«Кто не был на пике Святой горы, тот всё как бы не был и на всём Афоне, хотя бы и исходил вдоль и поперёк весь полуостров», - убеждали друг друга паломники во времена Маевского, автора замечательной книжечки «Афонские рассказы», описавшего восхождение на вершину горы монашеского царства. Эти слова не дают покоя и нам, хотя много лет уже минуло с тех пор. Валера, как всегда, полон решимости и развеивает все наши сомнения в целесообразности восхождения именно в данный момент. Но, необходимо ещё убедить о.Кирилла вторично проделать с нами этот путь. Хочется непросто подняться на самую высокую точку Афона, но помолиться себе и о наших близких. О.Кирилл совсем недавно поднимался на Афон и вряд ли желает ещё раз пройти этой нелёгкой дорогой всего два дня спустя. Валера с его деловым нажимом добивается от него согласия. Надо сказать, что сложность наших афонский странствий состоит всегда в одном и том же: во времени. Господь даёт нам опять очень мало дней для пребывания на этой святой земле. А, может, сама Игуменья самого большого как по численности, так и по размеру монастыря, в котором живут и греки, и русские, и сербы, и болгары, и румыны, и другие народы, давшие вселенскому православию хоть несколько чад, по нашим грехам выдаёт нам визу на достаточное для нас, но малое по продолжительности время. Так или иначе, но надо идти и просить транспорт, ведь ждать следующего дня, когда можно будет добраться до св.Анны на корабле решительно невозможно по указанной выше причине. Неутомимый Валера и здесь не теряется, убедив о.Кирилла, стёршего ноги во время недавнего подъёма, что наймёт ему мула, которого будто бы найти не проблема, так как у подножья горы они пасутся в большом количестве в ожидании немцев, он устремляется к игумену, чтобы убедить его дать нам катер до пристани скита Святой Анны. Идёт он к нему не просто так, а заручившись поддержкой о.Ф. и благочинного о.А.
Долго думает о.Иеремия, дать ли нам катер или нет. Удивительно долго. О чём думает он, трудно сказать, смотря прищурившись на море, вряд ли об экономии, не такая уж это серьёзная затрата. Мы чувствуем напряжение этой решающей минуты, в которую выясняется, быть или не быть выполненным нашим планам. Но вот он небрежно махнул рукой, что-то прошептал и, как бы продолжая движение его руки, мы уже несёмся по морской глади к скиту Св. Анны. В дорогу заботливый о.А. дал нам здоровенный арбуз и нести его мы поручили Диме. Ветер треплет наши шевелюры, а сердце ликует от близости долгожданной цели и тревожится от ощущения нашего несоответствия ей, духовного и физического.
Вот уже видна сама гора, которая сейчас кажется устрашающе высокой. Вот мы ступили уже на землю, вот начались первые трудности. Без трудностей, надо сказать, не бывает движения паломников по Афону. Как бы сама Божия Матерь проверяет своих поклонников, проверяет их веру, готовит их к встрече со святынями православия, а кто готов, тех, наверное, и со святыми, которые несомненно есть здесь и будут до того момента, как по преданию сама Игуменья покинет свою Святую Гору. Итак, начались первые трудности. Во-первых, никто не собирается давать для нашего похода «муляриков», так мы шутливо называем мулов, которые стоят на пристани, - они нужны для работы. Во-вторых, с первых же шагов оказывается, что совсем нелегко подниматься даже по лестнице, которая ведёт к скиту Св. Анны. Под тяжестью непривычной для нас физической нагрузки едва хватает сил задуматься о том, сколько же труда надо было положить, чтобы вытянуть эту извилистую каменную ленту. Останавливаешься на секунду, чтобы вытереть пот и возвращаешься к своим, пусть гораздо меньшим, но своим, трудам. Валера пытается гнаться за о.Кириллом и своим примером даже разгонять его. Не хватает времени и сил даже оглянуться на тонущее в солнечных лучах Эгейское море.
Эгейское море! Когда его увидишь ещё раз? В Москве нет Эгейского моря. Где-то мне попалась статистика, по которой около 60 процентов населения мира живет на побережьях морей и океанов. К нам это не относится, мы жители континентальной России, входим в большинстве своем в оставшиеся 40 процентов. И поэтому хочется уловить момент, и в лишний раз бросить взгляд на море, чтобы справиться о его настроении: радуется ли оно лазурью или сердится густой синевой.
О.Кирилл в юности был неплохим спортсменом, и силы его не сравнить с нашими. Только то, что это второй подъём подряд, спасает нас от позора. Но, вот Дима, как и следовало ожидать, роняет гигантский арбуз, данный нам в «Пантелеймоне». Он выскальзывает у него из рук, и мы получаем законное право на отдых. Восстанавливая свои силы арбузом, украдкой смотрю на своих спутников. По всем видно, что московский темп, рассчитанный на лестницу семнадцатиэтажного дома, невозможно велик для афонской лестницы. К тому же солнце, хотя уже неполуденное, всё-таки весьма острое, не даёт нам остыть и кажется обжигает нас своими щупальцами, которыми оно дотягивается до наших спин и голов.
Вот, наконец, дверь скита св.Анны. Вот, он - скит, так живо описанный в книге архимандрита Херувима, место подвигов многих досточтимых старцев. Собственно, здесь лишь храм и архондарик (гостиница для паломников), а сам скит, рассыпавшись на десятки мелких осколочков, которые как бы зацепились за скалы и ущелья, спрятался от глаз среди каменистых просторов подножия Афона. Интересно, сколько времени нужно провести на Афоне, сколько раз нужно приезжать сюда, чтобы постичь, нет, не духовную высоту Святой Горы, на это и не дерзаем, но хоть узнать историю здешних мест, узнать хотя бы о всех великих подвижниках и подвигах ими понесённых. С какой любовью описывает этот скит и старцев его времени архим. Херувим в книге «Из удела Божией Матери». «Отцы, с которыми я удостоился познакомиться, погребли все свои знания, знание языков, аристократическое, царское происхождение, должности, почести, звания - общественные и военные, - как излишние и бесполезные, в скалах пустыни, в строгом скитском подчинении, в незаметности киновии и приобрели небесное Сокровище». «Отцы мои многовожделенные! В ваших оневеществившихся образах я увидел, рядом с вами вкусил, «яко благ Господь», ибо вы являетесь живыми сосудами Святого Духа, «благоухающими цветами Рая», будучи непрестанно в борьбе и терпеливом ожидании вожделенной минуты вашего взятия из преходящей суеты, когда вы будете пересажены из удела Богородицы в Удел Царства Небесного». Но, тогда мы ещё не знаем об этом ските ничего, ибо книга Херувима выйдет позже. Нас встречают два монаха и два мирянина. Нам даётся традиционное афонское угощение: рюмка «ракийки» (виноградной водки), кусок лукума и стакан воды. Объяснения такому набору среди паломников ходят разные. Единственное, зачем нужен стакан воды, объяснять никому не нужно. Да, и почему лукум, тоже, в общем-то, понятно. А водка может вызвать скепсис и удивление среди «монашествующих» мирян: монахи и водка! Наверное, объяснение этому каждый даёт, какое ему нравится. Некоторые считают, что придя с жары в прохладное место, человек неминуемо должен простудиться, и для разогрева даётся водка. Но мне кажется верным другое объяснение: передвижение по Афону, как правило связано с определёнными физическими затратами, усугубляющимися сильной жарой, а, как известно, спиртные напитки хорошо восстанавливают силы и снимают усталость, именно в этих целях и позволительно человеку употреблять их. Это действие «ракийки» мы тут же испытываем на себе. На наши вопросы о мулах и возможности ночлега мы получаем два отрицательных ответа. Мы просим приложиться к мощам св.Анны, матери Пресвятой Богородицы. Нас ведут в храм и я впервые вижу, как благоговейно относятся на Афоне к мощам. Отец одевает епитрахиль, а выносит мощи, естественно, только иеромонах или, в крайнем случае, диакон. Он входит в алтарь, отверзает царские врата и выносит мощи. Мы все прикладываемся. Но, нужно продолжать путь. Кого-то осеняет не очень удачная мысль: у креста свернуть в сторону и зайти в Кераси за мулами. Крест стоит на развилке дорог: одна ведёт к Керасям и дальше к румынскому скиту Продром, к Лавре, другая ведёт к св. Анне, третья на гору, четвёртая - к скиту св. Василия. Рядом с крестом кран с водой, - немаловажная деталь, хорошо понятная афонскому путнику. В Керасях в одной келье мы находим только одного послушника, старец которого ушёл и не велел никого принимать. В другой по закону афонского гостеприимства нам выносят помидоры, хлеб, воду. Мы всё это быстро съедаем. Валера подталкивает о.Кирилла спросить ещё хлеба «про запас». После этого вопроса послушник исчезает и приводит кого-то компетентного монаха, и тот скромно поясняет, что мы съели весь запас хлеба. «Наверное, они никогда не видели таких прожорливых паломников,» - задумчиво произносит о.Кирилл, и мы, посрамлённые, удаляемся. О мулах, разумеется, и речи нет - это была нелепая фантазия. Только, покидая Кераси, я вспоминаю, что это место подвигов знаменитого старца Хаджи-Георгия, поражавшего своей строгой аскетической жизнью даже известных подвижников. Тот пост, который он накладывал на себя и своих учеников, был настолько суров, что многие считали его прельшённым. Этот великий старец строго следил за соблюдением у себя в келии «устава совершенного постничества», который был открыт в таинственном видении старцу Неофиту, послушником которого был о. Георгий в начале своего монашеского пути. По этому уставу никогда и ни по каким причинам не дозволялось употребление сыра, яиц, молока, рыбы, масла, вина. Сам о.Георгий, будучи ещё юношей, поразил своим постом самого султана, которого турки считали тайным христианином. В то время пищей Гавриила, таково было его мирское имя, была горсть ячменной крупы, сваренной в воде. Кроме того, ежедневно он полагал по 500 поклонов. «Кто научил такого молодого человека так поститься и молиться?» - удивлялся султан. Ну, а мы, конечно, хорошо знаем, кто научил его так поститься и молиться... История с хлебом - это как будто укор самого старца, посланный нам напомнить о духовной жизни. Учиться посту надо всем, будь ты монах, будь ты мирянин.
Мнения о длительности предстоящего подъёма примерно совпадают, что, отметим, бывает крайне редко, и сходятся на цифре 2-3 часа. Как мы впоследствии выяснили, эти цифры оказались довольно сильно заниженными. Начинаем мы опять бодро, но через час-полтора уже выдыхаемся. О.Кирилл напоминает нам, ставшим заметно словоохотливее, что при восхождении, и, вообще, в дороге, монахи стараются молиться: это облегчает дорогу. Разговоры смолкают. Можно отметить, что люди делятся на две категории: в пути одни становятся замкнутыми и молчаливыми, как бы в трудах экономят силы, а другие, наоборот, разговорчивее, как бы выпускают пар, распирающий их изнутри. Естественно, эти настроения не совпадают и могут привести к конфликтам. Да, трения, вообще, неизбежны при длительном совместном движении. Эти трения, если они происходят в нормальном режиме должны способствовать обработке твёрдых пород: сглаживанию углов и шероховатостей. Кстати, можно вспомнить о третьей, самой редкой категории людей. Они словоохотливы, ибо молятся без остановки и молчаливы, ибо молятся в глубине своего сердца или ума, кому как дано. Одним словом, мы все замолкаем и в меру сил стараемся следовать совету о.Кирилла. Это ещё более ко времени, так как уже начинает смеркаться, и ситуация начинает приобретать мрачные тона. Долго мы идём в молчании, всё чаще останавливаясь из-за усталости, которая всё сильнее прихватывает нас за ноги. Наконец, становится совсем темно, в ход начинают идти фонарики: у нас их три. Тут посылается нам ещё одно небольшое испытание, и они начинают гаснуть друг за другом, как свечи, задуваемые ветром. Порыв ветра - и становится темнее, ещё порыв - ещё темнее, вот ещё одно дуновение, и кругом только тьма. Мы понимаем, что дальше придётся идти в полной темноте, ориентируясь на белую гравиевую дорожку, которая и так всё время норовит выскочить из-под ног. О.Кирилл предлагает присесть и подкрепиться, так как спешить теперь уже не имеет смысла. Мы сидим на краю пропасти, едим нашу скромные припасы и смотрим на море огней, которые с каждой минутой умножаются, и даже кажется, что вот-вот до нас донесётся беззаботная музыка, ибо перед нами второй «палец» Халкидики - Ситония. В этот час на курортах начинается ночная жизнь, люди знающие, для чего они туда пришли, будут предаваться своим ежедневным развлечениям. Первый раз о. Кирилл поднимался на гору вместе с нашим общим знакомым Михаилом, он отправился на Афон, а его супруга - на один из этих курортов, такое вот разделение. Но тут и мы понимаем, что хорошо знаем, для чего пришли сюда и даже, куда мы пойдём дальше. И мы сейчас в тишине афонского ночного леса особенно хорошо чувствуем это разделение. Это разделение поднимает нас на ноги и подгоняет нас, и мы идём дальше, неся его на своих плечах, и слушаем увещевания о. Кирилла, что ещё недолго, что ещё вот-вот...
Опасности особой нет, но в темноте можно сбиться с дороги и начать блуждать неизвестно где, можно, конечно, и свалиться в пропасть. Что трудно сделать днём, оказывается весьма простым ночью. К счастью, мы тогда ещё не знали рассказов о демонских силах, которые будучи изгнаны подвигами монахов, устремляются в пустынные места и наносят вред одиноким путникам, вроде нас. Особенно афонское предание отмечает их деятельность на северном склоне Афона: там, говорят, нередки трагические происшествия. Невозмутимый о.Кирилл вдруг очень к месту вспоминает: «Интересно, а удалось всё-таки истребить волков на Афоне или нет?» Так мы, бредя в ночи, узнаём, что в недавнем прошлом на Афоне развелось множество волков, и пришлось принимать особые меры для их истребления. Я инстинктивно нащупываю в кармане свой складной нож. А тропинка, если это только тропинка, а не что-нибудь другое, всё тянется и тянется, открывая нам всё новые виды, изменчивого афонского ландшафта: то углубляется в лес, чем-то напоминающий иногда русский лес, то выводит в пустынное скалистое место, то ещё куда-нибудь...И в эти минуты, часто останавливаясь, чтобы отдышаться, я вдруг понимаю, что эти наши преходящие трудности - ничто, что потом я долгие годы буду обращаться к этим нелёгким в настоящее время минутам, и буду просить Бога, чтобы мне ещё ступить на эту землю и, чтобы опять отталкиваться от неё ногами пусть в такой же кромешной тьме, пусть под палящим солнцем, но только бы вновь ощутить её под своими ногами, хотя она достойна более того, чтобы почувствовать её и головой, и грудью. Но тогда эта неоформившаяся мысль только прилетает откуда-то издалека в гудящую мою голову и так же стремительно исчезает, оставив перед немногими, но назойливыми вопросами: далеко ли ещё, сколько ещё и туда ли мы идём. Но, вот мы приходим к открытому месту, как бы большой площадке, и о.Кирилл говорит, как будто вздыхает: «Ну, вот пришли». Вот мы различаем обломки какого-то дерева, а чуть дальше - небольшой домик.
Это Панагия, в переводе с греческого - «всесвятая» - место, где по преданию останавливалась Божия Матерь, когда совершала восхождение на Афон. От Панагии подъём на гору становится значительно круче, и обычно все путники останавливаются в этом месте для отдыха или ночлега. Панагия - это маленький храм и маленькая комнатка при нём. Кем и когда построен этот храм, неизвестно. Келья же, пристроенная к храму, была воздвигнута константинопольским патриархом Дионисием (1660-1665), когда он добровольно удалился в скит святой Анны на Афоне. В сенях мы находим маленький колодец, видимо, обычный афонский водосборник. Важная деталь для тех, кто совершает восхождение под палящим солнцем. В общем, всё точно так, как описывают паломники 19 столетия. Если бы путник знал, кем построена эта келья, то он бы, наверно, не раз с благодарностью повторил имя константинопольского патриарха. Никакое перо не опишет, каким желанным является этот приют для уставшего паломника. Но был ещё один афонский монах, который мог бы заслужить благодарность всех совершавших этот нелёгкий путь. Это известный духовник русского Пантелеймонова монастыря о. Иероним, живший в 19 веке, который хотел обновить и церковь, и келью. Он уже приступил к ремонту через одного грека-келиота и вручил ему порядочную сумму денег. Но каким-то образом об этом узнали лавриоты, то есть насельники лавры, бывшей в те годы штатным монастырём и переживавшей свои нелучшие годы. И так как храм находится на территории, принадлежащей Великой лавре, то последовало активное вмешательство, сведшееся к запрету на русское участие в этом проекте. Слишком боялись опасливые эпитропы русских денег. Впрочем, согласно афонским правилам, они имели на это полное право.
В комнате мы обнаруживаем несколько сложенных кроватей. Наскоро жуём остатки сухого пайка, вытягиваемся на кроватях и даём своим телам покой на недолгое время. Сквозь сон слышим свист ветра, который прорывается к нам через щели окна. Сплю или не сплю - не знаю. Встать нужно рано, чтобы до жары подняться на вершину и успеть спуститься вниз, да ещё нужно к вечеру попасть в Лавру. Ближе мы не надеемся найти ночлег. Утром мы молимся в храме, я прикрепляю к иконостасу икону преп. Сергия, и мы, пока жара ещё не достигла убийственной силы, поднимаемся на вершину Святой Горы. Подъём со свежими силами проходит довольно легко, хотя на этом участке тропинка уже довольно крута. Усложнившийся подъём напоминает историю, являющуюся как бы продолжением рассказа о неудавшейся реставрации. «В 1887 году в июне месяце изволил пребыть на Святую Гору и прямо в Русский монастырь святейший патриарх Иоаким III, на тот момент бывший. Он пожелал также подняться и на вершину. Когда он шёл пешком по той дороге от кельи Богородицы и, вероятно, утомившись, хотя шествовать очень легко, или же, поняв трудность восхода для слабых поклонников, то высказался так: «если бы нашёлся кто-нибудь такой благодетель, чтобы устроил дорогу каменною лестницей на самый верх от Панагии (кельи Богородицы), то хотя бы он не имел других добрых дел, я надеюсь, Матерь Божия исходатайствовала бы тому человеку по кончине его упокоение в Небесном Царствии». Сопутствовавший ему иеродиакон русского монастыря отец Поликарп хотел сказать: только благословите, всесвятейший владыко, мгновенно всё будет сделано в самом лучшем удобстве, но так как тут вместе были кто-то из лавриотов и греки-живописцы, то он и не осмелился, чтобы не завязать нежеланной неприятности. Так и остались слова и желание вселенского владыки гласом вопиющего в пустыне и единственно ради самолюбия лавриотов». Такую историю запечатлел «Душеполезный собеседник» - журнал Пантелеймонова монастыря. Но всё-таки надо сказать, что молчание инока было в этот момент более уместным, чем поспешное желание выполнить послушание. «Действительно, и улучшать-то слишком Святую Гору в этих отношениях не на пользу для душ бессмертных, что может быть известно только афонцам, отрешившимся мира для удобнейшего соединения с Богом», - заканчивает «Душеполезный собеседник». И вот мы идём тем же путём, которым шёл этот знаменитый патриарх, и несмотря на трудности, которые для нас не меньше и не больше, чем для константинопольского владыки, мы очень благодарны русскому иеродиакону за его благодатное молчание… По дороге мы собираем шиповник. Но это совсем не тот шиповник, что растёт у нас в России: высота его достигает всего 20-30 см, представляет он из себя одну только веточку, на которой висит несколько продолговатых ягод. Это весьма своевременное открытие, позволяющее наполнить содержанием кипяток, который можно будет приготовить на обратном пути в Панагию. Хотелось бы взглянуть на «цветок Богоматери», но никто из нас не знает, как он выглядит. Он из паломников прошлого века так пишет о нём: «Цветок Богоматери, похожий на маленькую розу, принадлежит к породе иммортелей и имеет медовый запах. Про него ходит много легенд. Растёт на обрывистых и неприступных высях гор». В прошлом веке в Карее шла бойкая торговля этим цветком. Каждый паломник считал, что должен обязательно приобрести на память этот цветок. Спрос рождал предложение, и многие монахи, особенно отшельники, отправлялись на опасный промысел: сбор этих цветков. При этом ежегодно по нескольку монахов разбивались в результате несчастных случаев. Описывают удивительный эпизод, произошедший с одним болгарином во время сбора цветков Богоматери. Собирая иммортели вблизи самой вершины горы, этот монах поскользнулся и свалился в бездну, но на лету зацепился кушаком за камень и повис на нём. Стал отыскивать опору, кушак соскочил, и он опять полетел, но у самого дна пропасти зацепился рясой за куст и уже сам спрыгнул на землю. Этот болгарин служил предметом общего удивления на Афоне. Ясно, что случайными такие полёты с мягкими приземлениями не бывают. Поднимаясь всё выше и выше, мы не видим ничего, что может быть принято за цветок Богородицы. И здесь оскудение.
Вот и она - вершина горы, которую и не назовёшь горой, если будешь смотреть на физическую карту мира, но если смотреть на «духовную» карту мира, это высокий пик, до которого нам ещё и не удалось добраться, . Если бы сейчас посмотрели на эту карту, то поняли, что в действительности, стоим только у её подножия, находясь физически на высоте 2033 метров. На вершине Афонской горы стоит храм Преображения Господня, и в канун праздника гора наполняется монахами, которые совершают здесь литургию, наверное, единственный раз в году. Это как бы второй Фавор - монашеский Фавор, в отличие от первого зиждящийся на посте и молитве, и поднявшись на него физически, надо не забывать о собственном Фаворе, на который каждый из нас должен восходить духовно. Подняться на него - значит достигнуть святости, взобраться до половины - спастись. На высоту же 2033 метра в действительности, забраться довольно легко. К сожалению, омрачающие нашу радость окурки, отметины мира, сопровождают нас всю дорогу, и, как и следует ожидать, концентрируются на вершине, подтверждая эту простую истину. Говорят, немцы проделывают путь до Панагии на мулах и только последний участок проходят пешком.
«Подняться на эту возвышенность (вершину Афон) в настоящее время нетрудно, так как заботами проживавшего на Афоне вселенского патриарха Иоакима III путь ведущий к вершине горы, а равно и имеющаяся там часовня Преображения довольно хорошо были исправлены и ремонтированы»1. Вот таким образом вселенский патриарх, хорошо известный Афону конца девятнадцатого - начала двадцатого века как келиот, всё же оставил о себе память на вершине Афона. Так Игуменья обратила взоры патриарха к действительно необходимому деянию и отвела его внимание от пустых трудов, способных только лишить паломника необходимой для него жертвы.
Слегка опьянённые радостью достижения цели мы, наконец, прикладываемся к металлическому кресту, стоящему на вершине, на котором написано: «1897 год». «Крест, хранитель всея вселенныя; крест, красота церкве; крест, царей держава; крест верных утверждение; крест, ангелов слава, и демонов язва». Пройдёт несколько лет, и один схимонах обратит наше внимание на странный вид этого креста. По православной традиции справа от креста изображается копие, а слева - трость с губой. В этом случае мы видим с левый стороны копье, а справа - «топорик». Мы достаём фотографию и убеждаемся, что это действительно так. Но теперь это упущение исправлено скудными возможностями отшельника. Но упущение ли? Разве можно забыть, как должен выглядеть крест, особенно когда ставишь его на вершине Святой Горы Афон? Кто исказил крест: силы видимые или невидимые? Кто ответит на этот вопрос? Сегодня, наверное, уже никто.
Смотреть с горы особенно некуда, так как она утонула в облаках, и остаётся только и нам, как и Маевскому, поверить, что в ясную погоду отсюда можно увидеть даже Константинополь. Затем, о.Кирилл служит молебен в храме, с виду напоминающем небольшой домик. Мы поминаем всех своих близких, друзей, родных, которые сейчас где-то там далеко, внизу... Мы мечтаем: «а вот бы отслужить здесь на вершине литургию...» Сейчас это трудно предположить, а раньше… «представьте моё удивление, - пишет Барский, - при взгляде на святой антиминс – он русский. Какими судьбами, воскликнул я, эта драгоценность перенеслась с низменностей православного севера на заоблачную высь священного Афона! С благоговением раскинул я под солнышком, ярко и светло игравшим, эту напрестольную святыню и прочёл на верху ея следующую надпись: «Антиминс, сие есть трапеза священная на приношение безкровныя жертвы в Божественной Литургии освятися благодатiю Пресвятаго и Животворящаго Духа, сего ради имеет власть священнодействовати во Храме, верху Афона, Преображения Господа». Нижняя часть антиминса: «Повелением Благочестивейшая, Самодержавшнейшая, Великия Государыни нашея Императрицы Елисаветы Петровны всея России, благословением Святейшаго Правительствующаго Синода, лета мiроздания 7250, от Рождества Христова 1742, индикта месяца iюлiя в день...» Да было время, и был русский антиминс. И сколько всего русского было… И кто мог бы помешать русскому священнику служить на вершине Афона? Теперь такое пожелание вылилось бы в большую проблему и нашло бы свою смерть где-нибудь в пучинах вод между Москвой и Константинополем.
Один паломник 19 столетия, пришедший в ветхий «доиоакимовский» храм, увидел его в разорённом состоянии: нижняя часть купола отвалилась, и камни в беспорядке валялись на полу. Иконостас был исковеркан так, что иконы не стояли на своих местах, половые плиты и доски были выворочены. Иконы иконостаса, сделанные ввиду здешней сырости из меди, казались как бы простреленными. И воображение уже рисовало зверства турок. Но в действительности это совершали обыкновенные молнии, которые часто находили себе не лучшую цель в виде храма. Теперь этого нет, наверное, благодаря мощному металлическому крепежу креста, делающему вершину неуязвимой для молний.
К чему подниматься на гору? Что это «православный спорт»? Что там такого: вершина, как вершина, и всё. Рассказывают такую историю. Один православный архиерей, отличавшийся особенной грузностью, приехал на Синай в составе паломнической группы. Было жарко, и он всех стал отговаривать подниматься на гору, дескать, и внизу можно помолиться. Его почти никто не послушал, а когда благополучно спустились, то узнали, что владыку, находившегося внизу, хватил солнечный удар. Конечно, любому могут закрадываться мысли: зачем эти физические упражнения. Но только ли физические? Вспомним: вершина эта возвышается над всем Афоном, уделом Божией Матери, и сама Божия Матерь восходила на эту гору. И уже по одному этому факту место сие достойно почитания. И, кроме того, нужна от нас хоть небольшая жертва Богу. Если мы жестоковыйные не можем принести Богу дух сокрушен, жертву покаяния, то можем принести хотя бы небольшую жертву в виде пота, в виде усталых отяжелевших ног и рук, в виде стремления к цели и обращения за помощью к Проводнику для достижения её. Всё это, такое незначительное и легкодоступное, делает нас обладателями небольшой по проявлению и необъяснимой по происхождению радости, приносящей в сердце человека покой и тишину, которую я дерзну назвать благодатью. Необъяснимо её происхождение только в первый момент, но, когда задумываешься, понимаешь, от Кого эта радость происходит, тогда и всплывает в уме слово: «благодать». Такие малые дела и благодать. Тут на опыте постигаешь, что в действительности даётся она туне, а дела - это только самоподготовка к её приятию. Существует современное поверье, что восхождение на Святую Гору помогает человеку избавиться от вредных привычек. Некоторые отнесутся к нему с улыбкой. Может быть, они и правы. Но один паломник, поднявшийся на гору с преодолением множества физических и духовных препятствий, уверял меня, что избавился от дурной привычки заглядываться на голубой экран. Что же, в нынешние времена освобождение от электронных призраков пока только виртуального ада дорого стоит. Улыбнись, недоверчивый читатель: как просто немного потрудиться физически и освободится духовно! Слишком просто! Но вот передо мной слово известного афонского подвижника, упомянуть которого придётся ещё, наверное, не раз: «Вот вы теперь пойдёте по горе и будете на вершине Афона, там положите каждый по сорока земных поклонов с молитвою: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». И там оставьте каждый свои страстные привычки: если кто из вас имел пристрастие к табаку, курил или нюхал, – отселе оставь эту гнусную и богопротивную страсть: если употреблял напитки и особенно неумеренно, отнимая этим насущные потребности у семьи, то ради Господа, вкусившего за тебя оцет с желчью, положи в душе своей начало: отселе никогда не употреблять их; эти и многие другие, подобные им страсти, какими ты бы не обладал, оставь там, на горе и твёрдо в сердце своём положи впредь более не прогневлять Бога. Исполни это - и Господь всегда будет с тобой». Старцу Хаджи-Георгию, жившему почти при подножии горы, наверное, лучше нас были известны благодатные последствия восхождения.
Тут же мне вспоминается другая история, происшедшая в конце 19 века с двумя старообрядцами федосеевского согласия. Если смотреть с вершины на Святую Гору, то можно увидеть, что она образует как бы четырёхконечный крест. Это заметил и преп. Афанасий. И, быть может, поэтому у паломников возник обычай вырезать на камнях четырёхконечный крест и подписывать свои имена. Так вот что рассказывает спутник федосеевцев: «Между тем, рассматривая кресты и подписи фамилий, мои спутники вдруг оцепенели и изменились, глядя на близ лежащий осколок мраморной плиты с надписью и с четырёхконечным крестом: они встретили на ней имена своих давно умерших родичей. Но что же их так смутило? То, конечно, что их родичи – прадед Ляпихин и внук его, были истые старообрядцы, а между прочим при посещении ими поступили вопреки святоотеческим заветам. Они как блюстители и распространители Федосеевского толка сделали здесь на камнях, по примеру никониан, не только начертания своего звания, имени и фамилии, но, что всего ужаснее было для них: вырезали под именами своими большой четырёхконечный крест, который есть по их толку, крыж латинский и которого не только нельзя начертывать старобрядцу-учителю, но и, Боже упаси, занести случайно в дом свой. Ибо на того Христос, по Писанию, уже налагает язвы, все беды и проклятия, изреченные в Апокалипсисе, и тому человеку не будет прощения ни в сем веке, ни в будущем»2. Вот какие открытия ожидают иногда паломника на вершине Святой горы. И в случае со старообрядцами это был первый шаг к освобождению от заблуждения. Внизу их ждала встреча с карульским старцем и ещё один шаг к прозренью. Так что «спортивное» мероприятие иногда может повернуть человеческую жизнь в нужном направлении. А иногда этот подъём становится только первой ступенью.
В 16 веке один старец воспылал ревностью по Бозе и хотел идти проповедовать слово Божие в страны, попираемые агарянами. Но как истинный монах он в начале обратился с горячей молитвой ко Господу здесь, на вершине. Совершил он всенощное бдение с двумя учениками в храме Панагии. И вот, в видении является ему некий светлый муж, убелённый сединами, и говорит: «Богу угодно, чтобы ты исполнил то, что задумано». После сего преподобный взошёл на вершину и стал молиться, обратившись лицом к востоку. На рассвете он был в исступлении, как бы вне себя и видел ангела Господня, который принёс ему три хлеба, чёрных по виду и сказал: «Возьми и ешь. Невозможно, чтобы вы не вкусили их». Преподобный Иаков объяснил ученикам, что воля Божия на то, чтобы продолжить начатый ими путь, а три хлеба означают, что и я и вы, скончаемся смертью мучеников. И отправился в Этолию и проповедовал христианскую веру, назидал и призывал неукоснительно выполнять заповеди Божии, данные в Евангелии, за что и был предан мученической смерти после долгих пыток в 1520 году. Рядом с ним, одесную и ошуюю, были повешены и два его ученика, как истинные послушники, разделившие участь старца. И по смерти не надлежало им разлучиться, и сбылось предсказанное старцем ещё в темнице: «Мы опять будем вместе близ Солуня, в монастыре св. Анастасии». Там были положены их честные мощи, по обычаю выкупленные христианами у мучителей. Сбылось и другое предсказание старца, сделанное Селим-паше, прославившемуся своей жестокостью и умертвившему даже собственных братьев, и через 9 месяцев душа его разделилась с телом. Наверное, и поныне в келье Иоанна Предтечи близ Иверского монастыря есть источник, изведённый по молитве старца и названный «агиасмой святого Иакова». Вот куда иногда ведёт дорога с вершины…
Да и здесь, на вершине, вспоминаешь былое величие былой России. Тут и русский иеродиакон, который по одному слову вселенского патриарха мог подвигнуть своих соотечественников на грандиозные работы, и русский антиминс в храме Преображения. Ипполит Фёдорович Красковский, человек весьма уважаемый, статский советник и корреспондент «Московских ведомостей», оставивший прекрасные воспоминания о первом игумене Пантелеймонова монастыря, приехал на Святую Гору с полным набором того времени интеллигентских заблуждений об Афоне. И тут произошло его первое, пусть малое, преображение. И он счёл возможным, сбросив обувь карабкаться по скалам Карули, а от простуды по совету одного престарелого схимника лечился трёхдневным совершенным постом, и лекарство оказалось самым надёжным. Но о путешествии статского советника по Каруле поговорим потом. Скажем только о том, что увидел он здесь, на вершине, в ночь под Преображение: «Выползли из своих пещер на вершину Афона и старики столетние, были и молдаване, и сербы, и болгары, черногорцы. Греков заполонили: всюду слышна русская или славянская речь». Дело, конечно, не в количественном превосходстве одних над другими, а том вкладе, который делала некогда Россия в Афон. Пересох источник, и нечем оросить пустеющий и засыхающий вертоград. Число жителей в уделе Божий Матери сильно сократилось.
Но перед тем, как сделать шаг вниз, хочется немного утешить пострадавщее национальное чувство, правда, примером тоже из прошлого. Тоже давнего прошлого. Каждому афонцу известно, что жить на самой вершине невозможно. И всё же лаврский Проскинитрион, другими словами, путеводитель, напечатанный около 1775 года в Венеции, сообщает читателю, что тогда или в другое время, на самой вершине ТРИ ГОДА подвизался русский пустынник, преподобный Савва.
Короче говоря, с горы мы спускаемся немного другими... Внизу разводим костёр, чтобы сварить чай из шиповника. Но где взять дрова? Валера отламывает сук от полусгнившего дерева, из него выскакивает скорпион и какой-то своей частью прицепляется ему за палец. Но он так быстро стряхивает агрессора, что тот не успевает ужалить. Почти что эпизод из «Деяний апостолов», но всё с учётом нашей немощи. А дальнейшие события дня как бы вытекают из его начала: дальняя дорога, но уже более лёгкая, несмотря на палящее солнце. Ночёвка в Лавре, где в сумраке мы ещё успеваем посетить бывшее языческое капище и место первоначальных подвигов преп. Афанасия.
Следующая ночь в Есфигмене. Гудящие ноги и здесь не дают мне сна. Всю ночь за окном гремят шаги: как в осаждённой крепости, здесь не теряют бдительности ни на минуту. Так и должно быть, при любых обстоятельствах монастырь остаётся осаждённой крепостью... А вот, когда осаду снимают, - тогда дело плохо. Забываюсь ненадолго сном и вновь просыпаюсь. Думаю о ногах, думаю о том, что нам много ещё надо пройти здесь на Афоне, но больше, наверное, вне его. Валерий спит, спит и его сын Димитрий. Спи, Валера, кто знает сколько дорог ещё у нас впереди... Бог знает. И сколько бы их ни было, мы всегда будем чувствовать, что начала их переплелись где-то в пустынных местах Афонской горы, с которой недавно нам, увы, пришлось спуститься...
12 октября 1999 года.
1Архимандрит Иона. Афон. 1. Топография Афона и краткие сведения из истории местного монашества. Быт киновиального монашества, Сообщения Императорского Православного палестинского общества, 1911, т.22 стр. 367
2 Черкасов И.З. Глас с Востока о святых местах Афона и Иерусалима. Киев. 1895. стр 111
| |
|
Христианское творчество / Павел Троицкий / Ночное восхождение
