ну что ты поделаешь, хоть за колбасу спасибо.
Наутро знакомый мой встал на целых полтора часа раньше обычного. Я слышал, как он говорил с кем-то, явно по телефону, потом вышел в коридор и сказал:
- Ну что, Дэвид ван дер Юллершен-Харменс, нашлись хозяева твои и приедут они за тобой скоро. А меня ждут … другие великие дела. Так что, жди. Вот еда. Закрою я тебя в коридоре, чтоб не сбежал. А ты, мой друг, охраняй палубу. Тебя я закрывать боюсь, а то еще сделаешь лужу. Вот и тебе провиант.
Ну ладно, шеф, я не обидчивый. Дэвиду скучно правда. Он, кстати, попытался вступиться за меня:
- Александр Николаевич, я очень прошу вас позволить мне быть вместе с моим спасителем. Мы должны быть вместе.
Эх, молодежь, не знаете вы всех тонкостей душ человеческих. Но все равно приятно. А на палубе не так уж и скучно. Бегай себе от одного конца к другому да гоняй птичек. Прямо как дома. Дома… да нет, это не может быть. Это невозможно. А вот к шефу пришел какой-то мужик подозрительного вида. Шапка на глаза надвинута, ворот куртки поднят, весь в черном. Да и пахнет противно. Гадость какая-то. Эй, да он решил вломиться в дверь! Конечно, моя хата с краю, но обидно все-таки. А Дэвид? Что с ним будет? Что делать в конце концов?
И тут я все понимаю. И шефа, и парня моего спасать надо. Ну я прячусь за углом, жду когда мужик дверь откроет. Он открывает, и тут я вспоминаю суку, что за зад людей хватала. Не мудр-ству-я лу-ка-во я шмыгаю у него промеж ног, хватаю Дэвида, затем прежним путем на палубу, а затем на берег. Я понимаю, что с мужиком сам не справлюсь – крепкий попался – отпускаю его, догоняю Дэвида, беру его в зубы и – бегом. Пока тот понял, что к чему – мы уже до берега добежали и нырнули в кусты. Не знаю, бежал он за нами или нет, но МЫ бежали без остановки, пока не добежали до путей. Поезда в том месте идут медленно, поэтому я и парня в вагон пустой забросил, и сам заскочил без проблем. Так и поехали мы. Дэвид едва очухался – стал благодарить меня:
- Сэр, позвольте мне выразить благодарность за то, что спасли мне жизнь, а также попытались спасти человека, который нам помог.
- Спасибо и тебе, что деру дал сразу. А то бы не выбрались мы с тобой.
- Не за что. Единственное, в чем сейчас трудность – как же добраться до моего хозяина. Он ведь скоро должен был забрать меня.
- Не знаю, Дэвид, не знаю.
Тут парень явно помрачнел:
- Сэр, я понимаю, что нам сейчас нелегко, но мы должны вернуться. Я должен вернуться к хозяину. Я понимаю, что вы со мной не согласны – вам по душе свобода. Но я за один только взгляд хозяина я готов отдать всю свою свободу, весь мир. Ведь я люблю его.
Вот дела! Еще и он его любит. Взаимная любовь у них. Странно, что щенков до сих пор нет. Но парень не врет. В самом деле, раз спас собаку – дело нужно довести до конца. Ну, а что если…
Тут поезд замедлил ход. Я делаю Дэвиду знак, прыгай мол, время пришло. Сошли мы с поезда без проблем, подождали пока проедет, и я говорю: “Ну, пошли”. И пошли мы в обратном направлении. Шли мы молча: говорить как-то не хотелось. Мы возвращались в мой город. Дэвид шел к хозяину, а я куда шел? Вообще куда я шел по своей собачьей жизни? Это и мне самому интересно было. Шли мы до самого вечера, дошли до здоровенного моста, под ним и заночевали. Встали рано, есть было нечего, поэтому пошли мы без завтрака. Мне оно как-то привычно, а вот Дэвиду туговато было. Но держался парень молодцом. Только готовится упасть – сразу сам себе говорит: “мы должны идти. Он ждет меня”. Да, ротвейлер – он ротвейлер и есть. Да и знает ведь, к чему, вернее, к кому идет. Эх, жизнь моя, собачья…
Пришли мы только к вечеру. По дороге нашли мусорник, так даже Дэвид куснул разок корку. Молодец. На лодке никого не было, так что снова пришлось подождать хозяина. Хозяина? Ну, в смысле, Дэвидова хозяина. Ждать пришлось до самого утра. Я даже заснул. Проснулся только тогда, когда меня Дэвид разбудил. Вставай, говорит, пора. Просыпаюсь, смотрю – вокруг никого. Только сторож у ворот спит.
- Дай поспать, – говорю, – итак намаялись мы.
- Да нет же, сэр, он близко. Я чую его. Он сейчас будет. Нам надо его встретить, как подобает настоящим собакам.
- Кого – не понимаю я, и вдруг вижу: подкатывают к воротам две машины. Черный “Форд” (это знакомого моего), а за ним – зеленого цвета махина вроде джипа, только помощнее будет. Только вторая заехала за ворота – Дэвид как с цепи сорвался! Залаял, как на кошку, и ну бежать к зеленой штуковине. Та останавливается и вылазит из нее плотненький такой человек, ростом чуть повыше моего, в джинсах, клетчатой рубахе и куртке непонятного цвета. Едва вылез – сам рванул к парню моему: взял на руки, обнял, хвалить начал… Никогда не забуду как он смотрел на Дэвида. Тогда, когда я увидел его взгляд, я понял. Понял почему парень мой так говорил о нем. Понял, почему все эти благородные так трясутся за своих хозяев. Понял, почему они позволяют себе хвосты и уши резать. Понял, почему они не такие, как мы. У них есть ради чего жить – ради Хозяина. И когда я понял это – так противно на душе стало! Как будто узнал, что где-то есть собачий рай, а тебе туда вход запрещен.
Знакомый мой вылез из своей машины, показал на меня, стал расхваливать, герой, мол, малыша спас. И Дэвид на меня показывает, тявкает… А у меня на душе кошки скребут. Ну не мог я спокойно смотреть на то, как кто-то живет по-настоящему, а мне пропадать в дыре своей. Как я здесь оказался – не помню уже. Кажется, в поезд снова запрыгнув, как тогда, когда от черного того бежали. А сейчас от кого бежал? От хандры? Может и так, а только жизни мне теперь нет никакой. Не могу жить на воле. Оно, конечно, здорово – романтика, сам себе господин, весь мир под лапами. Да только сиротливо как-то, как будто был в тебе винтик такой, который собакой тебя делал, а не гадостью какой, и выпал вдруг, потерялся. Бродил я сам не свой с неделю, пока не решил – так жить нельзя. Надо что-то менять. Раз сирота я полный, бесхозный, значит, надо мне, стало быть, хозяина найти. Отыщу человека получше, и прибьюсь к нему. Но тут что-то екнуло: разве так выбирают Того, Которому будешь служить всю жизнь? Вот так-то. Как же быть тогда? А кто его знает? Но ясно одно: быть мне при хозяине или не быть на свете вообще. И хозяина я найду. Как – не знаю еще, но найду. Так что, молодой человек, разговорились мы с вами, а мне за дело пора. У вас вот, колбаса в сумке. Так подайте кусок, он мне сейчас позарез нужен. Я хозяина ищу.
Добрый вечер, господин прохожий, проходите пожалуйста. Я колбасу просить не собираюсь, я и так сыт. И вообще, никакой я не Тузик. Это конфетка такая есть, “Тузик”, для детей. А я – Голландец. Живу на яхте вместе со знаменитым судьей Александром Николаевичем Возницким. Да, тем самым, что бандита того засадил, у которого много денег было, тоже знаменитого. Понимаете ли, после того случая с юным ротвейлером я ввиду своего бродяче-бесхозного состояния переживал период тяжелой депрессии. Я даже покинул свой город и заехал на товарном вагоне достаточно далеко. Затем, после долгих раздумий, я принял решение несколько изменить свою жизнь путем нахождения смысла жизни, то есть, нахождения хозяина. Прежде всего я должен был вернуться в родной город, так как там мне было легче ориентироваться в пространстве. Для передвижения выбрал все тот же железнодорожный транспорт, и потому сошел я в прежнем месте, на том же перегоне недалеко от реки, где садился ранее. Неподалеку был пришвартован “Судейский молоток” (яхта хозяина), так что мне было где собраться с мыслями. Очутившись же на твердой естественной почве, а было тогда время суток темное, я почуял неладное. Приблизившись к яхте, увидел я какого-то человека в черном, который украдкой пробирался к двери, ведущей в каюты. Налицо было вторжение на чужую территорию. Я, приняв решение вмешаться, сперва разбудил сторожа, а затем тихо забежал на палубу и бросился в атаку. Схватив незнакомца за пятую точку опоры, я старался наделать как можно больше шума, в чем незнакомец помогал мне своим криком. Так мы и носились по палубе: он – пытаясь стряхнуть меня, а я – пытаясь удержать хватку. После продолжительной схватки я отбежал метров на пять, но не от страха, а чтобы отвлечь противника и выиграть время пока не приедет милиция (ее должны были вызвать: сторож лодочной станции уже проснулся). Подбегая к яхте и отбегая от нее, я привлекал к себе внимания противника, не давая ему осуществить свои замыслы. Мой замысел был рискованным, однако я не хотел подставлять человека, который столько для меня сделал. Сколько это могло продолжаться – не знаю, однако к счастью вдалеке зазвучала милицейская сирена. Все, подумал я, теперь остается только задержать незнакомца. Но не тут-то было. Господин Возницкий наконец-то проснулся и выбежал на палубу. Не успел он высунуть голову из каюты – незнакомец тотчас достал неизвестно откуда пис-то-лет – вы знаете, что это за прибор лучше меня – и навел его на хозяина.
Милиция была уже близко, но выстрели он прямо сейчас и нырни поглубже – проплыл бы под водой до ближайших лодок, спрятался бы за них, а там до берега рукой подать. Поэтому действовать пришлось мне. Я разбежался и прыгнул прямо на руку незнакомцу. Выстрелить он успел, но пуля ушла в воду, никого не задев. Хозяин сперва уклонился от пули, а затем, не давая противнику опомниться, бросился на него и сбил его с ног. Тут же подключился я, схватив его за лицо. А там уже и милиция подоспела.
Позже я узнал в чем было дело. Будучи судьей, Александр Николаевич вынес тяжкий приговор одному из авторитетов преступного мира. Друзья приговоренного вначале пытались подкупить хозяина, но, узнав, что он мзду не берет, решили повлиять на него силовыми методами. Первым был посетитель, которого застали мы с Дэвидом. Второго застал уже я один. Этот, второй, был совсем еще мальчишкой. Да и мы с хозяином руку приложили в ночном бою, поэтому милиция быстро заставила его заговорить. В ту же ночь. В ту же ночь их и взяли – до единого. Теперь на яхте стало поспокойнее. Но самое главное – хозяин на следующее утро обнял меня и посмотрел мне в глаза. Этот взгляд – он был прекраснее всего, что я когда-либо переживал на своем веку. Доброта и величие, забота и любовь – все было в его глазах, глубоких, как дно за бортом нашей яхты, и светлых, как солнце над нами. А потом почесал мне шею. Я же от счастья даже на спину перевернулся, и тогда он стал чесать мне живот. После этого он стал пускать меня к себе в каюту, кормить на кухне и даже выгуливать. Без поводка, правда, но шли мы с ним вместе.
Да, теперь он стал моим хозяином, а я – его собакой. И знаете что? Я больше не завидую Дэвиду. Я больше не чувствую себя потерянным щенком. Я счастлив – ведь я нашел свое место.
Когда хозяин уходит на работу – он оставляет меня в каюте. Утром и вечером мы с ним идем гулять. Он пытается дрессировать меня, и я слушаюсь его. Он ругает меня и тогда я боюсь взглянуть ему в глаза. Зато потом, когда мы миримся, я на радостях бегаю по всей палубе. Я стал настоящей домашней собакой по имени Голландец. И знаете – в сердце своем я лелею надежду на то, что когда-то мне обрежут хвост и уши. Я ведь все-таки настоящая собака!
Конец
| |
|
Христианское творчество / Заславский Виктор Александрович / Голландец. Собачья история
