Вера и дела (из цикла "12-1 трамвай") (Заславский Виктор Александрович)
Родился я в селе на Житомирщине, церкви у нас не было, так каждое воскресенье я ходил на службу в райцентр. Исключали меня из пионеров, лупили всем классом, срывали крестик, а я все равно ходил. Потом пришла свобода, и смеяться перестали. Потом, уже в девяностом, священник (он не из стукачей был и не из приезжих, местный да честный) сказал: «Ты, вижу, парень чистый сердцем, верующий по-настоящему. Что же делать нам с тобой? Может, помогать будешь нам с воскресной школой»? А попадья толкает его в бок и говорит: зачем, мол, к нам, пусть в семинарию духовную идет, учиться такому надо. Написал батюшка мне рекомендацию и отправили на учебу не куда-нибудь, а в Киев. В духовную семинарию попал – это которая в Михайловском монастыре.
Учился я хорошо, с книгами не расставался. Блаженным Августином зачитывался, что братии приходилось насильно вытаскивать меня из-за стола и вести в трапезную на обед, Иоанна Златоуста под подушкой держал, жития святых под одеялом с фонариком штудировал. До сих пор помню – лежу у себя в келье, сосед храпит, за окном – снег, а я читаю, как Рим осаждают варвары, и святой Лев, папа Римский[1][1], выходит к королю варваров Аттиле из осажденного города, чтобы уговорить его прекратить осаду. Как я восхищался им тогда! У меня глаза на мокром месте, все представляю, как оно было – Рим в осаде, император сбежал, стены вот-вот падут под ударами таранов, а святой выходит из ворот и просит провести его к варвару Аттиле! И после разговора с папой завоеватель разворачивает войско и отправляется прочь от Рима. Надо же иметь такую смелость- выйти навстречу целой армии! И так любить свою паству! Всегда думал, когда стану священником, буду так же любить своих прихожан – заботиться о них, посещать, наставлять, чтобы показывать свою веру не только на словах, но и на деле.
Рядом с нами (на Владимирской Горке) общежитие было – медицинский институт. Я гулял по парку однажды, искал скамейку, где бы с книжкой примоститься (читал как раз творения Силуана Афонского). Вижу – одна свободная скамейка есть, но только на краю девушка сидит, тоже с книжкой. Ну, я сел на противоположном конце. Так и сидели мы, читали. Потом как-то оказались рядом. Она читала письма Альберта Швейцера – был такой ученый, который поехал в Африку врачом-мисси-онером. То есть, одновременно лечил и проповедовал. Она рассказывала мне, как он ехал в Африку, делал операции чуть ли не в курятнике, а я – как святой Лев шел навстречу варварам, чтобы спасти свою паству от гибели. Так мы и познакомились. Ее звали Катей, и она училась в мединституте, и вышла почитать в парке, потому что в общежитии шумно. Между прочим, про Швейцера этого мне в семинарии профессор рассказывал – он, говорил, сектант-еретик, в Иисуса не верил. «Но дела его – добавил он – были делами святого. А дела говорят о нашей вере лучше слов».
Ну, а с Катей стали мы вместе гулять, читать, а там глядишь, и о свадьбе договорились. Как закончили оба учиться, так и обвенчали нас. Теперь оставалось ждать только распределения. Семинарию я закончил на одни “пятерки”, да и поведение было ничего, поэтому начальство думало, куда бы меня заслать получше. Были у меня все шансы получить хороший приход в хорошем месте. Но так получилось, что направили меня не куда-то, а в Сибирь, в деревню с интересным названием – Стукачевка. Откуда у Киевского патриархата приход в Сибири – не знаю, но скорее всего, что потребовали к себе украинского священника те украинцы, что отсидели сроки в ГУЛАГах, а отбыв ссылку, решили не возвращаться домой, а остаться на обжитых и возделанных сибирских землях. Ни поезда, ни автобусы туда не ходили, а только иногда залетал самолет, привозил оборудование для местной научной базы, которая была там уже не один десяток лет (ученые, отсидев сроки, также предпочли жизнь и работу в Сибири возвращению домой, где их наверняка не ждут). Решили мы с Катей, что первый поеду я, разведаю обстановку, а как устроюсь, так и она присоединится, чтобы Рождество уже отпраздновали вместе. В общем, взял я из вещей самое необходимое, сказал Кате, как книжки паковать если что, и отправился в путь. До России добрался я поездом, там пересел на другой поезд и ехал до безымянного сибирского городка, откуда и вылетал самолет на Стукачевку. Ехал и мечтал, как будем с Катей на новом месте Рождество отмечать. Зима стояла настоящая, мороз аж трещал. Вспоминал я стихи про Рождество:
Стояла зима,
Дул ветер из степи
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.
Приехал я как раз перед вылетом. Меня уже не ждали, поэтому предупредили сразу, что парашют мне искать уже не будут (там, оказывается, аварии случаются частенько, потому как техника старая и, что называется, на ладан дышит). Так что парашютов на борту было два, а летело нас трое – пилот, я да парень моложе меня – студент-работяга на каникулах, летел в Стукачевку писать исследовательский очерк о жертвах репрессий. Парень явно не глупый, но шутник – рюкзак точь-в-точь парашютный мешок – большой, брезентовый и защитного цвета, да еще и бросил его прямо на парашюты.
Летели мы над тайгой – вот уж красотища!, – а как уже деревенька наша на горизонте показалась, то вдруг нас основательно встряхнуло, и отовсюду пошел дым.
Студент посмотрел на летчика и неуверенно спросил меня:
- Падаем, что ли?
Я ответил:
- Похоже на то.
И сам спросил летчика:
- Начальник, что там с нами?
Но тот вместо ответа схватил брезентовый парашютный мешок, нацепил на плечи и, мигом раскрыв дверь, выпрыгнул прежде, чем мы что-то успели сообразить.
Нас осталось двое – и один парашют. Мне было всего двадцать с небольшим. За плечами – родители, церковь, школа, семинария, молодая жена. Впереди – долгая интересная жизнь. Сибирь, академическое село, прекрасные люди, прекрасное будущее, может, карьера… Или – смерть, ранняя смерть. Умирать вообще, наверное, обидно, а умирать молодым, когда еще не порадовался жизни, не успел сделать ничего толкового – обидно вдвойне.
Передо мной этот студент. Или я, или он – кто-то из нас останется жить. От всего сердца мне хотелось, чтобы это был я. Хотелось жить. Гулять вечерами с Катей по тайге, проповедовать бывшим заключенным и их детям, читать святых отцов. Всего лишь один шаг, прыжок – и жизнь продолжается. Но сделать этого я не мог. В церкви, в семинарии меня учили, что смерть – это не самое страшное, что может произойти. Гораздо страшнее перестать быть человеком, каким тебя задумал Бог – бесстрашным, стойким в своих убеждениях и думающим прежде всего о других. Гораздо страшнее – забыть о совести и о страхе перед Богом, Который Сам пошел на крест ради нашего спасения. Святой Лев собой заслонил родной город и церковь от меча завоевателей. Катин миссионер посвятил всю жизнь служению бедным африканцам, отказался от всего, что имел. А мне страшно спасти хотя бы одного ближнего?
В Нагорной проповеди сказано: “Вы – соль земли. Если соль потеряет силу, чем сделаешь ее соленой?…Вы – свет миру…зажегши свечу не ставят ее под сосудом”. Бог дал мне Свой свет, и призвал быть светом. Многие называют себя верующими, но верят только на словах. и таким Бог в свое время скажет:
“Отойдите от меня, делающие беззаконие, я никогда не знал вас”.
Таким я быть не хотел.
Бог и данная Им совесть для меня были намного важнее всего остального. Поэтому я твердо сказал студенту:
- Бери парашют и прыгай.
Тот улыбнулся:
- Да нет уж, прыгнем вместе.
- Парашют двоих не выдержит, старый ведь, разобьешься еще. Меня Бог все равно не оставит, а если и умру, так на небо попаду…
Но студент улыбаясь, перебил меня:
- Да нет, просто тот летальщик так заговорился, что по ошибке мой рюкзак вместо парашюта схватил. Так что у нас парашютов хватит на всех. Можешь даже сумку взять!
До сих помню – под нами бескрайняя тайга, где-то сзади догорают обломки самолета, а ветер несет нас прямехонько к селу, откуда уже выбегают люди – нам навстречу. Помню и как служил заупокойную за незадачливым летчиком (зато студент отыскал злополучный рюкзак), и как встречал Катю на железнодорожной станции, и как летели мы в Стукачевку (на этот раз обошлось без неприятностей), и как встречали вместе Рождество дома у одного метеоролога. Перезимовали мы первую зиму, и пошла работа – всем селом ставили церковь, потом мне домик срубили, и стали мы с Катей жить и Богу да людям служить.
С годами я все больше убеждаюсь в том, что для Бога важны не столько слова наши о том, во что мы верим, сколько наши дела. Говорить можно что угодно, язык ведь без костей. А когда до дела доходит, тут-то мы и показываем, какие мы на самом деле верующие. Поэтому перед входом в свою церковь написал я два отрывка их Евангелия: “…И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, да светит всем в доме” и “Вера без дел мертва”.
Каталог христианского творчества / Конкурсы / Вера и дела (из цикла "12-1 трамвай") (Заславский Виктор Александрович)
