Почти невидимая, заросшая травой дорога устало взобралась на пригорок, из последних сил метнулась вправо и удивлённо остановилась перед горестно покосившимися, переломленными воротцами, похожими на букву "к". Так и застыли в скорбном слиянии никому теперь не нужная дорога к погосту и заброшенное сельское кладбище, незримо опалённое Чернобылем. А двадцать белоствольных берёз горят щедрым багрянцем, словно поминальные свечи двадцати лет трагедии.
Пылкая сердобольная осень пытается доступными ей средствами скрасить людское горе и тлен запустения: заросшие могилы заботливо укутываются опадающими пахучими листьями; на кусты, деревья, надгробные плиты покойно ложится седая паутина бабьего лета. На сучок рябины наколот полуистлевший лист из ученической тетради – словно послание мудрого прошлого. Буквы выцвели и едва различимы:
Октябрь. Душа осенняя...
Так хочется спасения!
Молитва, покаяние,
Терпенье... Воздаяние!..
Но следы чьего-то, увы, людского, вандализма быстротечной золотой осени скрыть не под силу. Какой же нечеловеческой ненавистью к Богу, людям, солнцу, небу, всему живому надо напитаться, чтобы, вооружившись ломом, низвергнуть с десяток крестов и надгробий! Что выражало лицо варвара, какие мысли осеняли его, когда он крушил бессловесную твердь камней? Почему не свела судорога руки, искромсавшие плиту с надписью: "С...фа...ч К...тя (2... дек. 1983–3 мая 1986)"?
А в двух десятках метров, у несуществующей уже ограды, одиноко стоит невысокий слегка покосившийся округлый замшелый камень, на котором ещё можно разобрать выбитую славянскую вязь: "Здесь покоится раба Божия Катерина. 1756". Кажется, что это старое надгробье, будто окаменевший кладбищенский сторож, с ужасом взирает из двухсотпятидесятилетнего далека на раскуроченные могилы, на недавнее кострище, окружённое битыми бутылками, и беззвучно вопиёт, взывает к нам, глухонемым: "Люди, опомнитесь! Что вы творите?!"
На осквернённом погосте сегодня тихо. Лишь медленно опадает, опадает листва да возле шести однофамильных могил копошится какая-то старушка, пытаясь вырвать обильно разросшуюся вокруг них траву.
Могилки словно расступились, высвободив между собой ещё одно место. Старушка охает, с трудом наклоняясь, крестится, вытирает концами завязанного платка слезящиеся глаза и смотрит, смотрит, смотрит на свободное место между могилками...
Перед воротцами стоят "Жигули" с минским номером. В салоне два внука старушки и жена одного из них азартно сражаются в карты и время от времени нажимают на клаксон...
Над погостом царит тишина,
Охраняя покой эпитафий,
И незримо целует она
Потускневшую грусть фотографий.
Обветшалые камни, кресты
Воскрешают истлевшее снова,
Над погостом витают мечты –
Не у смерти последнее слово!
| |
|
Христианское творчество / Боровой Евгений Васильевич / У погоста памяти
