Вообще-то Пушок был доволен своей судьбой.
Потомок дворняги Жучки и неизвестной породы Джека он родился в январскую ночь на складе кож - сырья. Ему повезло - он оказался избранным продолжить старинный род профессиональных сторожей. Пятерых его братьев и сестёр сложенных в полиэтиленовый мешок в следующее же утро поглотили грязные води местами замёрзшего водоканала.
До весны он жил с мамой и широколобым добродушным отцом.
Когда апрель стал входить в силу растопляя пахнущую старыми шкурами и солью землю Пушка забрала сторожиха Анна. Забрала домой.
Когда Пушок высунув голову последний раз смотрел на знакомый двор – он увидел отца.
Он приветливо вилял хвостом провожая Анну и грустно смотрел на Пушка. В последний раз...
Потом была бесконечно долгая не знакомая дорога. На Пушка молча глазели ржавые глазницы придорожных фонарей и пугал грохот проезжавших мимо, фыркающих вонючим дымом грузовиков.
Потом он увидел свой новый дом. В углу большого двора, под тенью распускающегося куста сирени – сбитая наскоро будка на вырост. Она больше напоминала ящик, в котором привозили на склад деревянные бирки для выделанных шкур.
В землю перед ящиком был вбит ржавый кол с петлёй на конце. От него вилась змеёй, прятавшей свой хвост в гуще сиреневого куста ржавая цепь с ошейником.
Так началась новая жизнь Пушка.
С тех пор уже много раз летний зной сменялся затяжными осенними дождями, после которых неизменно наступали жестокие холода и двор на долго покрывался белой холодной шерстью.
Эта шерсть не пахла как та, на родном складе у мамы и папы; от неё болели лапы и простреливало иголками почти голый живот. Приходилось лезть в будку и подолгу елозить на скомканном старом бушлате выискивая самое удобное положение.
Ночами он проснувшись от завывающего ветра слушал его стараясь понять откуда исходит этот вой.
Он был всюду. Иногда к нему примешивался тоскливый, голодный вой Цыгана.
Цыган жил по соседству у старого угрюмого человека, который всегда ругался бранными словами и пах водкой. Летом, когда Анна спускала Пушка с цепи он частенько захаживал к Цыгану в гости.
Цыган жил привязанным простой верёвкой прибитой намертво к углу деревянного сарая.
Под полом сарая зияла в земле чёрная дыра, врытой им норы.
Только там он мог укрыться от осенней распутицы и летнего зноя.
Он всегда был голодным. Угрюмый человек лишь изредка швырнув ему заплесневелую буханку чёрного хлеба подолгу тупо смотрел как жадно расправляется Цыган с нею.
Потом выматерившись заходил пьяно шатаясь в дом.
Бывало он днями не выходил из него. А услышав голодный вой Цыгана порою открывал дверь и швырял в него тем, что попадало под руку.
Нередко во двор заходили не знакомые люди в фуражках и после недолгого, но громкого разговора уходили. Уходил с ними и человек.
Возвращался он лишь через много дней. Злой, обросший чёрной щетиной он проходил мимо вилявшего хвостом Цыгана и скрывался в вонючем проёме двери.
Когда от голода Цыган не мог уже даже выть - он просто лежал на дне своей норы и тоскливо смотрел на облупленные стены старого дома.
Иногда во двор заходил маленький человек. Цыган любил маленького человека.
Он встречал его радостным поскуливанием ждал что человек протянет к нему руку, в которой всегда бывало что-то очень-очень вкусное.
Цыган тогда жадно, трясясь всем телом ел гостинец, а маленький человек тонким, высоким голосом пел песенку о медведях и нежно гладил его по холке.
Маленький человек уходил и снова тянулись бесконечной чередой безрадостные дни жизни Цыгана.
Уже третий день лил холодный нудный дождь.
Пушок изо всех сил стараясь унять болезненную дрожь во всём теле тыкался сухим, горячим носом в мокрый свой бок. Не помогало. Холод, казалось, пронизывал всё тело.
Он медленно поднял голову, посмотрел в чернь двора, прислушался.
Слабый вой Цыгана, шелест дождя, шорох опавших листьев перед будкой.
Пушок пошатнувшись встаёт. Высунув морду из будки, нюхает воздух. Пахнет дымом из трубы на крыше дома. Скрипит шатающийся от порывов ветра фонарь на столбе.
Из окна дома вдруг вылетает жёлтый коридор света. Пушок оживляется. Хочет встать по привычке, выйти из будки и ждать когда выйдет Анна, но не может. Всё тело словно скованно холодной колючей цепью. Он только поднимает голову и чуть виновато смотрит на желтый квадрат окна. Скрипит отворяемая дверь и с миской в руках на крыльцо выходит Анна.
Пушок хочет вскочить, завилять хвостом, и не может; ноги и всё тело простреливает тысячами иголок!
Подойдя к будке Анна пристально смотрит на него, молчит.
Потом ставит миску в сторону, и осторожно просовывает ему под шёю тёплую руку.
Он вдруг чувствует что становиться чуть легче дышать, и уже не холодит шею сырой ошейник.
Анна поднимает его на руки и осторожно несёт... в дом.
В кухне жарко натопленно. Весело потрескивают дрова в печи. Пахнет чем-то вкусным, не знакомым.
Анна бросает на пол перед печью баранью шкуру и медленно переносит на неё Пушка.
Ставит перед ним миску с тёплой похлёбкой и медленно, осторожно гладит его по голове.
Пушок покосившись на парящую миску виновато смотрит на Анну - не ест.
Он собрав все силы поднимает голову и улучшив момент ловит языком её ладонь.
Анна потрепав его по холке выключает свет и выходит в другую комнату.
Запах остывающей медленно похлёбки смешивается со знакомым с детства ароматом не выделанной бараньей шкуры. К нему примешивается жар осыпающейся в поддувало золы.
Пушок устало закрывает глаза. По телу прокатывает волна болезненного озноба.
Аромат шкуры пьянит, бередя в памяти картины детства: огромный двор, залитый солнцем, заросли камыша, папа Джек разомлевший на горячей земле и добрые люди, бросающие кости под стол, где мама-жучка и маленький он - Пушок.
Волны озноба всё реже, всё тише. Тело наконец окутывает благодатное тепло. Пушок тонет в мягком тёплом молоке исцеляющей и наполняющей силами дремоты. Глубоко вздыхает и затихает. Уснув наконец он тихо сопит. Изредка, едва заметно, тело его сотрясает мелкая дрожь, и снова в потрескивание печи вплетается ровное сопение.
Ветер за окном крепчает, волнами ударяет по стеклу сетка дождя. Уныло и безнадёжно воет Цыган.
20.11.04. 02:31
| |
|
Христианское творчество / Josef Piel / Собачья жизнь.
