Есть в столице нашей Родины чудесное место, где сходятся в одной точке наше прошлое, настоящее и будущее. В Парке Победы, на самой вершине Поклонной горы, устремил ввысь свои золоченые купола храм – в честь Святого Великомученика Георгия Победоносца. Люблю бывать там. Смешанным чувством проникаешься: гордости за предков, отстоявших землю русскую, и боли за тех, кто невозвратно ушел…
Мне срочно нужно было ехать в Волгоград. Я примерно знал, когда отходит поезд, а потому решил напоследок заехать в любимое место, благо крюк было делать небольшой. Солнце щедро заливало многолюдные дорожки. Здесь всегда очень много детей, словно они хотят отдать дань тем, кому обязаны своей жизнью. От самых маленьких, которых мамы возят на колясках, и до подростков, которым здесь есть простор кататься на роликовых коньках и велосипедах. Я присел на лавочку. Слева от меня стоял храм, а справа, в отдалении, возвышался мемориальный комплекс. Недалеко от него была развернута уникальная выставка боевой техники. Русские и немецкие танки, нацелив друг на друга стволы своих орудий, как и 65 лет назад были готовы начать схватку.
Скольких людей унесла та война! А сколько бы погибло, если фашисты смогли осуществить свои черные планы! Для работы на полях, заводах, в шахтах хватило бы и пятидесяти миллионов жалких рабов. Не вышло. Захлебнулись германские орды, погрязли в русском болоте – в тысячах и тысячах подвигов. А ведь дошли до самой Волги! И никто в мире тогда не верил в нашу победу. Все предрекали нам жалкую участь народа, чье место займут сильнейшие. Но мы верили – и мы победили. В той страшной бойне, Сталинградской битве. И символом перелома, и символом будущей победы стал город на Волге.
К горлу подступил комок. Я не из плаксивых, но всегда еле сдерживаю себя, когда думаю о солдатушках, которые знали, что идут на смерть, но смиренно несли свой крест.
Задумавшись, я и не заметил, как пролетело время. Очнувшись и взглянув на часы, я побежал к входу в метро. «В темпе! В темпе! Успею», - подбадривал я себя. На вокзал я приехал, когда до отправления поезда оставалось всего десять минут. Добежав до касс в надежде быстренько купить билет, я к своему разочарованию увидел нестройные ряды людей, которые выстроились в очередь у работающих окошек.
«Ну что это такое! Вот так всегда: закон подлости», - начал я раздражаться. И правду говорят, что легче другого обвинить, когда не получается что-то сделать так, как хотелось бы. И я стал корить людей, пришедших не в то время и не в то место, судьбу, сыгравшую со мною злую шутку, и, наконец, Бога за то, что Он не позаботился о том, чтобы у касс не было очереди. Хотя я прекрасно знал, что, если на Казанском вокзале нет очереди, то это уж что-то совсем из ряда вон выходящее.
Минимум, который я смог найти, - четыре человека. Немного, но точно дольше, чем на десять минут. Время быстро уходило, и надо было что-то делать: попроситься без очереди. Русские люди, вообще, незлые по своей натуре и готовы помочь. Раньше, а может, кое-где и сейчас, нормой было подобрать человека, пешком идущего по дороге, и подвезти его за «спасибо» и разговор по душам. А теперь… все боятся что. Страх перед себе подобными, страх перед братьями по крови. Оттого и получается, что каждый сидит в своей норе, как хорек, и боится, чтобы его никто не потревожил, не тронул. И, оправдывая себя, приговаривает: «Я ни к кому не лезу и никого не трогаю, так пусть и мне жить не мешают». Вот и я никогда бы ни стал просить, да обстоятельства вынудили.
– Извините, разрешите мне… пожалуйста, перед вами… без очереди, – начал я, смущаясь от того, что должен просить, и смущаясь еще больше за свой лепет. – В общем, поезд у меня через 10 минут, и я не успею…
– Да конечно иди! – ответил мне мужчина лет сорока, как только понял смысл моей бессвязной речи. – Иди, иди. Со всеми бывает.
А я боялся чего-то. А ведь так просто помочь человеку, на секунду забыв себя и свои желания. Кто-то поможет ему, он поможет тебе, а ты – еще кому-то. И жизнь-то, наша жизнь в нашей стране, где нам жить и детей наживать, будет проще и добрее.
– Мне, пожалуйста, билет. До Волгограда. На поезд, который как раз сейчас отходит. Побыстрее, если можно.
– Да вы что, молодой человек! Десять минут всего! Не успеете!
«Ну вот, – подумал я, – начинается. Опять какая-нибудь сварливая ведьма, которая вместо того, чтобы поскорее мне билет напечатать, будет ворчать и разглагольствовать. И почему у нас люди все такие злые. Как редко встретишь улыбку…»
– Да успею, успею!
И она – на удивленье – как автомат стала стучать по клавиатуре, набирая фамилию, номер, дату.
– Мне без страховочки, пожалуйста…
– Да-да, конечно.
Никогда еще меня так быстро не обслуживали. И ни единого укоризненного слова, что обременил человека своими проблемами.
– Бегите! Четвертый путь. Бегите скорее!
Весь вспотевший я добежал до поезда. И как назло первый от начала вагон был под номером 17. А у меня в билете четко пробито: «02 П».
– Здравствуйте, разрешите мне сесть в ваш вагон, – обратился я к уже пожилому проводнику семнадцатого вагона. Он, как солдат, стоял стройно и покуривал цигарку. Было видно, что с железной дорогой он знаком не один десяток лет. – Мне до второго бежать, и я боюсь не успеть.
– Успеешь, – мягко ответил он. И в его голосе слышалась уверенность человека, знающего, о чем говорит. – Иди спокойно, еще вернуться оттуда успеешь.
До своего вагона я дошел не спеша. Проводница, пробежав глазами по билету, сказала мне мое место и пропустила внутрь. Обычный плацкартный вагон. В купе – четыре полки и столик слева, две полки справа и проход посередине. Отец мой всегда говорил, чтобы я следил за вещами: «Терпеть не могу эти плацкартные вагоны. Просыпаешься утром, а ботинок и след простыл». Но я люблю ездить в них. В купе сидишь как сыч и не видишь, что вокруг творится. С таким же успехом я и дома могу сидеть в четырех стенах. А тут – простор, люди вокруг тебя снуют, все общее, нельзя не познакомиться. Главное, чтобы люди душевные попались.
Бывают, конечно, и недоразумения. А куда без них? Но это все от нашей дурацкой привычки пить много, без удержу. Рассказывали, что один мужик как-то напился так, что совсем ничего не соображал, но на ногах еще держался. Пошел он по нужде, да заблудился. Вот и начал он делать нехитрое свое дело прямо на спавшую и ни о чем не подозревавшую женщину. Она, проснувшись, сначала онемела от негодования, а потом как вдарит ему по самому интересному месту, что он аж взвыл. И смотрит вокруг ошалелыми глазами: за что? по какому такому праву? И в драку полез. Да пьяный был и от женщины той много пострадал. Она всё хотела милицию звать: мало, что пьяный, да еще и потасовку устраивает – да пожалела по широте души русской. А он притих и заснул скоро, а наутро, когда дружки его ему рассказали о том, что случилось, страшно смутился, но нашел смелость и перед женщиной той извинился. Да, всякое случается, но с кем не бывает?
Напротив меня сидела немолодая уже женщина, одна из тех, в которых еще светится жизненная энергия, но к каким все чаще обращаются «бабушка». У нее были здоровые черные волосы и темные глаза. Но лицо выглядело добрым, хотя можно было заметить на нем некоторую напряженность – последствия жизненных невзгод, о которых она сама мне потом и поведала. Мы ехали на боковых полках. А это значит, что раскладывающийся столик очень маленький и под ним места совсем чуть-чуть. А я люблю вытянуть ноги вперед («эх, протяну-ка я ноги», – обычная моя шутка) и расслабиться. Но тут мало того, что никуда особо не растянешься, да еще тележка лежит. «Ладно, – думаю, – как-нибудь переживу». Тележка-то лежит, а ни сумки, ни другого какого груза я не вижу. Смотрю на самый верх, на третьи полки, и точно: две здоровенные баулы. Челночница, значит, моя попутчица. А это или очень хорошо, или очень плохо.
Мне нужно было позвонить или хотя бы написать сообщение, чтобы меня встретили. Но телефон категорически отказывался показывать баланс больше 50 копеек. А в наши дни на полрубля и спичек не купить. В общем, денег у меня на счету не было, хотя перед самым своим выходом я просил товарища положить мне на телефон целых 500 рублей и даже оставил ему новенькую купюру. Но сообщение отправить было необходимо, потому как никто не знал на каком я приеду поезде.
В купе сидели две симпатичные стильно одетые девушки, которые беззаботно что-то рассказывали друг другу, пока я пытался найти решение своей проблемы. Было такое ощущение, что они не видели друг друга тысячу лет и теперь не могли наговориться. Несмотря на то, что я любовался ими и смотрел, не отрываясь, они, казалось, вовсе не видели меня. Но я уже решил: придется просить их, другого выхода нет. «Они москвички, – подбадривал я себя, – и у них московские номера. Разве жалко дать человеку отправить одну смс?» Поезд уже тронулся, а я все не решался заговорить. И было почему. Их роскошный внешний вид и манера держаться говорили сами за себя: мы птицы высокого полета. И только тот факт, что они едут плацкартой и желание доказать самому себе способность на все, заставил меня все же просить их об одолжении. Вот шутка. Опять просить – в который раз в этот день.
– Девочки, а девочки, - обратился я, но мой голос утонул в шуме стука колес.
– Не слышат тебя девочки. Да ты погромче, – вдруг подбадривающее сказала мне соседка. «Значит, очень хорошо, что мне попалась челночница. Эта не из базарных баб, а из бывших интеллигентов», - подумал я.
– Девочки! – уже громко позвал я, так что они услышали. – Дайте, пожалуйста, телефон смс написать, а то денег нет, а мне очень нужно.
– Конечно, бери, - дружелюбно сказала та, что сидела ближе, и протянула мне свою новенькую раскладушку. И в четвертый раз никто не отказал мне, не послал никуда подальше и не стал злиться, что его о чем-то просят. Есть еще добрые люди. И их много. Просто надо учиться их замечать и самому быть приветливым, ведь лучшее средство против зла и ненависти – добро и смирение.
Наше купе на счастье оказалось спокойным и дружным. Я уже и не помню как разговорился со своей соседкой, которая, купив новую партию товара, ехала домой.
– В наше время торговать – дело опасное и часто невыгодное. Но я справляюсь: как-никак мастер первого класса. Всю жизнь швеей на испытательной фабрике проработала. А там знаете как строго: 2 миллиметра вкривь – и сразу брак. А что такое 2 мм? Да ничего! Вы их и не заметите. А мы трудились и вещи делали отличные. Потому я сама в Москву езжу: хорошую вещь от плохой отличить всегда могу. Вот сейчас, например, в Белоруссии отличную одежду шьют. А вот наши фабрики совсем позакрывались – никакой возможности нет с китайцами да с турками конкурировать. Но и эти хорошие вещи тоже делают, только поискать надо, а у меня глаз наметанный.
За окном мелькали пригороды: советские дачи с маленькими домиками и новые усадьбы с доминами-замками. Мы смотрели в окно, и соседка неспешно рассказывала:
– Да, сейчас-то надо аккуратно работать. Абы что не купишь: покупатели – народ нынче тоже ученый. Это в 90-е везли что ни попади, и как-то разбирали. Все русскому человеку в диковинку было. И торговать многие шли. Ездили в Москву, чтоб купить подешевле, и назад, чтоб продать втридорога. Ладно я, вроде почти по специальности. А подруга моя ездила, так та вообще – с двумя высшими образованиями, экономист. Плановый институт закончила, а это вам не шутки шутить. В советские времена там одни шишки учились.
– Так почему ж она пошла в челноки, если специалист такой?
– Да все потому же. Денег не платили, а жить на что-то надо. Вот и теперь я мотаюсь, чтобы себя как-то прокормить. Что у меня пенсия? 1400 рублей. Это – 140 буханок хлеба. А что на них купишь? Разве можно прожить на эти деньги? Мы с мужем только за квартиру отдаем 1200. Вот тебе и вся арифметика. А президент наш только и успевает говорить: повышение на столько-то, повышение на столько-то, да только толку мало. Инфляция все съедает, и мы как нищими были, так и остались. А ведь у меня стаж 40 лет. Но директор наш, свои какие-то делишки прикрывая, сжег все документы, а кто человек без бумажки? Никто. То, что я работала, как-то подтвердили, а вот, что стаж выработан, никому не докажешь. Так и живу я на минимум. Столько же и тому, кто вообще не работал, платят.
Моя попутчица тяжело вздохнула и замолчала, грустно глядя на родные поля и перелески, покрытые еще свежим, искрящимся на солнце снегом.
Кроме девушек с нами ехали еще две женщины. Все они выходили или на полустанках Рязанщины или в Тамбовской области. И у всех была похожая судьба. Девчонки, не найдя ничего лучшего дома, отправились в столицу:
– А что можно найти у нас? Весь Мичуринск – 150 тысяч человек. Что там делать? Несколько неработающих заводов да мелкие фирмы, в которых ни карьеры, ни зарплаты. Если и есть что работающее в городе, так это ликероводочный завод. Уж что-что, а водка всегда спросом пользуется. Вот и пришлось нам в Москву податься. Как-то перебиваемся, и свет видим, и домой можно подарков привезти, родителей порадовать.
– Да что и говорить. Работы действительно нет, – поддержала разговор до того молчавшая женщина. – У нас в поселке только один завод. И что? Две тысячи рублей. И те не платят. А у меня – двое детей. Их надо кормить-поить, одевать, теперь еще и в школе учебники платные, а на книги цены-то не маленькие. И что я могу сделать на две тысячи? Даже колготки не могла себе новые купить, по три месяца в штопаных-перештопанных ходила. А сейчас в Пушкинском живу – 12 тысяч получаю. Москвичи-то да и сами пушкинцы работать за такие деньги не хотят, а мы, иногородние, и этим деньгам рады. У нас полбригады приезжие.
А ведь только утром я читал официальную газету нашего правительства – «Российскую газету», где на целый лист было опубликовано интервью с министром иностранных дел С. В. Лавровым. Он так и сказал: «Рисковать нашим экономическим, финансовым благополучием мы просто не имеем права после всех тех усилий, которые президент, правительство, вся страна положили на создание базы для нашего будущего». Хорошая база: 800 тысяч смертей в год, миллиарды долларов, благополучно утекающих за границу, беспощадно разворовываемые природные ресурсы. База для нашего будущего. Вот такая штука.
Тут в вагон вошел мужчина, который разложил перед нами свои книжки. Обычно их разносят по нескольку штук в каждое купе, а когда приходят забирать, тщательно пересчитывают. Один раз меня чуть в краже не обвинили. Такие дела. Хотя вскоре пропажа нашлась. На каждой из книг написана цена. Потому что все продавцы – немые. Возможно, им специально разрешают работать таким образом. Но, честно говоря, мне в это не очень верится.
В этот раз кроме всем надоевших любовных романов и детективов принесли целую стопку детских книг. От нечего делать я решил просмотреть их и наткнулся на несколько книжек со сказками. Вдруг тонкое чувство ностальгии охватило меня. Я вспомнил свои юные годы, беззаботные гулянья во дворе и ежечасные звонки бабуле с просьбой отпустить еще на час. А ведь в детстве я читал много сказок, правда, теперь уже почти все позабыл. «Куплю, – подумал я. – Хоть вспомню, что такое настоящая русская сказка».
За чтением я провел весь этот вечер. Конечно, книга была не блеск: постарались составители. В безудержном стремлении все осовременить они настолько обезобразили русский язык, что у них получалось, что работник Иван говорил о своем хозяине-купце «начальство». Но смысл, слава Богу, остался тем же. Он-то меня и поразил.
Поначалу я даже не верил, что то, что я читаю, – русские сказки. Настолько мне были непонятны поступки героев, их логика и мораль, которой они руководствовались. Но чем дальше я читал, тем четче я вспоминал свои детские переживания, тем увереннее я был, что передо мной все те же русские сказки. Значит, настолько мы изменились, так стали непохожи на своих предков. Не 80 лет безбожной власти, вырубавшей русскую культуру с корнем, а 20 лет рыночных реформ, культа золотого тельца и индивидуализма измарали русскую душу.
К двенадцати часам ночи в купе стало тихо. Моя соседка спала, а девушки вышли на своей станции. И только две женщины, которым оставалось ехать до следующей остановки, жаловались друг другу на свою нелегкую жизнь. Я сидел на краешке нижней полки, прислонившись к стенке. Глаза устали читать при тусклом свете, и я, закрыв глаза, слушал.
«…нашу семью тоже коснулась чеченская война. У моей двоюродной тети Светы сына забрали в армию и, как учебку окончил, направили в Чечню. Все нормально было. Сережка письма постоянно присылал, рассказывал, как служит, какие ребята. Говорил, что у них там дедовщина вовсе не страшная: каждый держится друг за друга. Не до издевательств.
У Сережки день рождения в декабре, 27-го числа. Вот тетя Света и решила отметить его, хотя бы заочно. Она хотела принести на работу какое-нибудь угощенье. Хотела купить несколько упаковок хороших конфет. Но с деньгами как всегда напряженка была: каждую копеечку считала. Пришлось ей купить две коробки, а остальные конфеты – в развес. По две конфетки вышло: одна хорошая, а другая обыкновенная.
Утром 27-го декабря она проснулась раньше обычного. Нездоровилось ей что-то. Как-то нехорошо в груди жало, хотя на сердце вроде никогда не жаловалась. Но все равно пошла на работу – от задумки своей и не подумала отказаться. Когда конфеты разбирали, кто-то возьми да и ляпни:
– Это что ж это по две конфетки? Поминки у кого что ли?
А когда тетя Света домой возвращалась, то у подъезда двух людей статных увидала. Вроде в штатском, а все равно видать – военные. Они-то ей и принесли весть, что убит ее единственный сыночек.
Так и погиб Сережка в самый свой день рождения…»
Пассажиры выходили и заходили, а поезд мчался и мчался вперед, несмотря на боль в русских сердцах, несмотря на беды, обрушившиеся на родную землю. Он мчался вперед – вперед с надеждой на будущее. К городу на Волге.
февраль-март 2007
| |
|
Христианское творчество / Dr Otto / Волжский поезд
